Как только Елизавета рассталась с ним, то сразу же испросила у королевы аудиенцию. Разрешение было получено, и когда Елизавета склонилась перед нею в поклоне, то поняла, что со времени последней встречи отношение к ней Марии не стало более теплым. Несмотря на свою молодость и показную невинность, Елизавета была достаточно искушенной, чтобы понимать, откуда это нерасположение к ней и к чему клонят все эти послы.

Она знала, что испанский посол, осознавая непопулярность союза, который он старался организовать для сына своего господина и английской королевы, догадывался, что существует определенная фракция, которая предпочтет посадить на трон Елизавету и позволит ей выйти замуж за Куртенэ, и что если дать этому случиться, то Англия снова станет протестантской страной. Поэтому Ренар и убеждал королеву отправить Елизавету на плаху. Он был уверен, что принцесса замешана в заговоре, и собирался вывести ее на чистую воду, чтобы окончательно заглушить в королеве сентиментальные чувства по отношению к сестре.

Сейчас, наблюдая за присевшей в реверансе сестрой, королева вспомнила предостережения испанского посла.

— Ваше величество, — произнесла Елизавета. — Я умоляю отпустить меня в одно из загородных поместий.

— Почему это? — спросила Мария.

— Мое здоровье сильно пошатнулось. Мне требуется свежий деревенский воздух.

— Ты кажешься вполне здоровой.

— Я очень страдаю от болей, ваше величество. В деревенской тишине я могла бы проштудировать те книги, которые ваше величество обязало меня изучить. Я чувствую, что в тишине Вудстока или Хэтфилда на меня снизошло бы откровение.

— Ты останешься здесь, — сказала королева, — чтобы я знала, что у тебя на уме.

Елизавету отпустили. Покидая королевские покои с дурными предчувствиями, она понимала, что переживает сейчас наиболее критический период в своей полной опасностей жизни.

Как ни странно, но ей на помощь пришел, сам того не желая, испанский посол.

Вся страна знала, что королева с благосклонностью относится к браку с испанцем. Это не могло понравиться англичанам, ненавидевшим испанцев, и все чаще повсюду начали упоминать добродетели Елизаветы.

Королева упорно отказывалась признать законное происхождение своей сестры. Казалось, она поступала так из-за боязни, что народ решит, что младшая дочь короля, исповедующая протестантскую веру, станет для Англии лучшей правительницей, чем католичка старшая дочь Генриха VIII. Но настоящая причина была следующая: если Мария являлась законной дочерью, то Елизавета не могла быть таковой, ведь единственным способом признания прав Елизаветы было объявить недействительным брак ее отца с Екатериной Арагонской. Поэтому для них обеих стало невозможным одновременно считаться законными дочерьми.

Испанский посол, стремясь ускорить события, поспешил впутать во что-нибудь нехорошее своего давнего недруга Ноэлля. Если Ноэлля отошлют назад во Францию и одновременно отправят на плаху Елизавету… О большем он и мечтать не мог. Но обвинить Ноэлля в том, что тот побывал ночью в покоях Елизаветы с целью организовать заговор против королевы, было слишком неразумным с его стороны.

Это обвинение показалось таким смехотворным, что всем стали ясны планы заговорщиков.

Стоя перед королевой на коленях, она рыдала:

— Я умоляю ваше величество не обращать внимания на дьявольские козни и наветы, касающиеся меня, дать мне возможность доказать мою невиновность.

Мария свято верила в справедливость, и слова Елизаветы падали на благодатную почву.

— Моя дорогая сестра, — сказала Мария, — я очень сожалею, что напрасно тебя осудила. Возьми эти жемчуга в знак моей привязанности к тебе.

Елизавета приняла жемчуга и не преминула воспользоваться ситуацией. Она подняла глаза на сестру и произнесла:

— Ваше величество так добры ко мне. Я уверена, что вы позволите мне удалиться от двора, чтобы я могла жить в тишине и мне удалось сделать то, что ваше величество приказали. Дайте свое милостивое разрешение на это, чтобы я могла проштудировать книги, которые вы велели изучить, и чтобы поскорее обуздала свои мысли и направила их в то русло, куда их угодно направить вашему величеству.

Разрешение было даровано, и с величайшим облегчением Елизавета ощутила, что на этот раз избегла реально угрожавшей опасности.

Для Елизаветы существовал один путь избегнуть постоянно висящего над нею дамоклова меча. Она нередко думала об этом пути, но всякий раз отвергала его. Ибо он состоял в замужестве.

Король Дании выдвинул кандидатуру своего сына Филиберта Эммануэля, герцога Савойского, в качестве ее супруга. Испания благоволила подобному союзу, и поэтому королева полностью его одобрила.

Живя, казалось бы, спокойной жизнью в своем доме в Эшридже, Елизавета не чувствовала себя в полной безопасности. В каждом проезжавшем мимо незнакомце ей мерещился посланник от королевы, везущий приказ явиться ко двору, что могло означать, кроме всего прочего, вероятность заточения и казни. Она ничего не могла поделать со своими дурными предчувствиями. Только брак с заморским принцем освободит ее от непреходящего страха. Но избавиться от страха таким способом означало одновременно и расстаться с самой заветной мечтой. В качестве герцогини Савойской она никогда не услышит те магические слова, которые в следующем году или даже через десять — пятнадцать лет могли бы прозвучать для принцессы: «Боже, храни королеву Елизавету!»«

Нет, будь что будет, она останется здесь. Все ее надежды связаны с Англией. И если временами ей казалось, что взобраться по скользкой тропинке, ведущей на вершину власти, не удастся никогда, то пусть так и будет. Она предпочтет падение с высоты, чем навсегда откажется от восхождения.

Елизавета театрально отказала герцогу Савойскому.

Королева и ее министры рассердились, но не слишком сильно, и этот вопрос на время повис в воздухе.

Принцесса прожила в деревне несколько недель, внимая новостям, которые доходили до нее от друзей, оставшихся при дворе.

А новости приходили сумбурные, сулившие и полную победу, и окончательное поражение.

Против испанской партии поднялся Уайетт. Елизавете слали письма с просьбой о поддержке, но она не хотела иметь ничего общего с этим восстанием. Принцесса понимала, что ее козырь — терпеливое ожидание. Она узнала, что Куртенэ был замешан в заговоре Уайетта, что его глупость и лицемерие оказались подстать его красоте. Но принцесса теперь также хорошо понимала и то, что, если заговор удастся, то герцог Саффолкский, один из его лидеров, вероятнее всего постарается посадить на трон свою дочь леди Джейн Грей и не станет помогать Елизавете.

Нет! Это восстание не для нее!

Время показало, что она была права. Куртенэ оказался предателем — он запаниковал и сознался в заговоре Гардинеру, так что Уайетт был вынужден выступить раньше времени. Восстание было подавлено. Уайетта арестовали, Куртенэ и Саффолка отправили в Тауэр, вышел приказ немедленно казнить леди Джейн и лорда Гилфорда Дадли.

К несчастью для Елизаветы, письма, написанные Ноэллем и Уайеттом в ее адрес, были перехвачены и доставлены королеве. Когда пришел приказ явиться ко двору, Елизавета поняла, что ни один из опасных моментов, которые она пережила на своем тернистом жизненном пути, не мог сравниться с настоящим.

Она могла сделать только одну вещь — лечь в постель. «Увы, — объявила она, — я слишком больна, чтобы вынести дорогу». И в самом деле, Елизавета была так сильно объята ужасом, что на этот раз ее болезнь не являлась пустым обманом. Она не спала и не ела, металась по кровати, мучительно прислушиваясь к звуку лошадиных копыт в своем дворе, который возвестит о прибытии людей от королевы.

И они не замедлили явиться.

К счастью, это оказались не солдаты с приказом об аресте, а два королевских лекаря — доктор Уэнди и доктор Оуэн.

Дрожащая от страха прислуга доложила об их прибытии.

— Я их не приму, — сказала принцесса. — Я слишком больна, чтобы принимать посетителей.