— С какой стати?

— Ты мог бы не устоять перед соблазном позволить злоумышленникам сделать свое дело — убить Маргариту. И лишь потом преступники были бы изобличены, вся королевская семья Наварры опозорена, ну а ты… Ай, что и говорить! У тебя было бы достаточно времени, чтобы как следует подготовиться к этому дню. И тогда не успел бы никто опомниться, как ты возложил бы на свое чело наваррскую корону, оставляя свою руку свободной для брака с какой-нибудь другой богатой наследницей. Хотя бы с той же Анной Юлией. — Эрнан тяжело вздохнул. — Политика — грязная штука. В ней цель оправдывает любые средства.

На следующий день события разворачивались именно так, как им и полагалось разворачиваться по замыслу Эрнана, правда, со некоторым запаздыванием во времени. Задержка была вызвана тем, что большинство гостей Маргариты отсыпались после вчерашней попойки до двух, а кое-кто — до трех пополудни, и лишь в четвертом часу два десятка молодых людей изъявили желание отправиться на прогулку в лес, чтобы проветрить отяжелевшие с похмелья головы.

В числе оставшихся в замке была Изабелла Арагонская, которая замкнулась в своих покоях и, сославшись на плохое самочувствие, велела горничной никого к ней не впускать. В первый момент Филипп не на шутку встревожился, заподозрив, что ее муж прознал о случившемся прошлой ночью и жестоко избил ее. Однако чуть позже стало известно, что после вчерашнего у графа де Пуатье начался очередной запой; едва лишь проснувшись, он вызвал к себе виконта де ла Марш и графа Ангулемского — своих обычных собутыльников, в их компании быстро нахлестался и к часу пополудни снова впал в состояние полного беспамятства.

Не выехали на прогулку также Жоанна Наваррская, Констанца Орсини, Фернандо де Уэльва, Эрик Датский, Педро Оска, Педро Арагонский и еще с десяток вельмож. Поначалу от участия в прогулке отказывался и Рикард Иверо, но затем он поддался на уговоры сестры и изменил свое решение, так что Гастону не пришлось даже намекать Елене на желательность присутствия в их компании ее брата.

Углубившись в лес, молодые люди разделились на несколько небольших групп, каждую из которых сопровождали знавшие местность слуги. Маргарита была единственная, кто не взял с собой проводника. Кастель-Бланко был излюбленным местом ее отдыха, с десяти лет она по два-три раза в год выезжала вместе с придворными в эту загородную резиденцию, часто здесь охотилась или просто прогуливалась по окрестным лесам и знала их, как свои пять пальцев.

Быть ее спутниками на прогулке Маргарита предложила Филиппу и графу Шампанскому. Последний принял ее приглашение без особого энтузиазма — как оказалось, он был очень обижен на принцессу. Прошлой ночью, уже после ухода Филиппа, Маргарита едко высмеяла одну из поэм Тибальда — по его собственному мнению, самую лучшую из всего им написанного. Талантливый поэт и прозаик, признанный потомками самой видной фигурой в галло-франкской литературе Позднего Средневековья, Тибальд был нетерпим к любой критике, но особенно его раздражали безосновательные нападки несведущих дилетантов, к числу которых он, при всей своей любви к ней, относил и Маргариту. Когда она чересчур разошлась, разбирая по косточкам поэму и походя отпуская ядовитые остроты в адрес ее создателя, Тибальд просто встал и в гордом молчании удалился. Насмешки Маргариты были столь язвительны, несправедливы и даже неприличны, что он до сих пор дулся на нее и довольно вяло поддерживал с ней разговор.

Филипп тоже не слишком охотно беседовал с наваррской принцессой. Он отвечал ей невпопад и знай искоса бросал быстрые взгляды на соседнюю группу, где был Рикард Иверо. Филипп нисколько не переживал за успех замысла Эрнана — в таких делах он полностью полагался на своего друга и был уверен, что все пройдет гладко. А его повышенный интерес к этой компании объяснялся другой причиной: кроме Рикарда и Елены Иверо, Гастона д’Альбре, Марии Арагонской и Адели де Монтальбан, там была также и Бланка, которая оживленно болтала с Еленой, не обращая на Филиппа никакого внимания.

— Эй, Бланка! — окликнула ее Маргарита, смекнув, наконец, в чем дело. — Присоединяйся к нам. Елена, отпусти кузину — у вас мало кавалеров, а нашей компании как раз недостает одной дамы.

Бланка взглянула на Филиппа и уже было покачала головой, но тут Елена с хитрой усмешкой произнесла:

— Кузина боится за свою добродетель. Она трепещет перед чарами кузена Аквитанского. Вчера он едва не соблазнил ее, и лишь отчаянным усилием воли ей удалось дать ему отпор. Так что не удивительно…

— Прекрати, кузина! — возмущенно воскликнула Бланка, вмиг покраснев. — Такое еще скажешь!

Она хлестнула кнутом по крупу своей лошади, подъехала к Маргарите и, с вызовом глядя на Филиппа, заявила:

— И вовсе я не боюсь!

Филипп взглядом поблагодарил Елену, которая ответила ему заговорщической улыбкой, и обратился к Бланке:

— Я в этом не сомневаюсь, кузина. Чтобы меня боялись, я должен быть страшным. А я совсем не страшный — я очаровательный и прекрасный.

Маргарита рассмеялась.

— Ну, разве это не прелесть, граф? — сказала она Тибальду. — Вы не находите, что у нашего принца оригинальная манера ухаживать?

Тибальд лишь мрачно ухмыльнулся. А Филипп склонился к Бланке и спросил:

— Так это правда?

— Что?

— То, что сказала кузина Елена. Об отчаянных усилиях.

Бланка негодующе фыркнула и не удостоила его ответом.

Между тем группы молодых людей, по мере углубления в чащу леса, рассеялись и вскоре потеряли друг друга из виду. Маргарита уверенно вела своих спутников по хорошо знакомой ей лесной тропе. Они ехали не спеша, наслаждаясь погожим днем. Наваррская принцесса отчаянно паясничала, пытаясь расшевелить Тибальда, но все ее шутки он либо игнорировал, либо отвечал на них кривыми усмешками и неуместными замечаниями весьма мрачного содержания. Тем временем между Филиппом и Бланкой завязался непринужденный разговор. Филипп сыпал остротами, она отвечала ему меткими добродушными колкостями, то и дело они заходились веселым смехом. Короче говоря, в эмоциональном плане эта парочка представляла собой полную противоположность минорному дуэту Маргарита — Тибальд.

В конце концов, принцесса не выдержала и раздраженно произнесла:

— Ну, и угрюмый вы тип, господин граф! А еще поэт!

— Вот именно, — проворчал Тибальд. — Я поэт.

— И куда же девался ваш поэтический темперамент? Волки съели? Вы претендуете на роль спутника всей моей жизни, а на поверку оказываетесь никудышным спутником даже для прогулки в лесу… А вот другой пример, — она кивнула в сторону Филиппа и Бланки. — Вы только посмотрите, как разворковались наши голубки. Кузен Аквитанский, по его собственному признанию, полный профан в поэзии. Но это ничуть не мешает ему заливаться соловьем.

— Неправда, он не профан, — вмешалась Бланка. — В Толедо Филипп слагал прелестные рондó.

— Благодарю, кузина, за лестный отзыв, — вежливо отозвался Филипп, — но вы переоцениваете мои скромные достижения.

— Отнюдь! — с неожиданным пылом возразила она. — Это вы слишком самокритичны. Он скромничает, кузина, граф, не слушайте его. Вы знакомы с сеньором Хуаном де Вальдесом, дон Тибальд?

— Лично не знаком, к моему глубочайшему сожалению, принцесса, — ответил ей граф Шампанский. — Однако считаю господина де Вальдеса одним из своих учителей и лучшим поэтом Испании. Ваш новоявленный гений, этот Руис де Монтихо, в подметки ему не годиться.

— Так вот, — продолжала Бланка, — сеньор Хуан де Вальдес как-то сказал мне, что у кузена Филиппа незаурядный поэтический дар, но он зарывает свой талант в землю. И я разделяю это мнение.

— Видите, граф, — вставила словечко Маргарита, — как они трогательно милы. И какая досада, что они не поженились! Это бы устранило последнее имеющееся между ними недоразумение, единственный камень преткновения в их отношениях.