— Агата, не хотите пройтись? — Я выпрямилась. На меня смотрел Разумов, только на этот раз в его глазах не было обычного огонька тролля, было беспокойство.

От удивления я даже согласилась. Он попросил идти за ним и быстро вылетел из аудитории, я поспешила следом, держась на расстоянии. Разумов шел к себе в кабинет. Он быстро открыл дверь и юркнул внутрь, я зашла следом. Кабинет был небольшим, заваленным бумагами. На столе стоял ноутбук и чашка с ложкой. Похоже, он недавно пил чай или кофе. За столом — прикрытое жалюзи окно. Диван, шкаф и нечто, напоминающие фиолетовые угги в углу. Биохимик мыл чашку в запрятавшейся раковине.

— Закройте дверь. — Мне стало страшно, но я подчинилась. Если что, всегда успею удрать. — Что же привело вас в такое состояние, Соколова?

Я чуть не выпала. Он ждет от меня подробного рассказа с подробностями? В лицах и числах? Тем временем в кабинете зашумел чайник. Препод уселся за стол и жестом пригласил меня сесть напротив. Вскоре в моих руках возникла чашка с чаем, которую я не заказывала. Биохимик еще раз спросил, что случилось.

— Я бы не хотела об этом говорить. Почему вы интересуетесь? — Поморщила брови я, и чтобы отвести взгляд сделала глоток. Ко мне в голову тут же пришла совершенно идиотская мысль. Биохимик — специалист в ядах, он мог бы, пожалуй, и что-нибудь типа сыворотки правды сварганить.

— Твой отец много о тебе говорит, а когда много слышишь о человеке, мысленно привыкаешь к нему и начинаешь волноваться.

Что за бред?

— Папа попросил за мной приглядывать?

— И это тоже. — Не стал отрицать Разумов. В глазах появились лукавые огоньки, которые меня обычно раздражали. Я хотела фыркнуть. Докладчик! — Я не собираюсь ему говорить о твоей… легкой депрессии. У меня сложилось впечатление, что ты влюблена.

Последняя фраза, произнесенная ни к селу, ни к городу, вырубила меня окончательно, я чуть не захлебнулась чаем. Видимо, у меня действительно на лбу написано, хотя тогда челка бы закрывала. Надеюсь, там написано просто состояние, а не его причина.

— Это мое дело.

— И как далеко все зашло? — Уже не сдерживая улыбки, спросил биохимик. Развратные подробности наверняка доставили бы ему удовольствие.

— Как могло! — Не сдержалась я (в очередной, наверное, миллион миллиардный раз!). — Все просто супер! — Я ярко улыбнулась и даже истерично засмеялась, приведя этим препода в явное замешательство.

Я уже второй раз видела в глазах мужчины такой взгляд, они считают меня просто сумасшедшей. Гены!

— Что ж, надеюсь, вы знаете, что делаете. — Он взглянул на экран крутого мобильника. — Нам пора! Перерыв давно кончился.

Так же на расстоянии друг от друга мы спустились вниз на лекцию. Я забеспокоилась, надеюсь, он не знает, кого именно я задумалась влюбить в себя. А если знает, то никому об этом не скажет. Он всегда знает больше, чем ему положено. В этом его проблема.

Лекцию я писала в полудреме. Меня мучали мысли. А вот после лекции они немного поутихли. Выходя из аудитории где-то в конце потока, я увидела, с какими улыбками беседуют Белла и Разумов. Первая вообще светилась от счастья. Что ж, может, хоть у них все сложится.

Дома я, совершенно измученная, устроилась за ноутбуком, наплевав на все, и стала сидеть в социальной сети. Потом мои мысли поплыли по направлению горизонтали, я открыла документ и продолжила свою неприличную историю, точнее стала создавать новую, но с теми же героями. На этот раз мой язык стал смелее, я окончательно забила на приличия и принялась описывать все подробности, которые приходили в воспаленное любимым образом воображение. Вот он меня целует за ухо, спускается умелыми руками вниз и не дает мне развернуться. Я просто взрываюсь в его объятиях! Когда я закончила очередную новеллу, меня саму била дрожь. И почему я не могу запросто позвонить моему анатому и попросить его исполнить мой набросок? Надо успокоиться… Я постаралась унять участившееся дыхание.

За дверью раздались крики. Опять ругались родители. Я закрыла нотубук и легла на бок, повернувшись лицом к стене. Отец кричал что-то о коротком платье, в котором мама пошла на работу. Она оправдывалась, правда, все это было бесполезно.

— Ты не протестовал, когда в этом же самом платье я приезжала к тебе в администрацию!

— Там я всех знаю, а в твоей шарашке…

— Отлично! Следственный комитет — уже шарашка! Я больше никогда не надену платье в твоем присутствии, больше никогда не позволю забирать меня с работы! Буду на маршрутках ездить!

— Да хоть на троллейбусах! Ты же порочишь мою фамилию! Что будут писать газетчики? Что у меня жена легкого поведения? Да и дочь кстати тоже! Перышко, тряпочка платья!

— Агату сюда не вплетай, Отелло политический! И не смей повышать на меня голос!

Я накрыла голову подушкой. Спор продолжался минут двадцать, они докричались почти до развода. Не первый раз, к слову. Грозятся разводиться каждый месяц, и даже черновые заявления пишут раз в полгода. Все это ни к чему не приводит. Их спор закончится вполне мирным образом. Я надеюсь. Своими криками отец подал мне потрясающую идею. Перышко-тряпочка — очень действенная вещь!

Время порой начинает двигаться неумолимо быстро, я зазвелась, забегалась и залюбила, что не заметила очередного окончания недели. Да и она показалась мне целым годом, хотя пролетела за несколько минут. Биохимик ведь утешал меня месяцев шесть назад не меньше, да? Эту неделю он провел вполне мирно, переключив внимание на Беллу, которая никак не могла определиться. Ей, безусловно, нравилось его внимание, и в то же время от него у нее начинала болеть голова, все-таки он не о карамельках рассуждал на лекциях. С Золотком мои отношения ничуть не продвигались, да и некогда было. Мы с трудом успевали перекидываться отрывочными фразами. Вокруг сновали студенты, а это — лишние уши.

Правда, одни такие уши все-таки прилипли. А, может, это были и не уши, а, скажем, глаза. В общем, просто опишу ситуацию. Я сидела вечером дома, устроившись на постели с ноутбуком, кушала печенки и запивала их соком. Мы мирно переписывались с Беллой о моих навязчивых идеях и эротических фантазиях относительно Золотка. Я ужасно хотела рассказать ей о своей дружбе с доцентом, но прекрасно понимала: я никогда этого не сделаю. Я обещала моему любимому анатому с обворожительной улыбкой и лукавыми глазами мальчишки молчать обо всем, что между нами происходит на самом деле. А вот наработки своего больного воображения я Беллке сбросила, она от них пришла в неописуемый восторг. А вот потом Белла написала мне такую штуку:

«Люди вечно о чем-то говорят» — отозвалась я, мне было в принципе все равно, что думают люди о моем чувстве к Золотухину. Пусть хоть от унитаза от омерзения не отходят или наоборот, плачут от умиления.

Вот тут я реально не поняла, о чем идет речь. Беллка переоценивала мой уровень интеллекта, я попросила уточнение.

Я цокнула языком, по спине пробежал отголосок холода — предвестник страха, я щёлкнула суставами пальцев, меня накрыла злость. Ей вообще, какое дело? Пусть сидит себе целомудренная девочка и никуда не лезет, рано еще, а то вдруг ошибется где-нибудь.

«Бл*! Она-то откуда знает!? Что говорят?» — Я ведь не кричала на весь универ, правда? Это ее прерогатива сообщать всему вузу свой интимный статус. Я стучала ногтями по столу, пытаясь не беспокоиться, но у меня не получалось.