— Юль, он объяснил, почему ударил тебя? — Тихий и слегка напряжённый голос Лизы вызвал у меня улыбку.

— Да. Сказал, что испугался моей истерики. Что очень не любит женские слёзы. Что они его пугают, да так, что он не знает, что делать и как быть. Поэтому и ударил. Хотел успокоить меня подобным образом и всё, — отстранилась и посмотрела на подругу. В глазах Лизы отражалась злость и гнев, а ещё раздражение на собственную беспомощность. Она теперь ничем не могла мне помочь, что её убивало.

— А что было дальше? — Осторожно поинтересовалась Лизавета, коснувшись пальцем моей щеки.

— Дальше? — Закусила губу и прикрыла глаза, вызывая те неприятные воспоминания. — Дальше было «весело». Сначала я решила, что он действительно испугался моих слёз. Потом поймала себя на том, что подсознательно ожидаю повторения, а значит, перестала ему доверять. Это конец любых отношений. Пусть иногда медленный и не такой быстрый, как хотелось бы и не окончательный, но всё же…

— Зная тебя, не особо удивляюсь. И твоё отношение к нему тоже изменилось, так ведь? Он заметил? Или не обратил на это никакого внимания? — Отвечать на вопросы не хотелось, я и так с трудом заставляла себя оставаться более или менее спокойной. Когда долго держишь в узде свои эмоции и чувства, волей неволей наступает тот момент, когда это не может больше продолжаться. И боюсь, что мой очередной предел очень близок к своему наступлению. — Я понимаю, тебе трудно. Но рассказывай, пожалуйста. Тебе станет легче.

— Уверена? Я как-то не очень. Сколько раз замечала, говорю-говорю, а ничего не меняется. Не легче, не сложнее, ничего! Но вернёмся к нашим баранам. Точнее к одному Ледяному королю, который ничего не увидел или не хотел видеть, — покачала головой и попробовала высвободиться из её хватки, однако Лиза сразу просекла мой манёвр, крепче обняв меня. — Лиз, пожалуйста… Отпусти меня. Мне нужно выдохнуть, или вдохнуть. Я ещё не решила.

— Пока ты не закончишь говорить, я и не подумаю тебя освобождать, ясно? — Деловито осведомилась Лизавета, продолжая удерживать вырывающуюся меня на одном месте. Пришлось подчиниться и снова уткнуться лицом ей в живот. Надеюсь, я не плачу? Не хочу больше лить слёзы.

— Хорошо, — собрала остатки силы воли и продолжила. — Он оценил по достоинству произошедшие перемены. Я стала очень к нему… Прохладна. Под стать самому Владу. Но периодически у меня происходили срывы, которые приводили к истерике и битью посуды. Правда, в основном, в его отсутствие.

— Но так было до определённого момента, да?

— Да. Мы были на каком-то приёме. Открытие выставки или ещё что… Не помню уже. Да я как-то не особо вдумывалась в то, куда мы ходили, — хмыкнула и попыталась улыбнуться. Не вышло, губы отказывались растягиваться в этой нелепой мимике. — Он открыто улыбался всем присутствующим, проявлял дружелюбие и прочее… Вот так-то. Я терпела, игнорировала, забавляла себя общением с другими. А потом пришли его коллеги по работе. Вместе с скеретаршей. Я тебе не говорила, как мне везёт на эту профессию, нет? О, ты даже не представляешь… Замечательный синяк на спине я получила от одной из них, в выходные.

— Юль, успокойся.

— Я спокойна. Как удав, танк или как там ещё говорят? В общем, меня можно прибить наковальней, но это не изменит моего спокойного состояния духа, представляешь? — Покачала головой, хоть такое движение и было весьма проблематично в моём положении. — И вот он разговаривает со своей миленькой секретаршей, чья юбка была настолько короткой, что наклоняться в ней не рекомендуется. Не то, что бы я начала ревновать… Нет, это было не то. Совсем не то. Мне просто… Стала обидно, больно и ещё что-то… Сейчас не могу сказать, что. Однако я запустила в них графином с каким-то паршивым алкоголем. Представляешь? Засветила в них хрусталём.

— Попала?

— Если бы, — хохотнула и отстранилась, всё-таки сумев выбраться из объятий подруги. — Иногда я подозреваю, что меня кто-то жутко проклял, не оставив мне никакой возможности совершать меткие броски по моим обидчикам. Даже отправившийся вслед за графином поднос с закусками осел на ближайшей инсталляции. Критики потом восхищались авторской задумкой. А Владислав… Что ж, я никогда не считала, что мужчина имеет право без определённых причин поднимать на женщину руку. И, как ни странно, он этого не сделал, хотя поводов я ему дала массу, оскорбляя его при всё честном народе.

— Что же он сделал? — До меня лишь через полминуты дошло, что своими ненавязчивыми, наводящими вопросами, подруга заставляет меня говорить, хотя всё внутри давно уже просит заткнуться. Разговор по душам не самая лучшая идея, для встречи с прошлым. Так уж я устроена, во всём, чтобы не происходило, сначала виню себя и лишь спустя довольно большой промежуток времени, понимаю, что, возможно, моей вины тут вовсе нет.

— Что же он сделал… — Повторила, медленно и чётко, растягивая гласные. Вздохнула и устало прикрыла глаза, мимоходом посмотрев на часы, что стояли на маленьком холодильнике. Час дня. До времени «Ха» осталось не так уж много и этого явно недостаточно, что бы всё прошло на самом деле хорошо, а не хрен его знает как. — Лиз, ты же знаешь, рукоприкладство довольно распространённое явление. И на него можно было бы даже в суд подать, вот только… Вряд ли кто-то сможет освидетельствовать раны, принесённые словами. Он ведь даже не кричал на меня, говорил тихо, мирно и абсолютно спокойно. Высказал, что думал, а затем схватил меня и потащил к выходу. Да только я ж упрямая, — фыркнула и покачала головой. Лиза хранила молчание. Интересно, из всей моей сумбурной, полубредовой речи она хоть что-то смогла понять? Очень надеюсь, что не всё, в ней присутствующее и ещё, хочу верить, что повторять её на бис меня не заставят.

— Ты сбежала? — Она не спрашивала, констатировала факт, скорее. Да и как ещё я могла поступить? Идти куда-то с Владиславом, а тем более в ту самую квартиру, где мы были относительно счастливы, хотелось меньше всего на свете. Мне и сейчас кажется, что это было не самое умное решение. Вот только, оглядываясь назад, точно понимаю, что другого просто не могло быть.

— Ну да. Я ведь дура, правда? Надо было остаться, поговорить или что-то ещё сделать… Но такая я по натуре. Когда меня припрёт, уношу ноги, — глаза у меня по-прежнему были закрыты, но со слухом проблем пока не наблюдалось, поэтому не сразу, но мне всё же удалось разобрать, что мы с Лизаветой на кухне уже не одни. Во всяком случае, сюда вошли ещё человека два или три. И теперь можно смело готовиться к собственным похоронам. Они ж меня любят…

И только поэтому, убьют, дабы не мучиться самим и меня не терроризировать.

— Юль, это нормально. Инстинкт самосохранения, — мягкий, бархатный голос Юли Самойловой заставил меня улыбнуться. Наша мамочка, заботящаяся обо всех и вся. — Тебе хотелось себя обезопасить, вот и всё. Это совершенно не страшно.

— Зато жутко болезненно и влечёт за собой хорошие такие последствия, — фыркнул ещё один голос, в котором с трудом, но всё же, удалось опознать Лёлика. Хм, а что она такая «добрая»? Неужели обнаружила падение хлорофитума?

— «Да здравствуй, Бог, это же я пришел и почему нам не напиться? Я нашел, это же я нашел, это мой новый способ молиться…» — Рассмеялась непонятно зачем, для чего и по какому поводу. Просто вдруг вспомнилась эта строчка из песни и показалась очень в тему. Потому что как это ни банально, выпить хотелось немилосердно.

— Ты сошла с ума? — А это уже «добрая» Павлова. От неё стакана можно дождаться только в Новый год, и тот будет с молоком. По американским традициям или ещё откуда-то…

— Я намекаю, что ликёра было мало, — хихикнула и открыла глаза, что бы тут же пожалеть об этом. Столько сочувствия в их глазах… Я ж плакать сейчас начну, не выдержу такого прессинга.

А ещё они явно ждут окончания истории. Вопрос только в том, смогу ли я закончить её… И что именно решу оставить за кадром.

— Юль, расскажи всё. Тебе обязательно станет легче, — это снова Самойлова. И как они не поймут, что легче не станет! Это только в глупых сказках, раскаявшимся и всё выложившим, как на духу, героям становиться легче жить. В жизни всё с точностью, да наоборот.