По приблизительным оценкам, число корейцев, сражавшихся в Армии справедливости в 1908 г., доходило до 70 тыс. Однако уже в 1909 г. численность Ыйбён уменьшилась до 25 тыс. человек, в 1910 г. — менее 2 тыс., а в 1911 — чуть более двух сотен. Такое резкое сокращение вооруженного антияпонского движения на территории Кореи объясняется особой жестокостью японцев, проявленной при подавлении партизанского движения. В частности, в тех районах, которые считались местом базирования отрядов Армии справедливости и где крестьяне помогали своим вооруженным соотечественникам, японцы совершали массовые казни, изымали продовольствие, сжигали целые деревни. В результате, с одной стороны, отряды Ыйбён лишались мест материальной и моральной поддержки, а с другой — сами крестьяне боялись поддерживать вооруженную антияпонскую борьбу. Считается, что в результате подобных карательных мероприятий погибли или получили ранение около 50 тыс. человек.

Таким образом, к 1911 г. Армия справедливости прекратила свою деятельность на территории Кореи, однако она не исчезла бесследно. Остатки повстанческих войск переправлялись на территорию сопредельных России или Китая, в которых к тому времени уже действовали отдельные отряды корейских партизан, совершавших эпизодические рейды в пограничные районы Кореи. В России бывшие повстанцы Ыйбён создали Армию независимости (Тоннип кун) под предводительством Хон Бомдо. На первых порах Россия не препятствовала ее существованию в надежде на то, что Армия независимости поможет сдерживать возможную японскую экспансию на Дальний Восток.

И все же корейский народ не смирился с фактом японской колониальной экспансии, ожидая удобного момента для того, чтобы снова подняться во имя обретения самостоятельности. Такой случай представился в 1919 г.

Первое десятилетие после японской аннексии Кореи стало временем окончательного становления японского колониального режима. Однако именно в этот период в Корее назрело самое мощное за всю историю колонизации движение за независимость, охватившее все слои населения, всю территорию страны. Одновременно с требованием независимости в общественном сознании стало зарождаться представление о будущем государственном устройстве Кореи как республики. В этом смысле Первомартовское движение уже заключало в себе отдельные элементы буржуазно-демократической революции. И в то же время оно стало последним крупным организованным актом сопротивления японской колонизации на территории самой Кореи. С 1920-х годов движение за независимость страны во многом переместилось за границу: в Россию, Китай, США.

Колониальная политика Японии в Корее и движение за независимость 1919 г. достаточно подробно описаны в работах отечественных историков — Н. В. Кюнера, Ф. И. Шабшиной, В. И. Шипаева и др.[242]

В корейской историографии Первомартовскому движению посвящено огромное количество работ, что объясняется тем особым значением, которое оно занимает в истории Кореи[243]. В Республике Корея (Южная Корея) 1 марта является общенациональным праздником и объявлено нерабочим днем.

Для того чтобы понять, что подвигло корейцев к такому масштабному выступлению за независимость в 1919 г., необходимо хотя бы в общих чертах познакомиться с корейской историей предшествующих девяти лет, т. е. со времени аннексии Кореи до начала народного движения.

Указом № 319 японского Императора от 29 августа 1910 г. в Корее было учреждено генерал-губернаторство во главе с генерал-губернатором — японцем, имевшим соответствующий военный чин. Первым генерал-губернатором Кореи стал Тэраути Масатакэ, бывший ранее генеральным резидентом Кореи. Одновременно название новой «японской территории», как уже упоминалось, было заменено с Тэхан («Великая Хан») на Чосон («Утренняя Свежесть»). Таким образом, название должно было понизить статус Кореи.

Буквально с первых дней после юридического оформления аннексии Кореи Япония приступила к осуществлению политики, которую в отечественной литературе именуют «военное управление», или «военная диктатура». Дословный перевод термина, обозначающего эту политику, звучит так: «политика ограничения военными [мерами]» (мудан чончхи).

30 сентября 1910 г. был обнародован указ о новой системе управления, согласно которой вся полнота власти в Корее отныне принадлежала генерал-губернатору. Ему подчинялись все органы государственного управления. Формально генерал-губернатор был подотчетен японскому Императору, но в своих решениях он был независим от японского правительства. Генерал-губернатору принадлежала вся полнота административной власти, в его ведении находились полиция и армия, он имел право назначения на должности и снятия с них, право издания законов.

Местное управление было сосредоточено в руках японских губернаторов 13 провинций Кореи и японских начальников округов, уездов, областей. В очередной раз подверглись реформированию суды и полиция. При этом интересно отметить, что примерно половину полицейских составляли корейцы. Полиция пользовалась неограниченным правом входить в любые помещения, выступать в суде в качестве обвинителя и даже совершать «ускоренные приговоры» безо всякого суда и следствия.

Была изменена система образования. Новая программа ориентировалась на искоренение или по меньшей мере игнорирование корейской культуры. Из корейских учебных заведений были оставлены лишь старинная конфуцианская академия Сонгюнгван, а также Хансонская (т. е. Сеульская) педагогическая школа и Хансонская школа иностранных языков. Закрылось большинство корейских газет, в том числе и те, что издавались на японском языке. Из почти двух десятков газет были оставлены лишь две: «Кёнсон илъбоъ («Столичная газета») и «Мэилъ синпо» («Ежедневная газета»), и то в основном для того, чтобы доводить распоряжения японской администрации до населения.

Для реализации планомерного экономического подчинения Кореи при японском генерал-губернаторстве были учреждены особые органы, такие, как Управление железных дорог, Управление связи, Временное управление по инспектированию земель. В сентябре 1910 г. был опубликован указ об обследовании земель, чтобы «неучтенные» земли, т. е. те, владельцы которых не могли подтвердить прав владения документально, перевести в собственность генерал-губернаторства. В результате подобной политики за первое десятилетие японской колонизации Кореи в японскую собственность перешло различными путями около 40% всех пахотных земель Кореи и 50% ее лесов.

В декабре 1910 г. был издан закон об акционерных компаниях (действовавший до 1920 г.), который делал практически невозможным для корейцев открытие новых предприятий. Этот закон наглядно демонстрировал, что «соединение» Кореи и Японии произошло отнюдь не в интересах «двух стран». Японское управление в Корее нисколько не улучшало, а, наоборот, делало жизнь корейского народа все хуже и хуже. Так, например, в 1916 г. уровень средней заработной платы корейского наемного работника в Сеуле понизился на 24%, по сравнению с 1910 г., а уровень цен вырос на 29%. Особенно обострилось положение в Корее в период с 1917 по 1919 г. За это время более чем в четыре раза возрос уровень экспорта и импорта. Учитывая то, что корейская промышленность, торговля, сельское хозяйство находились в руках японцев, указанные цифры обозначают не рост собственно корейской экономики, а развитие японской экономики на территории Кореи путем ужесточения эксплуатации местного населения. Действительно, в тот же промежуток времени только в Сеуле цены на товары выросли в 2,3 раза.

И тем не менее среди западных исследователей встречаются такие, кто наблюдает некоторые положительные последствия японской колонизации для Кореи, в частности, в связи с развитием промышленности, сельского хозяйства и инфраструктуры[244]. Действительно, колонизация Кореи индустриально развитой Японией требовала определенной модернизации всех корейских институтов. Для этого нужно было хотя бы в ограниченной степени повысить общеобразовательный уровень корейцев. Объективным следствием этого явилось дальнейшее пробуждение национального самосознания корейцев, которое приобрело новые формы цивилизации начала XX в.