— Нет. Просто я слышала объяснения этого рода по обе стороны океана. Вроде как кот в минуту сытости поясняет мышам, для чего организму нужны животные белки. Пусти мой рукав, Фрэнк. Ты мне не интересен.

— Мэгги! Мое сердце… мое сердце готово разорваться сейчас. Так получилось, что у меня вот уже месяц нет человека важнее тебя. Я торчу от тебя как от девушки, но это не всё. Это уже происходило со мной, но… яйца не главное в человеке. — Фрэнк всхлипнул. — Мое сердце… ты стала примером для меня. Иисус свидетель, я не делал… то, о чем говорил Смит, за время, когда видел тебя. И я клянусь…

— Не клянись, Фрэнк. Не усугубляй греха. Если человек привык чесать жопу, его жопа, в свою очередь, привыкла чесаться, а когда она чешется, нельзя ее не чесать. Вот тебе и круговорот греха. Мы считаем, что грех — это вроде водопоя за дырой в ограде. Хотим, пролезем и попьем, а не захотим — так и не полезем. А грех — это вроде барабана у стиральной машины. Белье и хотело бы оттуда выскочить, а только кувыркается в грязной воде. Покуда Господь не вытащит его. Поэтому не клянись, Фрэнк. И пусти мой рукав, иначе я сниму кофточку и оставлю тебе в подарок.

— Этот мерзавец просто хотел вбить клин между нами, как ты не понимаешь?!

— Это ему удалось.

Фрэнк отпустил рукав и закрыл лицо руками. Мэгги оглянулась от дверей — он так и стоял посреди холла, как статуя скорби. Мэгги уже хотела вернуться и проститься с Фрэнком сердечнее, но один лишний шажок — и сработал фотоэлемент стеклянных дверей, они разъехались, и глупо было бы в них не пройти. Мэгги вышла на улицу — ветер мгновенно разметал ее рыжеватые кудри; небоскребы рванулись вверх, сходясь в немыслимой высотной перспективе в одну головокружительную воздушную яму.

Да, дотошный читатель, Мэгги не удосужилась обзавестись в Нью-Йорке машиной. Так вышло: она осмотрела два экземпляра, но в базисном капиталистическом отношении качество/цена первый раз ее не устроил числитель, а второй — знаменатель. Впрочем, как всегда, события сочетались не сами по себе, а нанизывались, как кусочки мяса на шампур, на психологическую ось. Автомобиль был бы для Мэгги футляром, лишним слоем между ней и миром, а она скорее хотела бы уничтожить эти слои.

В задумчивости Мэгги вышла на перекресток с четырьмя автобусными остановками и избрала западное направление. Муниципальный транспорт тут ходил неважно, но Мэгги никуда не спешила.

Боковым зрением она улавливала ярко-красное пятно на ровно-сером фоне. Что это было — вывеска? реклама? так или иначе, Мэгги уютнее было воспринимать этот фрагмент мира вне смысла, как красное на сером. Город сейчас ей воспринимался естественно, как улей или муравейник. Виляя между рядами автомобилей, проскочил оранжевый форд, за ним, ярдах в двухстах, — полиция с сиреной. Ветер погони коснулся лица Мэгги.

В этом городе практически каждый хотел немножко больше денег, чем заслуживал, — именно на этом почти физическом феномене были замешены и ритм, и темп всеобщего движения. Мэгги нащупала во внутреннем кармане сумочки неразменную карту. Карта выводила ее из игры — она уезжала из Нью-Йорка.

Город отражался сам в себе, в своих темно-зеркальных поверхностях, двоился, множился, нарезался кусками. Вертикальные вихри не унижали человека, а тянули вверх. Небоскребы как бы дразнили его. Мэгги оглянулась, желая получше запомнить все, ухватить кадр глазами, — и тут подошел автобус.

Возле задней двери трое белых подростков методично грабили пожилую пару. Мэгги взяла билет до конечной и села возле окна. За окном замелькал Нью-Йорк: подножия домов, толстая тетка с тремя далматинцами… тут Мэгги стало скучно — и она закрыла глаза.

Город не имел четкой границы; он затихал и возобновлялся, как дурнота. Давно завернул на конечную автобус, слегка подвез Мэгги и умотал по своим делам усатый смеющийся негр, чем-то похожий на кавказца. Полмили Мэгги задумчиво прошагала пешком, машинально отказывая различным джентльменам, желающим ее подвезти. Но оглядываясь, она видела Нью-Йорк — вечер высветил его целым пожаром огней. Мэгги вздохнула. Свернув с шоссе, она вышла на небольшую, словно игрушечную площадь: двухэтажный отель, бензоколонка, аптека, кафе, красивый ослепительный фонарь. Это место словно бравировало своей провинциальностью, не оправданной территориально. Недоставало лужи с гусями и колонки с водой.

Мэгги зашла в отель и заказала во всех отношениях средний номер. Ее волшебная карта сработала, более того, Мэгги почти физически ощутила, как карта принялась восстанавливать потерю. Взяв ключ, Мэгги прошла в бар на первом этаже.

В баре было практически пусто; лишь за одним столиком в центре небольшого темноватого зала располагалась пожилая чета. Вслед за Мэгги в бар вошел человек, которого пожилые супруги, судя по их бурным приветственным жестам, давно ожидали. Мэгги деликатно посторонилась, потом оглянулась — сзади не было никого. Сперва она подумала, что муж с женой пригласили на ужин человека-невидимку, но потом поняла, что весь этот восторг предназначен ей. Мысленно пожав плечами и изобразив на лице самое американское выражение из ей доступных, Мэгги села за единственный занятый столик.

— Что будешь есть и пить? — заорал муж, словно на рок-фестивале.

— Чудесная кофточка, — заявила жена немного тише и как бы вторым голосом.

Мэгги не нашла, что ответить, и промолчала, глупо улыбаясь. Вблизи супруги оказались похожи, как два гамбургера: веснушчатые красные лица, белесо-голубые глаза, очечки в тонкой оправе, седые волосы (у мужа прямее, у жены курчавее). Пожалуй, еще жена была чуть потолще. Одеты они были в желто-красные майки, причем цвета перемежались причудливыми пятнами, словно на собачьем боку.

— Мэгги, — сказала Мэгги.

— Майк.

— Катарина.

— Очень приятно.

— Откуда ты, дочка?

— Из Нью-Йорка.

— Ну, это понятно. А вообще?

— С Багам, — ответила Мэгги совершенно искренне, немного удивившись этому своему ответу.

— С Багам! — оживился Майк. — А ты не встречала там Теда Булройта? Сержанта Теда Булройта… хотя какой он теперь сержант.

— Нет. Багамы большие.

— Это точно. А как там с климатом? Не напартачили еще?

— Там замечательный климат.

— А мы только что из Европы, — лучезарно вставила Катарина. — Греция, Румыния, Россия.

— Ну и как?

— Да ты возьми хотя бы молочный коктейль.

— Ладно.

— Как? Да потрясающе. Греция почитай вся из неотесанных камней. В Румынии мы видели такой песчаный карьер, что (Майк посчитал на калькуляторе) нашей кошке хватило бы на миллион лет с хвостом. А в районе Карпат там и сейчас полно вампиров.

— Вы верите в вампиров?

— Моя сестра Бетти, она, к великому сожалению, умерла восемь лет назад, всегда говорила мне: нет причин не верить в плохое. Ты не поверишь, когда я приходила к ней, она трижды переспрашивала из-за двери, кто это, а потом все равно открывала через цепочку и всматривалась мне в лицо, как косметолог. Вроде бы это я, и имя мое, и голос, ну а вдруг это все-таки искусный маньяк-иллюзионист? Только, я догадываюсь, маньяка не смутила бы цепочка толщиной в палец годовалого младенца.

— Твоя Бетти, мир ее праху, была неврастеничка. Просто неврастеничка и ничего больше.

— Ты проживи с ее, Майк, а потом суди.

— А я уже старше ее, — обрадовался Майк.

— Не смеши меня. Она отошла в семьдесят восемь.

— А мне уже семьдесят девять.

— Не смеши меня.

— Посчитай.

Катарина достала калькулятор, довольно торжественно провела вычитание четырехзначных чисел и долго, качая головой, смотрела на результат.

— Майки, Майки, какой же ты старый боров. Что же ты молчишь, я ведь так могла пропустить твой юбилей.

— Ну уж не надейся. Я напомню тебе ровно за сутки, чтобы ты успела приготовить лимонный пирог и свинину.