Алексей прижал руку к груди и закрыл глаза. Антон Петрович выключил закипающую воду, пододвинул к столу стул и сел напротив сына. Он только сейчас заметил, что бутылка почти полная, а на стакане с водкой лежит кусочек черного хлеба посыпанного солью. Кедров вздохнул и посмотрел в окно, которое перечеркнула длинная белая полоска от пролетевшего самолета.

— Ты думаешь я не умирал, Алеша? Еще как умирал. Друзей у меня, слава богу не убивали, а вот женщину я терял.

Алексей спросил, не открывая глаз.

— Ты говоришь про маму?

— Мама тогда еще жила. Это была одна из ее подруг. Как я в нее влюбился, сам не заметил… Наверное, душа мужчины и женщины суть замок и ключ. Один единственный ключ для одного замка. В общем, однажды понял, что жить без нее не могу. И она мне взаимностью ответила. Стали мы встречаться.

Алексей открыл глаза.

— Ты изменял маме?

Антон Петрович отрицательно качнул головой.

— Это сейчас «встречаться» только одно значение имеет. Тогда мы уезжали далеко в парк, сидели на скамье держась за руки или катались на лодке и смотрели друг на друга не отрываясь. Хотя… наверное это тоже измена.

— А мама об этом знала?

— Нет. Скорее всего нет. Я никогда не дал ей повода к сомнению. Для меня понятие «семья» всегда было святым. Поэтому я знал, что наши отношения не имеют будущего, но мысли об этом были пыткой и я старался об этом не думать. Я всеми силами хотел продлить свое тайное счастье, когда ничего на свете не нужно кроме любимых глаз напротив.

Антон Петрович опустил голову.

— Это должно было рано или поздно закончиться и это закончилось. Она оказалась сильнее меня и сама произнесла прощальные слова. На всю жизнь запомню нашу последнюю встречу в парке. Она была в голубом летнем платье, белых босоножках и бусы у нее тоже были белые, а на одной бусинке я заметил черную точку и все время думал, зачем она там? Может так отмечалась бусинка, которая надевалась на нитку первой? Я молчал, а она говорила и говорила, успокаивая меня, потому что видела, что я захлебываюсь горячим воздухом. Она предсказывала мое будущее как провидица. Обещала, что я стану главным конструктором и построю чудо-самолет, самый лучший среди всех. Что мой сын будет летчиком и полетит на этом самолете. И что жить я буду очень долго. Целых две жизни. Я кивал ей согласно и беззвучно соглашался — да, да, да. А душа моя кровоточила, Алешка! Как же она болела тогда!

Антон Петрович отвернулся. Алексей подумал, что отец плачет, но когда Кедров снова посмотрел на сына, то глаза его были сухими.

— И все сбылось, знаешь ли! И конструктором я стал и самолет построил и сын мой летает на моих истребителях!

Алексей невесело кивнул.

— Тебе все же повезло больше. Твоя любовь жива и греет тебя. А Кэтрин…

Антон Петрович с треском разломил сухую хлебную корочку.

— Да… повезло. Долго я не мог забыть ее. Во сне приходила, на улицу боялся выйти, чтобы не встретить ненароком. Лет семь прошло, пока я немного успокоился. Однажды не выдержал, позвонил в справочное и узнал ее номер телефона, а потом по своим каналам и адрес. Зачем? Сам не знаю. Оказалось, что она живет совсем рядом, замужем, дети есть и вроде бы счастлива. И так мне тепло сделалось от этого. Потом…

Антон Петрович снова посмотрел в окно. Инверсионный след постепенно расплывался в длинное ватное облачко.

— Потом… лет, наверное двенадцать прошло. И решил я как то позвонить ее подруге, женщине, с которой мы вместе в свое время в школе учились. Не просто так, а с тайной мыслью — мол, расскажу о своих успехах, подруга передаст все потом ей и она за меня порадуется. Позвонил, завели разговор о том, о сем. А потом эта подружка мне и говорит: помнишь ЕЕ? Я смутился, но отвечаю, мол, припоминаю. А знаешь, подруга говорит, что случилось? Я сразу неладное почувствовал, сердце заколотилось как сумасшедшее. Подумал, что уехала моя любовь из Москвы и один я остался навсегда. А подруга и говорит — умерла она. Уже три года как умерла. И сердце у меня остановилось.

Длинное ватное облачко в небе понемногу рассеивалось. Кедров в упор посмотрел на сына.

— Да, остановилось. Чтобы потом снова застучать. И жить. Думаешь, мы одни такие с тобой? Если бы все от несчастной любви и от смерти близких во все тяжкие пускались, то вымерло бы человечество к чертовой матери! Держись, сын, держись! Стисни зубы и живи! За Игоря, за Павла. Время все лечит. Настанет день и ты настоящим мужчиной себя почувствуешь.

Антон Петрович взял бутылку и затолкал ее в мусорное ведро.

— А для начала тебе надо побриться, поесть и выспаться как следует. Хотя бы потому, что к завтрашнему полету ты должен быть в полной форме.

Алексей не сразу понял.

— Какому полету? Меня же отстранили.

— Дали шанс исправиться такому олуху как ты. Вы с Борисом Кориным летите завтра на показе техники в Жуковском. Что таращишься? Генерала Рожкова благодари. Ну, и меня немножко.

Алексей шагнул к отцу и обнял его. Плечи его затряслись. Антон Петрович погладил сына по затылку.

— Эх, сынище! Жизнь еще только начинается.

Белесое облачко растаяло и в окно лилась ярко-синяя влага бескрайнего неба.

На авиашоу в подмосковном городе Жуковском, бывшем поселке Стаханово всегда собирается много народа. Где же еще увидишь такое количество самолетов самых различных моделей от самодельных дельтапланов с моторчиками до гигантов транспортников? И что самое крутое, эти самолеты не стоят в рядок на летном поле, а кувыркаются в небе, выписывая такие кренделя, что дух захватывает! Только закончил выступление эффектной петлей «черная акула» КА-50, как откуда-то свалился МИГ-29, тормознулся на «кобре» и пошел свечкой вверх, перекрещиваясь с пятнистым СУ-37. Постаревшие асы прошлых лет стоят группками, серьезно обсуждая достоинства техники и мастерство молодежи, девчонки поглядывают на курсантов, какой-то папаша делится своими впечатлениями о шоу с корреспондентом НТВ, а маленький пацанчик на его шее кричит в микрофон.

— А мне тоже нравицца! Только сильно громко летают!

Генерал Рожков с заместителем и Генри Йорк приехали в Жуковский, когда выступления спортивных самолетов прошли и в небе наступила небольшая пауза. Народ распрямил затекшие шеи, оторвался от биноклей и переключился на пиво и соленые орешки.

Генерал пригласил всех на гостевые трибуны. Едва они сели, как Свирский тут же вскочил.

— Я отлучусь, товарищ генерал. Тут мои ребята светятся, поговорить с ними надо.

Рожков кивнул и Свирский ушел. В проходе между трибунами он поманил пальцем двух мужчин в штатском — Соболя и Грома. Они вышли на поле, где толпами гулял народ и остановились подальше от посторонних ушей. Свирский спросил Соболя.

— Когда прилетели?

— Ночью, товарищ полковник.

— Все нормально?

— Без происшествий. Отчет в дороге написали, завтра у вас будет.

— А на словах что сказать можете? Срочное что-нибудь есть?

Соболь кивнул.

— Есть. Судя по результатам допросов Мердок покинул Киргизию и может в данный момент находится в России, возможно даже в Москве. Еще. Я… то есть мы с Громом поразмыслили и пришли к выводу, что кротом, который работал на Манфреда Дарбана в Сибирске вполне мог быть Борис Корин. Он, конечно, вроде бы и вел себя по-геройски, самолет защищал, но никто, кроме пилотов «Саблезубого» не мог знать точного маршрута, точки и времени дозаправки. У меня… у нас складывается впечатление, что…