Утром институт шел по городу и пел, отбивая шаг:
По долинам и по взгорьям
Шла дивизия вперед.
Чтобы с бою взять Приморье,
Белой армии оплот…
(И это — в городе Харбине, бывшем «оплоте белой армии»! Жизнь разрешает, за кем все же была Правда в том дальнем споре отцов: победа идей революции — в детях врагов революции!)
Было очень холодно, Лёлька закоченела в одной тужурке, но держалась мужественно. Долго стояли в Парке Героев — одно спасение — далеко от трибуны, в конце поля, и ребята бегали греться ханой в китайские лавочки.
Парк Героев — бывшее Бадеровское озеро, вернее болото, раньше там была трава и лягушки, потом японцы понастроили свои горбатые мостики с беседками, но все это исчезло со временем. Болото замостили на воскресниках, получилась огромная площадь и памятник героям революции: высоко в небо — вертикальная плита из бетона с орнаментом из драконов и каменная трибуна. Трибуны не видно было за частоколом флагов — красных, зеленых, желтых. Как же мало их оказывается — русских — в городе, перед тысячами китайцев в одинаковых синих кепках!
Митинг закончился, и выглянуло солнце. И они пошли наконец по городу под оркестр по улицам Пристани, — по Мостовой, мимо трибуны, где руководство Союза молодежи и Общества граждан СССР, — весь русский, теперь — советский Харбин в колоннах с красными лозунгами и портретами. Сводная колонна ССМ — алое знамя с золотыми кистями. Дорога — завод паровозоремонтный (ХПВРЗ), макет паровоза на грузовике. Медтехникум — девчата в белых, как голуби, косынках.
Лёлька шагала в строю ХПИ, никогда она не шагала еще с таким восторгом и Юркину фуражку видела впереди в мужской студенческой колонне. Флаги красные по всему городу на резком ветру, как пожар, — праздничный город!
4. Организация
В последние дни мая институт ездил на станцию Маоэршань за ландышами. Накануне, в субботу, Лёлька пришла домой с райкомовской вечеринки в первом часу, а в шесть уже отходил восточный поезд, и она всю дорогу до Маоэршаня спала, прислонившись затылком к лакированной спинке вагонного дивана.
Всего два часа езды от города, и начинается настоящая горная страна, только в мелком масштабе — веселые каменистые речки, зеленые змеи на скалах, прогретых солнцем. И — ландыши — крупные, словно фарфоровые, политые дождем, нужно искать их, осторожно разгребая руками упругие глянцевые листья.
С утра был запланирован подъем на Сахарную голову. Крутая, как усеченный конус, возвышалась она, замыкая узкую долину.
Подъем шел прямо под углом в сорок пять градусов. Тропа сырая и скользкая. Заросли орешника, сомкнувшегося над головой, как джунгли. Лёлька ползла, цеплялась за ветки, скатывалась вниз на резиновых подошвах и снова лезла. Юрка был далеко впереди где-то, и на помощь его Лёлька не рассчитывала.
Самыми трудными оказались последние три метра — совсем ровная стенка, словно лишаем, покрытая серыми пятнами мха. Лёлька зацепилась за трещину, и ребята помогли ей подняться.
Гладкая, как лысина, площадка. Ребята столпились на ней с гордым видом покорителей вершин, а Юрка, наоборот, притих, наверное, от беззащитности своей на высоте — на том пятачке в огромном пустом небе!
Коленки у Лёльки дрожали. Она села на край обрыва и свесила ноги в заляпанных грязью тапочках прямо в бездну. Из бездны торчал каменный рыжий хаос (видимо, по недосмотру оставшийся от сотворения мира). Ломаные зубья и петли дикого винограда и глубина такая — жутко! Изумительное это чувство — одоление высоты!
А дальше, дальше — мир у твоих йог!
Пятнистые многоярусные хребты и рваные полосы дождя на них, как нарисованные, но это уже где-то ниже тебя. И пестрые заплатки посевов на склонах. Совсем игрушечные фанзы в лощине. Мостик из жердочек, и арба, как муха, ползет по нему…
Все-таки она — добрая земля — Маньчжурия. Не то, конечно, что принято называть Родиной. Приемная земля. Она научила их видеть Красоту — ландыши в росе и ветра на вершинах, и нужно сказать ей за это спасибо. И народ ее, в общем-то, был добр к ним, хотя совсем ему не нужны эти русские без Родины.
Народ. Вот он внизу — маленький человек на зеленом клочке земли. Что там вырастет к осени — гаолян или кукуруза? Миллионы людей с мотыгами на склонах, и земля, рождающая жизнь! Невиданной щедрости земля со своими летними ливнями и солнцем — только не отходить от нее! Голод, однако, шел постоянно за этим народом из века в век — войны и войны при всех Танских и Сунских династиях: мандарины и генералы, покоритель Китая Темучин и совсем недавние японцы, при которых даже чашка риса в доме — преступление, только чумизу имеет право есть китайский народ! И теперь, наконец-то, когда район за районом освобождает от гоминдана народно-революционная армия, только сеять теперь и убирать урожаи, — великое трудолюбие у этого народа, если на таких клочках, на отвесных склонах не разгибается он дотемна со своей мотыгой!
Когда спускались вниз, дождь накрыл Сахарную голову, пришлось скатываться кубарем, и все вымазались в мокрой глине. Сашка умудрился изорвать брюки в мелкую бахрому, и девчата сообща «заштопывали» Сашку, когда добрались в поселок и заявились на дачу Поршниковых.
Дача Поршниковых (или по-другому — «Отель де ля Порш») — верхний этаж — веранда и комнаты для дачников. В нижнем этаже жили хозяева — дед в казацкой фуражке на седых кудрях, днем он мастерил бочки, а в сумерках играл на гармошке грустный вальс «На сопках Маньчжурии». Бабка стряпала на летней кухне и через двор энергично ругалась с дедом. И там много было еще сыновей, невесток и внуков. Верхний этаж пустовал — летний сезон не начинался.
Юрка, как руководитель похода, побежал к бабке договариваться о ночлеге: сейчас они идут за три перевала в горы, вернутся ночью, а в пять утра уедут поездом на Харбин.
Ночной поход проходил под лозунгом «костер дружбы».
Они очень торопились — солнце нырнуло за черную сопку, и туман, как лиловый дым, наливал зеленые распадки. Они ободрались в дикой малине, но все-таки вышли к заданной точке по плану засветло.
Скала, расщепленная на вершине, а сверху, как крыша, полуметровая каменная плита — что-то вроде первобытной пещеры.
— Привал! — скомандовал Юрка. — Девчата, живо за хворостом!
— Умные люди разводят костер в распадках, а не на вершинах, — авторитетно сказал Боба, тот самый Боба, что еще во времена эпкомовского кружка краеведов ходил с полными карманами змей и черепков с китайских кладбищ. Боба учится в институте, и тоже — член ССМ, разумеется, только не очень дисциплинированный — он может запросто забыть про собрание за своими черепками! Боба увлекается геологией, только жаль, факультета такого нет в институте! (Кстати, здесь же, в районе Маоэршаня, он лично найдет месторождение меди — просто так, мимоходом, лазая по сопкам — зеленого цвета камешки, на Лёлькин взгляд, ничем не примечательные. И получит за это громадную благодарственную грамоту, с квадратными печатями от правительства КНР.
Маньчжурия, нераскопанная, только заняться бы ей с умом и по-хозяйски! «Непочатый край», — говорил всегда про Маньчжурию дедушка.)
Боба считался признанным авторитетом по части разведения костров и прочих походных правил. Но Юрке уж очень понравилась эта романтическая скала.
— Кто за то, чтобы здесь? Предлагаю проголосовать!
Лёлька, конечно, поддержала Юрку. И Юрка, вытащив из кармана спички, собственноручно зажег «костер-символ» на вершине.
Костер был прекрасен, как золотая трепещущая птица. Искры летели, словно перья.
— Ну, и прокоптимся мы сегодня! — сказал Сашка.
Ребята развесили над костром мокрые ботинки, пахло горелой резиной и печеной картошкой. Боба с серьезным видом поджаривал сайку на палочке.
— Боба, подвинься, тепло заслоняешь! — Ребята теснились у огня, а дальше, за спинами их, за кругом света, стояла густая темень ночи.
