Какую радость дарили ей ее четверо очаровательных сыновей!

О короле бродили разные слухи. Говорят, он мечтает о сыне. Как бы он завидовал ей, если бы увидел ее четверых! Поговаривали, что в его глазах всегда вспыхивал огонь, когда он глядел на чужих сыновей.

Какие там при дворе полыхали страсти! Какие рождались слухи! Неужели король на самом деле возьмет Анну Болейн в жены? Сделает ли он ее королевой? Однажды Джейн видела, как очаровательная Анна проплывала по реке на своем баркасе. Поговаривали, что король становится нетерпеливым, слухи так и носились в воздухе, а здесь, вдали от двора, незаметная Джейн Дадли спокойно ожидала рождения еще одного ребенка — спокойная и довольная окружавшими ее домочадцами.

Она, конечно же, была бы рада, если бы Джон осуществил свою заветную мечту — участвовать в дворцовых интригах. Но иногда, наблюдая, как он ходит взад и вперед по их апартаментам, по лужайкам, и смотрит невидящим взглядом на проплывающий по реке баркас, она несказанно радовалась тому, что он не принимает участия в жизни двора. Она часто вспоминала великого человека кардинала Уолси, который пошел навстречу своей судьбе и умер от разрыва сердца. Она бы не хотела для Джона такой судьбы. Но что за нелепое сравнение! Ее Джон и великий кардинал! Но ведь и Уолси когда-то были простыми людьми, подобно отцу Джона.

Она мечтала, чтобы он не был Дадли, чтобы у него было более счастливое прошлое, чтобы он оказался человеком, имевшим простого отца, который бы не возносился высоко, а тихо умер бы в своей постели.

Джон вернулся домой в величайшем возбуждении. Кажется, судьба вновь улыбнулась ему.

Уже прошло более двадцати лет с тех пор, как Генрих обезглавил Эдмунда Дадли, и по прошествии двадцати лет король, очевидно, решил, что теперь уже можно простить человека, постоянно напоминавшего ему о его собственной вине.

Джейн следила за Джоном, когда тот сходил со своей лодки, с величайшей поспешностью пересекал лужайку, выкрикивая ее имя; никогда еще его голос не звучал так ликующе.

— Джейн, дорогая женушка, меня назначили герольдмейстером!

Она почувствовала, как неспокойно забилось ее сердце, но ведь Джон так радуется, наверное, и она должна казаться довольной. Она всегда по его виду решала, как ей вести себя с ним, чтобы быть такой, какой он хотел ее видеть.

— Джон, что… это значит?

— Что это значит! Это значит, что король решил, что я достоин такой чести, что ему не следует мной больше пренебрегать. Это значит, что к нам вернулось расположение короля.

— О, Джон… каким образом?

Но он не отвечал. Улыбка не сходила с его лица, а глаза были устремлены на реку в направлении Вестминстера и Гринвича.

И так случилось, что их пятый сын появился на свет в новых покоях Джейн в лондонском Тауэре.

Она назвала его Робертом.

В первые же недели его жизни она поняла, что он не только самый красивый из ее сыновей. Он оказался и самым из них крепким, у него рос густой пушок на голове, глаза его блестели более ярко, чем, ей казалось, могут вообще блестеть глаза, и он с самого начала умел настоять на своем.

Его отец почти не обращал на него внимания. Да и зачем? Он готовился взойти на вершину могущества. Роберт был всецело предоставлен Джейн в первые месяцы своей жизни. Никакие няни не могли отнять его у нее. Он был самым любимым ее ребенком — ее маленьким Робином.

Как она жалела бедную королеву Екатерину, влачившую одинокое существование в крепости Кимболтон. Ребенок вроде Робина мог бы стать для этой бедной леди ее единственной радостью.

Но сейчас другая королева молила бога о сыне.

В Гринвиче королева Анна рожала ребенка, и вся страна ждала рождения принца, которого объявят наследником.

Когда король проплывал мимо нее по реке, Джейн следила за ним, скрытая от его взора, из увитой зеленью беседки и поднимала вверх маленького мальчика, шепча: «Посмотри, Робин. Это король. Говорят, что он отдаст полцарства за мальчика вроде тебя. Но за тебя можно отдать целый мир!»

В те сентябрьские дни реку окутывал густой туман, в садах ветки деревьев опускались от созревших плодов.

— Дай Бог королеве принести зрелый плод, — молилась Джейн, ведь хотя она и жалела развенчанную королеву, она и новой желала счастья. — Дай Бог королеве родить принца такого же прекрасного — нет, это невозможно, — почти такого же прекрасного, как мой Робин.

В Сити звонили в колокола. У короля и королевы родился ребенок.

— Принц! — говорили люди. Несомненно, это должен быть принц. Никто, кроме принца, не может удовлетворить короля.

«Ах, — думала Джейн, — королю нужен сын. Только так Бог может поведать ему, что он был прав, когда разорвал кровосмесительный союз и посадил на трон новую королеву».

Джон пришел домой от королевского двора сдержанный и хмурый.

— Какие новости, Джон? Какие новости о принце? — спросила Джейн.

И он ответил:

— Сегодня в Гринвиче родился не принц. Родилась девочка, принцесса Елизавета.

Потом он издал короткий жесткий смешок, который, как она заметила, уже вошел у него в привычку.

— Так не пойдет, королева Анна, — процедил он сквозь зубы. — Король женился на тебе ради сыновей… а ты преподнесла ему девчонку!

— Бедная женщина! — пробормотала Джейн. — Бедная женщина! — И подумала про себя: «Ах, милая, ты грешна и порочна, но мне не хотелось бы, чтобы ты страдала, как страдает бедная Екатерина».

Страдала? Как может она страдать? Она молода, она самая прекрасная из женщин, ей не стоит впадать в отчаяние оттого, что ее первенец — девочка. Король влюблен в нее без памяти, ради нее он порвал с Римом. Кто такая Джейн Дадли, чтобы жалеть саму королеву Анну Болейн!

Она шепнула Роберту:

— Это потому, моя любовь, что мы обе матери. Но у нее дочь, а она мечтала о сыне. А у меня есть ты — самый красивый ребенок на свете!

Она поцеловала его, он увернулся. Ему было около года, но он принимал поцелуи, только когда находился в подобающем настроении.

— Но какое Роберту Дадли дело до новоиспеченной принцессы Елизаветы? — протянула Джейн.

В последующие три года Джейн часто размышляла о маленькой принцессе. Ей сразу было оказано столько почестей! Король носился с ней повсюду и демонстрировал придворным дамам, настаивая на том, чтобы они восхищались его дочерью, его крошкой Елизаветой.

Но король все еще желал сыновей, и казалось, королева Анна не могла удовлетворить его желание, как и предыдущая королева.

Ходило множество слухов о ссорах короля с королевой, но Анна не проявляла, как ее предшественница, должного смирения, а была вспыльчива и заносчива.

— Королева напрашивается на неприятности, — говорил Джон.

Поговаривали и об интересе, который проявлял король к леди Джейн Сеймур, тихой бледнолицей девушке. Совесть короля, словно чудовище, опоенное сладким ядом Анны Болейн, пыталась освободиться от ее чар. «Была ли Анна твоей законной женой?» — спрашивал он теперь сам себя. Разве она не была обручена с другим прежде, чем отпраздновала эту церемонию с королем? Была ли она ему верной женой, как он полагал раньше?

И если не будет больше королевы Анны Болейн, то должна быть королева Джейн Сеймур.

Но мысли Джейн больше занимала маленькая принцесса — пока еще почитаемая и возносимая до небес. Что с ней станется? Люди, близкие к королю, гадали, не объявят ли ее незаконнорожденной, подобно ее сводной сестре Марии.

— Бедная маленькая принцесса! — говорила Джейн.

Но еще больше ее мысли занимала собственная семья.

Она родила шестого сына. Его назвали Гилфордом в честь ее отца. Гилфорд Дадли. Это польстило сэру Ричарду.

А королева Анна в один прекрасный день сложила свою голову в Тауэре, и король с неприличной поспешностью возвел на трон Джейн Сеймур.

Услышав новость, Джейн расплакалась. Роберт и Гилфорд в течение нескольких мгновений смотрели на нее, и потом четырехлетний Роберт спросил:

— Мама, почему ты плачешь? — По сравнению с другими он был не по годам развитым ребенком. Он прислушивался к сплетням, и его глаза сверкали, как у отца. — Потому что королеве Анне отрубили голову?