Как и раньше, она их остановила. Она показала, что в образе легкомысленной женщины скрывается тонкий политик.

Отношения королевы и графа Лестера вновь потеплели. Она не могла скрыть своей радости от того, что он снова находится рядом. Она хотела, чтобы он понял, что ему не следует проявлять дерзость и что ее благосклонность относится только к нему одному. Он никогда не должен настолько уменьшать свое почтение по отношению к ней, чтобы ухаживать за другой леди из ее окружения. Он был ее слугой, ее придворным, хотя и в фаворе.

Кто знает, может, в свое время она и выйдет за него замуж!

Он снова стал ее Глазами. Никто не мог так восхитить ее, как это делал он. Елизавета не сомневалась, что если Роберт будет помнить все, что она требовала от него, то он сумеет вновь разжечь старую страсть, которая казалась похороненной.

Теперь он стал осторожнее, стал мудрее, он не довольствовался ролью простого придворного. Он будет ее советником. Он и Сесил станут управлять страной.

Окружавшим его людям стало ясно, что им следует проявить мудрость в том, чтобы в будущем больше его не игнорировать. Между ним и королевой может возникнуть отчуждение, но он останется ее самым любимым мужчиной.

Когда Роберт вдруг заболел, Елизавета проявила страшное беспокойство. Она навестила его в его апартаментах на первом этаже дворца и, осмотрев их, заявила, что боится того, что они слишком сырые и плохо влияют на его здоровье. Его следует немедленно перевести в другое помещение, потому что она не может позволить, чтобы ее Глаза подвергали себя такой опасности.

Покои, которые она для него выбрала, непосредственно примыкали к ее собственным.

Это решение было встречено вздохом изумления. Такое безрассудство могло быть совершено только в те дни, когда она сгорала от любви к нему.

Стало ясно, что разногласия между ними так же преходящи, как всякие размолвки влюбленных, которые возникают скорее из предвкушения будущего примирения, чем по причине настоящего гнева или ослабления любви.

Шло время, Роберт постоянно находился возле королевы, и их отношения стали более уравновешенными. Он все еще оставался ее фаворитом, но они уже больше походили на супружескую чету, перешагнувшую через ступеньку страстной любви и вступившую в стадию взаимного доверия и дружбы, которая была по-своему более приятной, чем начальный этап их отношений.

Всеобщее внимание было теперь приковано к событиям в Шотландии, а брачные авантюры королевы Марии заставляли всю Англию считать, что, оставшись незамужней, Елизавета вновь продемонстрировала свой практический ум.

После убийства Риччи муж королевы Дарнли умер насильственной смертью, к которой, как считали многие, приложила руку и Мария.

Елизавета не теряла бдительности. Она размышляла о Марии, об этой элегантной женщине, выросшей при изысканном, но безнравственном дворе французских королей, но в то же время о страстной и похотливой женщине, во власти которой было притягивать к себе мужчин, даже не будучи королевой.

Мария не обладала теми качествами, которые составляли сильную сторону Елизаветы. Она действовала, подчиняясь внезапному порыву там, где Елизавета проявила бы величайшую осторожность. Но Елизавета знала, что в стране имелись люди — и это касалось в основном ярых католиков, пэров северных земель, таких, как Перси и Невиллы, — которые предпочли бы на троне Англии видеть Марию. Поэтому, что бы Мария ни сделала, все это имело огромное значение.

Елизавета часто размышляла над тем, что же случилось с Марией? Не была ли она замешана вместе с этим головорезом Босуэллом в убийстве Дарнли? Елизавета знала, что этот вождь варваров — она именно так представляла себе Босуэлла — должен был развестись со своей женой, чтобы иметь возможность жениться на Марии. Правда ли то, что он похитил королеву Шотландии и надругался над нею?

И все потому, что Мария дала слишком много власти такому человеку, как Босуэлл. Мария забыла то, чего никогда не забудет Елизавета, — величие королевского сана.

Сесил принес ей свежие вести.

— Мадам, шотландская знать восстала против Босуэлла и королевы. Они обвиняют их в убийстве Дарнли. Босуэлл сбежал в Данию, а шотландскую королеву схватили и держат в Эдинбурге.

— Пленница… в своей собственной столице! — воскликнула королева.

— Жители Эдинбурга осыпали ее проклятиями, когда она проезжала по улицам города. Они кричали, что она прелюбодейка и убийца и что ей нельзя позволить оставаться в живых.

— Как они осмелились! — воскликнула Елизавета. — Ведь она королева!

Сесил взглянул на нее. Его взгляд был тверд и красноречив. Он без слов давал ей понять, что, если жители Эдинбурга возьмут на себя то, что они называли возмездием в отношении шотландской королевы, то Елизавета останется без могущественной соперницы. Если бы еще заполучить в Англию маленького принца и отдать его под опеку парламента королевы, то тогда определенно удалось бы избежать множества неприятностей. Крах Марии стал бы шансом для Елизаветы — в таком свете все это виделось Сесилу.

Возможно, что мысли королевы текли в том же направлении, но Елизавета не могла избавиться от возникшей в ее мозгу картины плененной Марии, которая проезжает по улицам Эдинбурга в то время, как над нею глумится чернь. Все прочие чувства поникли перед ужасом этой картины, потому что Мария, как и Елизавета, была королевой. Разве может одна королева радоваться тому, что оскорбляют другую королеву? Елизавета могла ревновать к Марии, она могла даже ненавидеть ее, но она никогда не одобрит оскорблений, брошенных в сторону помазанницы Божьей, потому что нельзя дать случиться дурному примеру.

Наблюдая за ней, Сесил снова поразился ее величию. Женщина и королева! Он никогда не знал, с которой из них ему предстоит иметь дело.

Когда в Англию переправили маленький сундучок из золота и серебра, страсти вокруг Марии разгорелись с новой силой, потому что в сундучке находились письма, больше известные как «письма из ларца», якобы оставленные Босуэллом во время его бегства. Эти письма — если только они не были подделкой — с головой выдавали королеву Шотландии, изобличая в ней сообщницу Босуэлла в деле убийства Дарнли.

Но Елизавета все еще защищала сестру. А когда Мария ускользнула от своих тюремщиков, подняла людей сражаться на своей стороне, была разбита и вновь вверила себя милости Елизаветы, то, хотя и нашлось немало таких, кто требовал немедля казнить эту опасную женщину, Елизавета продолжала считать Марию королевой.

Монархи могут ошибаться, но простые люди должны видеть в них избранников Божьих, и не им судить их. Конечно же, не оставалось почти никакого сомнения, что Мария убийца, а еще меньше приходилось сомневаться в ее прелюбодействе, но она была королевой.

— По человеческим и божьим законам лорды не имеют ни прав, ни власти, — сказала королева, — судить или карать их государыню и суверена, в чем бы они ни считали ее виновной.

Таков был приговор королевы, прекрасно отдававшей себе отчет, что в преступлении Марии и Босуэлла против Дарнли легко просматривалась аналогия прошлой связи ее и Роберта с убийством Эми Робсарт.

Ей придется сразиться с опасным врагом, но этот враг — всего лишь безрассудная женщина. Конечно, ей нужно считаться с католиками, но она знает, как поступить.

Она предложила Марии убежище в Англии, сначала в Карлайле, потом, когда поняла, что он находится слишком близко от границы Англии с Шотландией, в замке Болтон в Уэнслидейле. Пусть себе там живет, пока королева Англии отдается на милость своего старого друга — Времени.

Однако Мария не ожидала такого приема. Она надеялась, что ее встретят при дворе Елизаветы как королеву, которая наносит визит, и уж никак не рассчитывала на роль пленницы.

Елизавете удалось уладить и этот вопрос. Она объяснила Марии, что ей всего лишь предоставлено убежище, потому что она находится в опасности. Королева Англии никогда не сможет себе простить, если что-то случится с ее дорогой сестрой в то время, пока она находится под ее покровительством. А что касается приглашения ко двору, то Мария и сама должна понимать, что королева — как незамужняя женщина, связанная тесными узами с лордом Дарнли, — не сможет, не нарушая правил приличия, принять Марию при своем дворе, пока с нее не снято подозрение в убийстве Дарнли. Но, разумеется, ничто не может порадовать ее так сильно, как известие, что справедливость восстановлена и с ее дорогой шотландской сестры снято обвинение в убийстве мужа.