— Этому нужны доказательства в виде фотографий, — объявляет он, направляясь к книжному шкафу. Он возвращается с большим фотоальбом в кожаном переплёте и толкает его открытым на снимке миссис Морган и её группы. Она в кожаном жакете с рукавами до локтей и необъятными накладками на плечах, волосы украшены перьями. Моё сердце в груди ускоряет бег. Они с Кайли на одно лицо.

— Воплощение крутости, — уверяю я её.

Брайан тыкает меня локтём в руку.

— Не слушай её! Она просто хочет, чтобы ты освободила её из-под домашнего ареста.

Миссис Морган вздыхает:

— Брайан, ты такая злюка. Бьюсь об заклад, мы можем найти несколько и твоих забавных фотографий. Я помню время, когда ты носил костюм «Могучих Рейнджеров»[31] каждый день.

— И после этой реплики я ухожу, — говорит Брайан, взяв тарелку, и несёт её к раковине.

Я подбегаю ближе к миссис Морган, она листает альбом. Фотографии Кайли: краснолицый младенец, вопящий на руках измученной миссис Морган. Двух- или трёхлетняя Кайли с Брайаном, без майки загорающая на пляже; их русые волосы в морской соли. Кайли, лопающая клубнику; красный сок размазан по всему лицу. Семилетняя Кайли без передних зубов с отцом перед новым домиком на дереве на заднем дворе.

И новое фото: угрюмая двенадцатилетняя Кайли, дующаяся в туристическом походе. Она в чёрном платье с фиолетовыми волосами.

— Хм... твой готический период, — говорит миссис Морган. — Мы всегда позволяем тебе делать, что хочешь, но я должна сказать, этот цвет не слишком тебе идёт.

Я смеюсь, соглашаясь.

У меня никогда не было фотографий — Кир думал, что было слишком опасно оставлять любые следы нашего прошлого, — и я даже не помню, как выглядела, будучи человеком. Но все же я помню родителей: маму с её медово-карими глазами и тёмными локонами, квадратный подбородок отца и его лёгкую улыбку.

Миссис Морган останавливается на странице с фотографией всей семьи. Ни одного технически-правильного: мистер Морган с закрытыми глазами или Кайли показывает язык Брайану, Брайан делает Кайли заячьи уши, в то время как миссис Морган приглаживает волосы; но они отлично показывают, насколько в этой семье все любят друг друга.

Есть теория, что люди видят лучшие моменты своей жизни перед смертью. Конечно, я не знаю, правда, это или нет. Но если это предположение верно, я вижу то, что Кайли видела в те моменты огня, крови и боли, лежащая в обломках автомобиля.

— Ты знаешь, я буду скучать по тебе, — качая головой, говорит миссис Морган.

Мою грудь сжимает неприятное чувство.

— Ч-что ты имеешь в виду? — запинаюсь я.

— Колледж, Кайли. Уже скоро.

Я выдавливаю смешок:

— Не в ближайшие два года.

Она убирает чёлку с моего лица.

— Ты молода. Когда будешь в моем возрасте, поймёшь, что два года — это ничто. Мгновение.

Она целует меня лоб, и я позволяю ей обнять меня, чувствуя волну вины. Она права. Два года — капля воды в океане. И Кайли уйдёт от своей жизни намного быстрее. Я удивлена, что мне так же грустно, как и ей, при мысли об отъезде: хотя я прожила с Морганами всего несколько дней, странно, что они чувствуются большей семьёй, чем ковен за всё время.

В четверг вечером я смотрю на потолок Кайли, усыпанный звёздами, когда слышу шаги в холле, и опускаю голову в сторону двери. Открывается щёлочка, и Брайан просовывает свою голову.

— Собирай вещи, — шипит он, — я вызволяю тебя отсюда!

— Серьёзно? — поражённо выдавливаю я.

— Да, одевайся.

Мы едем на Оклендские холмы, и пейзаж удивительно быстро меняется с городского на лесной. Дом, который нам нужен, представляет собой современную версию лесного коттеджа: прямые линии и стеклянные стены; но как бы то ни было, он отлично вписывается в окружающую его рощу. Внутри дети пьют пиво из красных пластиковых стаканчиков и танцуют под электро-музыку из стерео Доусона.

Последняя вечеринка, которую я посещала, была в «Изумрудном городе»: джинсы и клетчатая хлопчатобумажная рубашка с жемчужными пуговицами на мне далеко от шёлкового платья.

— Кайли! Я думала ты всё ещё под домашним арестом! — Лейла крепко обнимает меня, проливая немного пива на мой рукав. Она в малиново-розовом платье на бретельках и вишнёвого цвета колготках. Её волосы пурпурного оттенка свободно падают на плечи. Точь-в-точь Валентина.

— Я… — пытаюсь объяснить ей в плечо.

— Я освободил её из оков, — добавляет Брайан, и его серо-зелёные глаза сверкают.

— Ты, словно Робин Гуд, привёл моего лучшего друга ко мне, — говорит Лейла Брайану, выпуская меня.

Брайан хмурит лоб:

— Робин Гуд освобождал людей из тюрьмы?

Лейла пожимает плечами, затем делает глоток пива.

— Мы же в лесу, не так ли? Почему бы вам обоим не выпить.

Она берёт Брайана за руку и тащит его на кухню. Он поворачивает голову и смотрит на меня взглядом «эта-девушка-сумасшедшая», но не возражает. Я следую за ним к бочонку, где кто-то вручает мне красный пластиковый стаканчик, а мальчик, которого я не знаю, наполняет его пивом.

— Привет, Кайли, — говорит он.

— Привет, — за несколько дней, в течение которых я была Кайли, стало понятно, что это — самое ценное слово в моём лексиконе.

Брайан и Лейла все ещё болтают, и я чувствую себя третьим лишним. Я уверена, что она любит его, и подозреваю, что это чувство взаимно.

Я делаю глоток пива, наслаждаясь покалыванием, проходящим через мой живот. На противоположном конце комнаты, рядом с раковиной, я нахожу Ноя. Он разговаривает с какой-то девочкой, стоящей спиной ко мне, но я узнаю длинные блестящие каштановые волосы. Николь. На мгновение он поднимает глаза вверх, будто может чувствовать мой взгляд, и улыбается мне. Он заправляет освободившуюся прядь за ухо, а я поражена его красотой.

Я удивлена, что моё сердце разрывает грудь, как игла царапает записи. Хочу улыбнуться, но чувствую румянец на щеках и отвечаю кивком, прежде чем отвернуться. Я с преувеличенным интересом изучаю собственную кружку, пытаясь казаться занятой. Не заметив знакомых на кухне, открываю раздвижные стеклянные двери и выхожу.

На заднем дворе меня окружает только дикий лес; взгляд поднимается по стволам деревьев, к их пикам и звёздному небу. В нескольких сотнях шагов от дома, в конце папоротниковой дорожки, огромная огненная яма. Звучит песня незнакомой группы. Я подхожу к огню.

Девушка играет на аккордеоне, её дреды заплетены в две косички. Искусственный цветок закреплён на ремне её подтяжек. В группе ещё двое: парень в потрёпанной ковбойской шляпе, играющий на скрипке; другой парень, бритоголовый и с туннелем в ухе, щипает струны банджо. Они играют песню «Друг дьявола» группы «Благодарные мёртвые»[32] в медленном ритме, не бойко: это похоронная мелодия.

Я собираюсь уходить, но не тороплюсь.

«Аминь».

Присаживаюсь на большое бревно, лежащее рядом, и смотрю на огонь. Шантал подходит ко мне, а за ней Мэдисон, и контраст между ними заставляет меня смеяться. Волосы Шантал аккуратно убраны в шиньон, на ней безупречный бледно-голубой шерстяной свитер. Она осторожно садится на бревно, жестами приглашая Мэдисон присесть рядом. Косматые волосы девушки спадают на её лицо, она отбрасывает их обратно; в руках у неё фляжка и кожаный жакет. Она ухмыляется Шантал, которая всё ещё чувствует себя не к месту.

— Просто прими это, Шантал. Грязь на пальто — это нормально, — Мэдисон делает большой глоток из фляги и предлагает мне.

— Заткнись, Мэдди, — говорит Шантал ласково. — Это неизбежно, когда ты у костра.

Мэдисон тычет её в руку.

— В этом вся ты. Ты приехала сюда посмотреть, найдёшь ли ты Доусона, — она поворачивается ко мне, объясняя. — Никто не видел его.

— В чем ты меня обвиняешь? Он милый,— признаёт Шантал, приглаживая волосы. Мэдисон самодовольно улыбается мне.