— Ну… в общем… — растерянно пробормотала Маргарита, в мыслях ругая себя за несдержанность. — Боюсь, золотко, ты неверно поняла меня. Жоанна впрямь любит Александра, любит не как брата, а как мужчину. Но она понимает, что это чувство греховное, и находит в себе силы противостоять соблазну.

Однако Матильда не удовольствовалась таким объяснением и отрицательно покачала головой.

— Вы врете, сударыня, — напрямик заявила она. — Будь это так, вы бы не зажимали себе рот. Ведь сколько раз вы говорили, что госпожа Елена влюблена в господина Рикарда, но никогда не зажимали потом рот… Почему вы пытаетесь обмануть меня? Я же не глупенькая и все равно не поверю.

Не выдержав ее взгляда, Маргарита со вздохом опустила глаза.

— Да уж, — сокрушенно произнесла она. — Ты не глупенькая, это точно. Ты наивна, но не глупа. Это я дура, что растерялась. Мне следовало сразу исправиться — а теперь уже поздно.

— Господи милосердный! — воскликнула Матильда. — Ее же черти в аду будут мучить!

Маргарита поднялась с кресла, подошла к ней и обняла ее за плечи.

— Ну вот, опять за чертей. После душеспасительных бесед с монсеньором Франциско тебе всюду черти мерещатся… Успокойся, не принимай это близко к сердцу. До ада Жоанне еще далеко, а что касается Александра, то ему и без того давно уготовано местечко в самом мрачном углу преисподней. Скорее, им угрожает ад на этом свете, если их проступок получит огласку. Ты будешь молчать?

— Я буду… Обещаю вам… — Матильда зябко поежилась. — Это ужасно! Неужели госпожа Жоанна не понимает, какой это большой грех?

— Прекрасно понимает, можешь не сомневаться. И сейчас Жоанна кается, что совершила его, вот почему она стала такой набожной. К ее чести надо сказать, что ее раскаяние вызвано осознанием своей вины, а не тем, что Бланка разоблачила ее связь с братом — это случилось гораздо позже. Так что молись лучше за спасение этих грешных душ, а не моей.

— Я буду молиться… за госпожу Жоанну.

— А за Александра?

— Нет, не буду. Не хочу. Он злой человек, сударыня.

Маргарита промолчала и еще больше нахмурилась. В том, что граф Бискайский стал отпетым негодяем, отчасти был виновен ее отец. Порой, думая об этом, она испытывала что-то вроде угрызений совести: ведь если бы не злая воля их деда, короля Рикарда, наваррская корона принадлежала бы Александру. Осознание этого неприятного факта заставляло Маргариту еще сильнее ненавидеть кузена.

— Ладно, — отозвалась она, нарушая тягостное молчание. — Мне пора к отцу. Не стоит испытывать его терпение. Мне передали, что он очень возбужден; видно, опять строит планы насчет моего замужества… — Маргарита вздохнула. — А ты, Матильда, оставайся здесь. Когда явится Бланка, скажи пусть подождет — я только отошью очередного претендента и сразу вернусь.

Дон Александр, десятый по счету король Наварры, носивший это имя, устремил на свою дочь утомленный, исполненный мольбы взгляд, подобно тому, как многолетний узник смотрит на опостылевшего ему надзирателя.

— Сударыня, возлюбленная дщерь моя, — отрешенно заговорил король, стоя перед Маргаритой посреди просторного кабинета. — Я пригласил вас к себе для весьма серьезного разговора. Через три месяца вам исполнится восемнадцать лет. Вы уже взрослая, вы — наследница престола, посему должны с надлежащей ответственностью…

— Ой, прекрати, папочка! — громко фыркнув, перебила его Маргарита. — К чему такие напыщенные речи, что за муха тебя укусила? Небось, опять получил от кого-то заманчивое предложение и с новой силой загорелся желанием выдать меня замуж?

Дон Александр в замешательстве опустил глаза. Он не просто любил свою дочь, он обожал и боготворил ее — единственную оставшуюся в живых из троих его детей. После смерти младшего сына король души в ней не чаял, так панически боялся потерять и ее, что впоследствии этот страх перед возможной утратой перерос в страх перед самой Маргаритой. Никогда и ни в чем он не мог перечить ей — будь то какие-либо серьезные желания, или же детские, порой бессмысленные капризы.

— Но, доченька, — ласково и нерешительно промолвил дон Александр. — Это действительно необходимо. Я уже стар, и смерть моя не за горами, а Наварре нужен будет король.

— Отец! — искренне возмутилась принцесса. — Что вы говорите?! Ужель вы сомневаетесь в моих способностях как государственного мужа… то бишь, государственной жены? Жены мудрой, справедливой и твердой в решеньях — как говаривал некогда Гораций о вас, мужчинах.

Поскольку отец забыл пригласить ее сесть, она пригласила себя сама. Король в задумчивости продолжал стоять.

— Лично я, сударыня, ничуть не сомневаюсь в ваших способностях, — ответил он. — Но сейчас речь идет о другом. Как моя единственная дочь, вы, разумеется, унаследуете всю полноту королевской власти в Наварре, однако пора уже подумать и о продолжении рода нашего. Муж вам необходим хотя бы для того, чтобы в законном браке с ним вы родили наследника престола.

— Как ты наивен, папочка! — насмешливо произнесла Маргарита. — Неужели ты всерьез полагаешь, что зачатие происходит лишь с благословения церкви?

— Ой, доченька! — укоризненно покачал головой дон Александр. — Как ты можешь…

— Могу, и запросто. Если тебе не терпится заиметь внука, так прямо и скажи. Я перестану осторожничать, и надеюсь, через год-полтора ты уже будешь дедушкой.

— Не сыпь мне соль на раны, бесстыжая! — в отчаянии простонал король. — И в кого ты только пошла, такая вертихвостка?

— В мою матушку, в кого же еще. Ведь не зря говорят, что я пошла в нее всем — и внешностью, и характером. Правда, она умела сдерживать себя, скрывать свои недостатки. Насколько мне известно, она, не в пример мне, была непревзойденной мастерицей по части лицемерия, так виртуозно изображала из себя степенную даму, что нередко и тебя вводила в заблуждение.

— Да как ты смеешь! — вскипел король.

— А вот и смею. Или, быть может, ты станешь оспаривать тот факт, что в свое время ревновал ее к дядюшке Клавдию? И не без веских оснований, полагаю…

— Замолчи, Маргарита! — прорычал король, багровый от стыда и негодования. — Немедленно замолчи! Не смей очернять память своей матери.

— Ты сам напросился, отец. Мог бы обойтись и без нравоучений. С меня достаточно Матильды де Монтини, которая чуть ли не каждый день читает мне нотации. Кстати, про Матильду. Ваш монсеньор Франциско де ла Пенья, чтоб он сдох… то бишь, скорее бы его назначили кардиналом и забрали отсюда к чертовой матери… прошу прощения, в римскую курию…

— Маргарита!..

— Я еще не кончила, государь. Милый вашему сердцу епископ не на шутку взялся преследовать Матильду, и подозреваю, не без вашего на то согласия. Отныне я строго-настрого запретила ей исповедоваться у него… На том основании, разумеется, что это слишком большая честь для простой фрейлины. — Маргарита криво усмехнулась. — Передайте его преосвященству, что я очень ценю его время. Так ценю, что если он снова вздумает приставать к Матильде, я сама выбью эту глупую мысль из его плешивой башки.

— Не богохульствуй, дочка! — перекрестился король.

— Э нет, государь, погодите. Еще неизвестно, кто из нас богохульствует. Как прикажете понимать заказанные вами молебны, над которыми смеется вся Наварра? Говорят, даже монахи-августинцы не могли поначалу удержаться от хохота, молясь за спасение моей души. И, к вашему сведению, смеются-то главным образом не над самим молебном, но над вами и надо мной. Не говоря уж о том, что вы выставляете на посмешище себя и меня, вы также вводите в искушение ни в чем не повинных людей, невольно принуждая их смеяться над святым таинством молитвы… В общем так, папуля. Если ты сию минуту не прекратишь читать мне мораль, я сейчас же встану и уйду.

Глаза короля вдруг налились кровью.

— И никуда ты не уйдешь! — с неожиданной твердостью произнес он, взяв со стола какой-то свиток. — Ты останешься здесь ровно настолько, сколько мне потребуется, чтобы поговорить с тобой о твоем предстоящем браке.