Стояла слишком жаркая даже для августа погода. Скверный дух со стороны реки, таящий в себе реальную угрозу чумы, усугублял гнетущую атмосферу знойного дня. Но собравшаяся на Тауэр-Хилл толпа не обращала внимания на подобные неудобства. Продавцы оставили свои лавки и лотки на Кэндлвик-Стрит, Ист-Чеп и Полтри, торговцы лошадьми спешили со Смитфилд-Сквера, а золотых дел мастера с Ломбард-Стрит и торговцы тканями с Чипсайд покинули свои дома, хорошо понимая, что в эти часы они вряд ли найдут клиентов. Подмастерья, рискуя заработать хорошую порку, пробирались вслед за своими хозяевами, полные решимости увидеть своими глазами все то, что произойдет сегодня на лобном месте Тауэра.

Они шли, смеясь и балагуря в предвкушении захватывающего зрелища. Эти мужчины и женщины твердо верили, что все тяготы царствования Генриха VII позади и сытая жизнь не за горами. С них больше не будут драть непомерные налоги, конец штрафам и поборам. Старый скряга — король умер, и на его месте прекрасный юноша, громкий смех и шутки которого пришлись по душе жителям Лондона.

— Боже, храни молодого короля! — кричали они. — Посмотрите, как он радует свой народ! Это именно тот, кто нам нужен.

Возгласы в честь короля смешивались с презрительными насмешками над предателями. Кто-то из подмастерьев соорудил два чучела, которые теперь были подняты высоко над толпой и служили мишенью для отбросов.

— Смерть им! Смерть грабителям! Смерть скрягам! Да благословит Господь короля Гарри!

Извергая проклятия, хохоча и толкаясь, простолюдины бушевали вокруг холма. На вершине, ближе к эшафоту, собрались представители знати. И вот с башни Святого Петра донесся звон колокола.

С краю толпы, как бы не решаясь присоединиться к ней, стоял мальчик. Он был бледен, скромно одет и, не отрываясь, грустно и виновато смотрел на омытые дождями стены величественной крепости, которая возвышалась на страже, подобно каменному гиганту. Она показалась ему такой жестокой, такой беспощадной, что мальчик перевел взгляд в сторону зеленых берегов, покрытых звездочками цветущей вербы. Он вспомнил, как когда-то — теперь ему казалось, что это было очень давно, — он привел своего маленького брата на берег реки, чтобы собирать цветы. Цветки буквицы были словно каски, что носят солдаты, и это напомнило ему, что скоро они выйдут из огромной тюрьмы, а с ними и те люди, которым суждено сегодня умереть на Тауэр-Хилл.

— Смерть предателям! — закричал какой-то мужчина рядом с ним. — Смерть сборщикам налогов! Смерть Дадли и Эмпсону!

Мальчик почувствовал, как кровь прилила к лицу, ведь его имя было Джон Дадли, а его отец — один из тех, кому вскоре предстояло сложить голову на плахе.

Маленький Джон не будет смотреть. Не осмелится. Зачем он пришел сюда? Он не знал. Может, надеялся, что произойдет чудо? Отец казался ему самым мудрым человеком в Англии, да и не только ему, но и многим другим тоже, ведь простому судейскому Эдмунду Дадли удалось стать главным советником короля. Но короли умирают, и их милости умирают вместе с ними; друг одного король может оказаться предателем для другого, и если новый король желает завоевать любовь своих подданных, а подданные требуют чьей-то головы как залог его любви — они получают эту голову.

Теперь отец мальчика стоял наверху. Маленький Джон уставился в землю, но он понимал, что происходит, ведь ему были слышны крики людей. Вдруг стало тихо. Мальчик поднял голову, посмотрел в небо, затем на реку, но так и не осмелился взглянуть на эшафот.

Говорил его отец. Хорошо знакомый голос то становился громче, то затихал, но мальчик не разбирал слов.

Потом вновь воцарилась тишина, пока из толпы не вырвался вздох содрогания. Джон понял, что у него уже нет отца.

Он стоял, беспомощный и испуганный, не решаясь ни убежать подальше от этого ужаса, ни приблизиться вместе с толпой к эшафоту и поглядеть на кровь своего отца.

Теперь, вероятно, палач взял в руки голову его отца, так как был слышен возглас: «Вот она, голова предателя!»

Он удивился тому, что ни капельки не хотел плакать. Он понял, что никогда больше вообще не будет плакать. Орущая толпа, серая крепость, угрюмая река — они казались такими безразличными к незавидному положению еще одной сироты.

А ведь совсем еще недавно он был Джоном Дадли, старшим сыном любимого министра короля, и перед ним открывалось блестящее будущее. Сейчас он стал другим Джоном Дадли — сиротой без гроша в кармане, — сыном человека, которого король назвал предателем.

Он почувствовал на своем плече чью-то руку.

— Джон, — мягко произнес знакомый голос, — тебе не следовало сюда приходить.

Обернувшись, он увидел позади себя человека, к которому он относился как к родному дяде, одного из самых близких друзей отца, когда тот был в фаворе — сэра Ричарда Гилфорда.

— Мне… хотелось пойти, — произнес Джон, запинаясь.

— Я понимаю, — сказал сэр Ричард. — Это смелый поступок с твоей стороны, Джон. — Он изучающе поглядел на ребенка. — И ни одной слезинки…

Он взял мальчика под руку и отвел его в сторону.

— Тебе лучше убраться отсюда подальше, — участливо сказал он.

— А что они могут со мной сделать? — спросил мальчик. — Что они могут со мной сделать, если узнают, что я его сын?

— Они, надеюсь, не причинят тебе вреда, ребенку, которому… сколько тебе лет? — Девять, сэр.

— Девять! И у матери на руках еще двое.

— Они у нас все отобрали…

Сэр Ричард кивнул.

— Но не потому, что на владения твоего отца кто-то позарился. Это сделано, чтобы удовлетворить народ. Кто знает…

Он оценивающе посмотрел на мальчика, но быстро отвел взгляд.

— Выходит, что люди ненавидят моего отца? — недоверчиво спросил он.

— Мой мальчик, у королей всегда есть на ком отыграться. Когда король совершает то, что не нравится его подданным, тогда это вина политиков, а на свой счет он записывает только то, что им нравится. Эти люди извергают проклятия против покойного короля. Твой отец и сэр Ричард Эмпсон — козлы отпущения.

Мальчик сжал кулачки.

— Быть козлом отпущения! Мне это не по душе. Я стану мужчиной… и властителем!

И вдруг он заплакал, а сэр Ричард смотрел, как по его щекам катятся слезы, и молчал. Сэр Ричард понимал, что это нормально. Он просто шел рядом какое-то время, потом произнес:

— Ты должен пойти со мной. Нет, нет, не волнуйся. Я видел твою мать. Я предупредил ее, что разыщу тебя и возьму к себе домой.

Они подошли к берегу реки, где их ждал баркас, и, пока они медленно плыли вверх по течению, всхлипывания, сотрясающие маленькое тело, постепенно затихли.

Наконец они высадились и взобрались по потайным сходням, которые выходили прямо на лужайку перед домом сэра Ричарда.

Войдя в замок и переступив порог огромного зала, сэр Ричард крикнул:

— Джейн, где ты, дитя мое?

Девочка чуть младше Джона появилась на галерее и посмотрела вниз, туда, где располагался зал.

— Я привел тебе товарища, Джейн. Поди сюда.

Джейн величественно спустилась по огромной лестнице.

— Здравствуй, Джон, — сказала она, и мальчик, взглянув ей в лицо и заметив следы слез на ее щеках, понял, что она тоже оплакивала его отца, и почувствовал успокоение.

— Он много пережил сегодня, Джейн, — произнес сэр Ричард. — Нам следует позаботиться о нем.

Джейн остановилась возле мальчика и взяла его за руку.

Сэр Ричард наблюдал за ними. Рядом с маленькой Джейн ребенок скорее забудет крики черни на Тауэр-Хилл.

Наблюдая месяц за месяцем, как мужественно Джон Дадли превозмогает свое несчастье, сэр Ричард Гилфорд все больше видел в нем стойкость характера, присущую Эдмунду Дадли. Он восхищался мальчиком, чуя в нем скрытые амбиции, волю к победе, страстное желание вернуть Дадли их доброе имя. Сэр Ричард с радостью наблюдал, как между его дочерью и этим мальчиком крепла дружба, и его ничто не могло так порадовать, как тот факт, что Джон живет в его доме и воспитывается словно его собственный сын.