Поехав на север, Роберт чувствовал себя не в своей тарелке. Он не переставал задаваться вопросом, слышала ли королева сплетни относительно смерти лорда Шеффилда, и не осмелился ли кто-нибудь навлечь на себя ее гнев, рассказав ей, что Дуглас считала себя его женой и что у него и Дуглас есть сын.

В последнее время Елизавета вела себя с ним высокомерно, и именно эта причина вызвала подобные беспокойные мысли. Она была больше предана своему опытному Ягненку и Варану-вожаку — эти новые имена она выдумала для Хэттона. Она очень привязалась к своему Мавру — им был Уолсингэм, достаточно смуглый, чтобы оправдать свое имя. Поэтому, подумалось Роберту, он должен подготовить такие развлечения, которые никто никогда не устраивал, даже во времена кардинала Уолси и ее отца.

Замок Кенилуорт окружало около двадцати миль богатых земельных участков. Роберт потратил тысячи фунтов на украшение этих мест и обработку почвы. Проезжая по своему имению, он чувствовал гордость. Он хотел, чтобы его отец, который всегда являлся для него примером, был жив, чтобы увидеть все это. Только в этом году королева проследила, чтобы ему досталось пятьдесят тысяч фунтов — и это вдобавок к доходам, которые он получал от своей разнообразной деятельности.

Теперь уже он не надеялся на брак с королевой, так как твердо знал, что она никогда не выйдет замуж. Она была необыкновенной женщиной, к ней нельзя было приложить обычные мерки. И хотя о ней ходили разные сплетни, он знал королеву лучше всех остальных. Роберт знал, что для нее любовь состояла из лести, комплиментов, поцелуев и нежных объятий. Ее глаза всегда сияли при виде красивого мужчины, и она не могла удержаться и не приласкать его. Она на самом деле была странной женщиной. Ей нравились мужчины, но при этом она бесконечно любила власть. И… она желала удерживаться на романтической дистанции и никогда не достигать определенного финала.

Когда Роберт прибыл в замок, его ожидало неприятное известие, — там находилась Дуглас и при ней ребенок. Он был поражен. Ведь ей следовало оставаться в одном из его поместий в ожидании того дня, когда он сможет ее навестить.

Хотя сопровождавшие Роберта люди считались его друзьями, он не был полностью уверен, что может до конца положиться на них.

Она же явно старалась не смущать его.

— Мой милый друг, — сказала Дуглас, — я проезжала мимо и, узнав о ваших грандиозных планах, заехала, чтобы вам помочь. Вам здесь нужно много чего сделать, и мне кажется, что я бы могла вам кое в чем быть полезной.

Не усмехнулись ли люди, присутствовавшие при этой сцене? Филипп Сидни неодобрительно нахмурил брови? Племянник Роберта любил его как никто другой, к тому же Филипп — мудрый человек. Он всегда чуял опасность.

Роберта выручило остроумие.

— Вы так добры, леди Шиффилд, — сказал он, — и я не сомневаюсь, что очень многим обязан вашей доброте.

Но он подумал про себя: «А если бы здесь была королева?» И на смену игривому настроению пришли дурные предчувствия.

Елизавета отправилась в путь в очень радостном расположении духа. Ее свита состояла из всех ее придворных дам, сорока графов и более шестидесяти лордов и рыцарей. Она с удовольствием предвкушала свой приезд в Кенилуорт, где она увидит Роберта в окружавшем его великолепии, которым он был обязан только ей.

Милый Роберт! Теперь он уже не так молод. По правде говоря, фигура его, бывшая некогда гибкой и стройной, потеряла свои привлекательные качества, темные вьющиеся волосы, которые она так любила гладить, поредели и стали седыми, под прекрасными глазами пролегли морщинки.

Она, которая его любила, смотрела на него трезвыми глазами, видела все его недостатки, но они не имели никакого значения, потому что не могли изменить ее любви. Он не обладал тонким умом ее сэра Ума или ее дорогого невыносимого Мавра, но у него имелось в два раза больше амбиций. Он относился — она могла себе в этом признаться — слишком мнительно к своему здоровью, ему нравилось принимать лекарства, она всегда с улыбкой выслушивала, как он серьезно рассуждал о каком-нибудь новом лечебном средстве. Сама она пренебрегала страданиями и никогда не признавалась, что вообще их когда-либо испытывает. Она отвергала смерть и старость.

Впрочем, хотя королева и не могла выбросить из головы предстоящие удовольствия, ей следовало обратить внимание и на серьезные проблемы.

Пока Елизавета находилась за пределами своей столицы, два анабаптиста из Голландии Петрс и Турверт — были приговорены к сожжению на костре. Еще раньше она получила множество писем, где говорилось об этих людях. Епископ Фоксский, чьей основной заботой были мученики, написал ей, умоляя в соперничестве с католиками не бросать тень на свое имя, свое правление и реформаторскую церковь в целом.

Но епископ, конечно, не знал, что она не должна открыто проявлять сочувствие к анабаптистам. Ведь за этим следит Филипп Испанский. Если бы ее люди только знали, как она боялась этого человека. Всем своим нутром она ощущала, как фанатично страстно он ожидал того дня, когда он и католическое братство станут управлять миром, а все люди задрожат от страха перед инквизицией!

Королева не особенно волновалась из-за судьбы этих двух голландцев. Как и ее отец, она не забивала себе голову мыслями о муках, которым подвергали других людей.

Существовала другая вещь, которая наводила на более приятные размышления.

Екатерина Медичи — теперь, когда ее любимый сын Генрих стал королем Франции и женился, — лелеяла надежду, что Елизавета пересмотрит свое отношение к ее младшему сыну как вероятному жениху, потому что к нему от брата перешел титул герцога Анжуйского.

Елизавета нашла забавным снова «сыграть в амуры».

Ей рассказывали, что этот маленький человечек, бывший герцог Алансонский, был настоящим уродцем, но французский посол — само обаяние — Ла Мот Фенелон, описывая его, не жалел красок. Он намекнул, что маленький герцог сходил с ума от любви к английской королеве. Да, она старше его, но он и любил ее за это. Он не зеленый юнец, чтобы увлекаться невинными девушками. Еще Елизавете стало известно, что он слегка рябой, что, как она заявила, явилось причиной ее колебаний.

Екатерина Медичи написала Елизавете, что ей известно прекрасное средство, которое, как утверждают, может уничтожить любые следы оспы и снова сделать кожу гладкой. Елизавета отметила, что это прекрасная весть и что следует немедленно намазать лицо герцога этим средством.

А пока — в Кенилуорт.

Когда процессия прибыла в Лонг-Ичингтон, находящийся в шести-семи милях от двора графа Лестера, стоял очень теплый июльский день. В этом месте Роберт разбил шатер, где и был накрыт стол для банкета.

Пребывая в прекрасном настроении и демонстрируя свою любовь к Роберту, королева усадила его подле себя, а когда банкет подошел к концу, то Роберт привел к ней толстого мальчика шести лет — самого толстого из тех, кого ей когда-либо приходилось видеть, — и такого бестолкового, что он никак не мог понять, что она королева Англии. После толстого мальчика ее пригласили осмотреть огромную овцу, самую большую овцу данной породы, и оба эти существа были вскормлены на земле Роберта. Королева долго смеялась, что являлось хорошим знаком.

Они вышли из шатра и начали охоту, которая должна была закончиться в замке Кенилуорт.

Находящаяся во главе кавалькады королева держала Роберта возле себя, и он, с гордостью указывая на красоту и богатство пейзажа, сказал:

— Всем этим я обязан моей дражайшей госпоже. И разрази меня гром, если я хоть на секунду об этом забуду!

Она была довольна, а так как ей не хотелось прекращать охоту, то когда они достигли ворот Кенилуортского парка, уже начало смеркаться.

В парке королеву ждали сцены с историческими персонажами. Улыбаясь, она приняла все приветствия, а когда они добрались до самого замка, то на пороге их ожидал человек огромного роста, который держал булаву и ключи. При ее приближении он выразил восторг по поводу великолепия процессии и, притворяясь, что видит королеву впервые, стал декламировать с величайшим восторгом оду, сочиненную Робертом.