— Что ты тут делаешь?

— А ничего.

— Чего-чего, а ничего? Мурлошка… Отвечай, что дольше заживает: колотая рана или резаная?

Редька насупился.

— Не знаешь? Не приходилось? А ну, стань на колени, — вполголоса приказал Цитрон. В толпе такой разговор никому не слышен. — Кому говорю…

— Не встану.

За это надо уважать. Цитрон кисленько усмехнулся:

— Он, значит, гордый. Запишем. А ну-ка ты, Сенькин, покажи ему, как стоят на коленях.

И то, что кудрявый Сенькин тотчас выполнил приказ, оказалось даже страшнее ножа, сверкнувшего в рукаве у Цитрона.

— А ты рядом становись, — ласково, как маленькому, приказал Цитрон.

Редька медленно опустился на колени. Он сделал вид, будто ищет в снегу билет. Но на самом деле стоял на коленях перед Цитроном, уставясь в его красные туфли с рисунчатой наколкой и фигурными кантами.

Возвышаясь над двумя мальцами, Цитрон тоном экскурсовода в музее объяснял остальным:

— Уж так устроена анатомия человека, такие коленки у него: вперед гнутся. Не то что, к примеру, у курицы или кузнечика.

Урок выполнен, можно встать. Снова звонила жестянка в судейской будке. Бежали люди к кассам.

— Вон твой папаша. — Руслан показал рукой.

— Дурачкам советует, на какой дубль ставить, — рассмеялся Сопля. — Если дуриком выиграешь по его совету, давай долю. А проиграешь — только его и видели.

Толпа прижалась к барьеру. На дорожке бежали пять лошадей в упряжках. Катились «качалки». Катились, нет, мчались стремглав. Кони растянулись по кругу.

И в эту минуту кто-то тронул его за плечо. Он обернулся — Полковник.

— Идем. Помоги нам.

Редька качнул головой.

— Ну?

Полковник пробирался в толпе, не обращая внимания на то, что происходило на беговой дорожке. Несколько раз он махнул рукой Редьке, звал с собой.

— Ну?

Не выпуская из виду высокую фигуру Полковника, Редька с опаской следовал за ним в отдалении. Он и сам не понимал, почему так насторожен, наверно, потому, что весь ипподром с уханьем толпы, и топотом копыт, и ножом в рукаве Цитрона подстерегал его, грозил бедой. Чем же лучше других этот Полковник? Куда он приманивает? Тетя Глаша посылала стаканы алкашам напрокат. А этот? Чего он там хитрит? И он медленно шел по тропе за Полковником. Он не чувствовал, что уши его горят. Такого не бывало в его жизни — заставили стоять на коленях. А что теперь придумал Полковник?

Он издалека видел, как Полковник нырнул под изгородку и похлопал по гриве рослого рыжего жеребца. Он давал ему сахар с ладони. Обернувшись, снова поманил к себе Редьку. Жеребец — каких не бывает! Редька положил руки на барьер — глаз не сводил с коня. Его голова кивнула ему раза два. В эту минуту солнечный свет засиял над ипподромным нолем. Гибкая шея шелковисто сверкнула. И бросились в глаза Редьке красные накопытники на тонких бабках коня.

Полковник о чем-то разговаривал с фотографом — тот уже изготовился со своим фотоаппаратом. Верно, прославился сегодня этот конь: в солнечном свете бока его лоснились, тяжко дыша. И не зря же будут его фотографировать! Редька сунулся под барьер. Кривоногий дядя в соломенной — лошадиной — шляпе-брыле, с начесом на лбу и деревянным подбородком снимал с коня сбрую. Когда обходил его с хвоста, то шел шатко, вперевалочку. Во рту у него была цигарка-самокрутка. А Полковник коротко держал повод, не давая коню свободы.

— Ну иди же! — позвал еще раз Полковник.

Может быть, ему хотелось, чтобы Редька снялся вместе с ним и с конем? А может, все это одна хитрость? Ловушка?

— Возьми и стань рядом! — приказал Полковник и показал хлыстом на кучу сложенной сбруи.

У Костырей на стене висят и нагавки и шоры, вся конная амуниция, и Редька знал ее наизусть, но и тут он не двинулся с места. Он только спросил этого, в соломенной шляпе:

— А как зовут?

— Лозунг.

Конь шел за Полковником, поставив хвост метелкой. Ход у него капризный, в два следа: перед и зад параллельно. Кривоногий дядька, он, видно, конюх, собрал все имущество. Шли рядом — конюх и Редька.

— Ты откуда здесь взялся? — спросил конюх.

— Ниоткуда.

— А чего тебе нужно?

— Мне бы хомут у вас раздобыть.

— Хомут? — Конюх громко расхохотался.

— Ты чего коня пугаешь? — отозвался на ходу Полковник.

— Пацан хомут ищет! У нас хомутов нету!

Полковник снова поманил, и на этот раз Редька подбежал, пошел рядом с Полковником, с другой стороны коня.

— Зачем тебе хомут? — серьезно спросил Полковник.

— Маркизу холку натерло, — ответил Редька.

И вдруг обозлился на себя — за свой неузнаваемый, хриплый голос. От этой вырвавшейся из горла хрипоты он почувствовал себя жалким, униженным, трусом. Вероятно, Полковник был из догадливых, он только пристально посмотрел на мальчишку и деловым тоном спросил конюха:

— А где, в самом деле, хомуты покупают? Говорят, весной в Козельце продавались. В сельпо на базаре… — Он поманил за собой Редьку: — Идем к нам в конюшню. Помоги Трофимычу сбрую донести.

Но и тут Редька упрямо качнул головой. Вдруг сорвался, опрометью кинулся назад, в толпу.

— Ото ж дикой! — сказал Трофимыч.

Теперь Редька знал, где можно купить хомут. В Козельце, в сельпо на базаре! Он спешил назад на ипподром, едва увернулся на беговой дорожке из-под дробно стучавших копытами коней. Милиционер свистел. Редька нырнул под барьер и задохнулся. Кто-то дал ему тумака, он снова изо всех сил заработал плечами, локтями. Ему нужно было найти отца — лишь бы тот в выигрыше был. Тогда он добрый, ему не жалко денег, если шальные.

Он нашел отца в буфете. Тут место для удачливых, тут едят, пьют и не берут сдачи.

Сергей Костыря, с граненым стаканом в руке, держал за пуговицу повара из мамкиной столовой. Повар слушал отца, но, кажется, ничего не соображал, блаженствовал — ведь вот угадали, сорвали сумасшедший дубль!

— Разве ж это рюмка? — с удовольствием рассуждал отец, глядя на рюмку в руке повара. — Это лафитничек! Красное вино было в старину, называлось — лафит! Эх ты, еще шеф-поваром себя считаешь! «Рюмка». Какая же это рюмка! Филя ты, а не шеф-повар. Тебе до шеф-повара еще расти да расти… Эй, хорошая! — радостно звал он девочку-подавальщицу. — Подойди, хорошая!.. Это лафитничек. В настоящей водочной рюмке по правилу всего двадцать пять грамм… — Он глотнул из стакана, закусил соленым огурцом, и Редька увидел, как знакомо напрягаются, твердеют у отца мускулы вокруг рта. — Помнишь, шеф-повар, пели студенты: «По рюмочке, по рюмочке, потом по огурцу…» Ты думаешь, по какой же это рюмочке? По лафитничку? Ни черта ты не понимаешь.

— Набрался? — хмуро спросил Редька и потянул за рукав.

Как ни странно, отец не противился. С удовольствием объяснил повару:

— Сын! Не поспоришь. Ближайший мой друг и товарищ.

Повар порылся в разбухшем своем бумажнике, щедро выдал несколько бумажек, сказал:

— А ведь подлец ты. Ну, иди, иди спать.

Возвращались знакомой дорогой. Когда-то по ней уже шел Сверчок с отцом, уцепившись за его руку. Летний день дарил ему тогда все свои драгоценности. Птенец выпал из гнезда прямо в пыльную колею. Было счастье — поймать его, дать отцу в его протянутые пригоршни, счастье — ударить босой пяткой по пыли, счастье — чихнуть среди желтеющего поля. Теперь они молча скользили по размякшей под солнцем снежной жиже. И те же галифе, тот же жокейский картуз на отце, те же кривые ноги в сапогах, а все было не то. И была одна забота — как бы отца выставить под его удачу на хомут, да так, чтоб не просить лишнего.

Их обгонял народ, возвращавшийся с ипподрома. Тут все знали друг друга. В маленьком городе от царских времен осталось это широкое поле, где выезживали графских коней. И хотя не было тогда ипподрома с тремя рядами скамеек, стеклянной судейской будкой и пестрым шлагбаумом для стартов, но старожилы помнили: всегда на конном заводе у Вревского полным-полно породистых лошадей. Рысистых и скаковых. Съезжались на состязания любители со всей губернии. А сейчас в конюшнях размещался взвод конной милиции. И при нем спортивная школа. Когда ветер поворачивал на город, слышалось конское ржание, перестук копыт, голоса милицейских конников и металлический звук стремян и ведер.