Поскребышев выложил перед Сталиным несколько листков.

– Восторженный отклик Французской академии Наук… Шведы… Королевское научное общество Великобритании…

– Неужели только восторги? – нейтрально переспросил вождь.

– Не только… Ватиканская «Оссерваторе Романо» вышла с передовой «Безбожники у Божьего престола».

– Что еще?

– Большой интерес к личностям первых космонавтов.

Сталин несколько минут думал. Поскребышев стоял рядом, не решаясь отвлекать Вождя. Несколько секунд он словно плыл в потоке слов чужого языка.

– Страна должна знать своих героев… Дайте сообщение ТАСС о том, что первыми космонавтами стали члены ВКП(б) товарищи Деготь и Малюков…

Технология вывода грузов на орбиту уже сложилась и отработалась.

Конечно профессорские «яйца» могли выводить на орбиту довольно значительные грузы, но их возможности все-таки отставали от планов и темпов жизни Советской страны. Орбитальная станция, получившая название «Знамя Революции» строилась ударными темпами во многом благодаря идее товарища Циолковского, технически доработанной учеными ГИРДа, получившей название «ступенчатого взлета» или «облачной эстакады».

Все оказалось до гениальности просто – с помощью связки дирижаблей, орбитальный корабль с прикрепленным к нем у грузом поднимался на высоту около двадцати километров и стартовал оттуда, утаскивая на орбиту всю прикрепленную к нему груду железа.

А там все было уже привычно…

Станция со стороны напомнила Федосею три слипшихся друг с другом пирожных эклер, какие в давние времена подавали у «Елисеева», только вместо вкусного крема внутри них стояло оборудование и жили люди комсомольские бригады Путиловского и Сормовского заводов собирали первую советскую орбитальную станцию.

«Иосиф Сталин» осторожно, чтоб дров не наломать, приближался к ней, а там не прекращалась работа – вспыхивали огни электросварки, и, если присмотреться, видно было как по поверхности корпуса медленно и осторожно двигаются люди.

– Живет профессорское дело! Хочу выйти с предложением, чтоб следующий аппарат «Профессор Вохербрум» назвали… Ты как, поддержишь?

Федосей кивнул.

Оставляя за собой струйки тающего дыма, к кораблю направились несколько человек, перехватывать привезенный груз.

– Как все просто… Ни дозоров, ни секретов… Как будто у нас и врагов нет?

– Да есть враги, есть. Куда нам без врагов? Только руки у них коротки.

Он как доброму знакомому кивнул помахавшему им монтажнику.

– Да и не так всё просто, как кажется. Туда не так легко попасть… Каждая секция – настоящий пролетарский сейф.

– Это в каком смысле?

– В самом прямом. Внешние стенки – броневая сталь, из тех, что на советские подлодки идет. А между такой стеной и второй – как в самых настоящих сейфах пепел засыпан. Любой жар, любой холод выдержит. А это, брат, посерьезнее буржуйских козней будет…

Встретили Федосея на станции просто здорово – все-таки первый космонавт. Один из. Двое их первых оказалось, но это ничего. Это даже лучше, потому что не в уединении сила, а в единстве! Два – это не один. Два – это коллектив. Бригада!

Деготь хотя уже и был тут своим, примелькался, а все ж и его за компанию провели по станции, показали, как в небесах жизнь к лучшему меняется. Ну и митинг, конечно, на котором все свободные от вахты пятнадцать человек присутствовали. После всего Владимир Иванович ушел корабль к отбытию на Землю готовить, а Федосей с начальником станции товарищем Цандером в командной рубке остался на правах главного гостя.

Осторожно придерживаясь протянутого через всё помещение шнура, Федосей подлетел к иллюминатору. Порядка в каюте не было. Так же как и в ГИРДе только не на полу, а в разных местах прикрепленные эластичными шнурами к стенам и даже потолку лежали полураспакованные приборы. Складывалось впечатление, что хозяин, приоткрыв ящики и убедившись, что там находится то, что находится, от радости, что получил такое богатство пошел порхать по кораблю, позабыв про работу.

– Людей катастрофически не хватает, – пояснил хозяин. – Сам живу на два дома – неделю здесь – неделю на земле. Некогда. Большое дело серьезной подготовки требует, а времени нет…

Он чуть виновато развел руками.

– Видите, сколько всего – разобраться некогда. Жду коллег. Обещали через неделю-другую прислать…

Он кивнул на иллюминатор. Федосей обернулся.

Небо над Европой не пятнало ни одно облако, а там, куда указывал ученый, несомненно была Москва. Федосею даже показалось, что он различает что-то на поверхности голубовато-зеленого шара. Все было так близко, что казалось, прицелься из трехлинейки и попадешь! И в Париж попадешь, и в Берлин и Нью-Йорк! Мир оказался таким маленьким, что делить его с кем-то еще было никак не возможно…

– Мир, как на ладони, – прошептал Федосей и уже поувереннее добавил. – Подходи, да в карман засовывай!

– Ошибаетесь, юноша! Рано еще говорить о кармане.

Голос ученого разбил иллюзию единоличного обладания Землей.

– Это почему, Фридрих Артурович?

Тот по-хозяйски оглядел новоприбывшие ящики и мешки, словно знал их тайные свойства. Да так оно и было, наверное. В голове он держал все возможности своего детища и точно мог сказать, чем обернется каждый ящик, каждый мешок через неделю или через месяц.

– Сейчас мы еще не готовы к трудовым подвигам. Не все еще сделано тут… Многое еще только предстоит сделать. А как все настроим-установим…

Он задумался, наверное, представляя все то, что еще предстояло сделать, и Федосей пошутил.

– К вам бы сюда империалистов на экскурсию возить. Чтоб убедились в преимуществах социализма.

– Я вижу, вы шутите. А ведь, поверь так оно и будет. Вы еще увидите, как тут, плечом к плечу будут трудиться ученые разных стран. Это и станет лучшей пропагандой социализма!

Корреспондентов набралось около двух десятков. Три дня назад их собрали в зале Наркомата земледелия и Николай Иванович Ежов, заместитель Наркома, пригласил их в поездку по СССР, пообещав, что без сенсации они не вернуться. Кое-кто из корреспондентов лично знавший замнаркома попытались что-нибудь разузнать, но Ежов улыбчиво отмолчался, а сотрудники наркомата только кивали на своего шефа. Вообще в чем суть обещанной сенсации так никто и не понял. После недавней оглушительной новости от Советов можно было ждать чего угодно. Жизнь словно сговорилась с большевиками и старалась доказать, что СССР идет по верному пути. Газеты всего мира писали о собиравшем кровавую жатву Кризисе, а из Москвы шли новости об успехах народного хозяйства, о строительстве дорог, каналов и новых городов.

Желающих принять участие в путешествии оказалось человек двадцать – финны, поляки, американцы, французы и немцы.

– Поверьте мне, господа. За неделю нас далеко не увезут. Повозят вокруг Москвы, покажут два-три образцово-показательных совхоза и электрифицированную дойку, – мрачно вещал корреспондент от «Нью-Йорк пост» – этим дело и закончится… Дойка будет американская, разумеется! – закончил он.

Американец ошибся, и это стало ясно уже в первый же день.

Утром понедельника их на двух автобусах привезли на Ходынское поле, где корреспондентов ждал дирижабль «Матрос Железняк». Понимавший в этом деле немец из «Фолькишер Беобахтер» восхищенно качал головой. Разумеется, внутри не оказалось вызывающей роскоши, однако все разумные удобства были налицо – от индивидуальных кают до горячей воды.

За два дня чудо советского авиастроения домчало их до Средней Азии. Из иллюминаторов стала видна рыжая пустыня, кое-где покрытая пожелтевшей от солнца травой.

Там товарищ Ежов собрав всех в кают-компании опершись на небольшой кабинетный рояль, словно собравшись петь, объяснил что к чему.

– Господа! Не так давно каждый из вас наверняка писал о прорыве человечества в космос, о первых советских космонавтах. Все это удалось нам благодаря культурной революции, новой пролетарской культуре, которую несут в массы коммунисты и комсомольцы!