— Я… я не могу… — почти со слезами выдохнула я, сознание возвращалось. Я начинала понимать, в какую авантюру только что вляпалась.

— Можете! — Уверенно, без злости сказал он. Таким тоном можно даже верблюда убедить в том, что он бабочка!

Я сжала губы и уперто покачала головой, слезы выступали на глазах. Нужно было подумать о последствиях. Если я сейчас встану, он уйдет, нам в лучшем случае сменят препода, а в худшем я буду остаток года сидеть дома, мечтая получить возможность поступить хотя бы в колледж. Не просить же помощи у отца!

— Я обещаю, мы поговорим! — Я вновь взглянула в его лицо, он кивнул глазами, и я поверила. Случайно дернула ногой, он напрягся. — Прошу вас, осторожнее.

Я медленно выбиралась, поднимаясь, меня колотило, я была готова расплакаться. Мое воображение явно не такую концовку горизонтали рисовало. Я отошла, поправляя юбку и стараясь больше не смотреть на преподавателя. Меня бросило в жар, затошнило, стало стыдно. Я облизнула губы и только тогда ощутила на них сладковатый вкус. Михаил Иванович медленно поднялся, секунду посидел и встал на ноги. Он пошел к двери, чуть не доведя меня этим до истерики, закрыл ее и вернулся ко мне, облокотившись на один из столов. Сначала Золотухин скрестил руки на груди, потом передумал, опустил, уперся ими в стол. Ему было некомфортно и непривычно в подобном положении.

— Присаживайтесь.

— Я постою. — Как дополнение к словам меня шатнуло.

— Вы еле держитесь на ногах. Присаживайтесь! — Чуть настойчивее предложил он.

Я сделала пару неуверенных шагов и села. Волна паники немного отступила.

— Я ведь обещал, что мы поговорим. — Осмелившись поднять на него глаза, я увидела еле заметную добрую улыбку.

Ничего себе. Я только что пыталась уложить его, причем таким грубым способом, а он даже не кричит, не возмущается и вообще ведет себя вполне миролюбиво и спокойно, разве что ошарашен. Мне нечего было ему сказать. Он начал разговор первым.

— Вы меня удивили. Хотя нечто подобное можно было ожидать.

— Как это? — Подружки говорили, что у меня большими буквами на лбу написано «ХОЧУ», но чтобы так… да и улыбки на парах могли подтвердить его осведомленность.

— Стоит стать чуть-чуть наблюдательнее и иногда прислушиваться к вашим разговорам на перерывах. Вы очень громко обсуждаете свои… желания.

Я не сдержала улыбки. Представляю, чего он там наслушался. Теперь, поди, считает меня законченной извращенкой.

— Объясните мне, что такая юная, симпатичная девочка могла найти в престарелом преподавателе? У вас что геронтофилия?

Прямой вопрос несколько сбил меня с толку, я попыталась собраться, но не смогла, просто пожала плечами и улыбнулась. Он внимательно на меня смотрел, не изучающе, просто внимательно, стараясь понять мои мотивы. Он будто бы жалел меня. Я и сама вдруг поняла, как вляпалась со своей любовью. Захотелось опустить руки, предложить ему забыть обо всем случившемся и разойтись по домам. Я перестрадаю, переживу. Наверное…

Мне нравилось, что Золотухин не пытался мне что-то объяснить, донести до воспаленного сознания какие-то нормы морали. Он не хуже меня понимал, насколько это сейчас бесполезно, поэтому и реагировал спокойно. А, может, просто не первый раз отшивал влюбленную студентку.

— Вы можете разочароваться. — Просто сказал он.

— Нет. — Выпалила я.

Он терпеливо выдохнул и продолжил объяснять несмышленому ребенку, что пальцы в розетку совать нельзя.

— Вам стоит пересмотреть свои приоритеты. Обычно идеально выстроенные образы рушатся, как карточный домик, вам будет это неприятно. Да и мне тоже.

— А мне было бы приятно, если бы меня хотела восемнадцатилетняя девчонка! — Выдала я, совершенно не задумавшись, кому это говорю.

Он усмехнулся. Прикрыл рукой глаза, а когда вновь посмотрел на меня, взгляд у него был веселый, немного жалеющий.

— Странное у вас ощущение приятного. Впрочем, я не отрицаю, мне это польстило, после того, как спало удивление. Я забеспокоился. Надеялся, что вы не станете бурно проявлять свои чувства, и рад, что вы сдерживаетесь. — Я фыркнула. — То, что было здесь, здесь и останется. — Заверил меня анатом. — Хотя я вас все равно не понимаю! Столько молодых людей вокруг…

— Сопляки.

— Сложности в понимании?

— Проскакивают.

— Однако это все равно была плохая идея. — Я даже рта раскрыть не успела. — Вы не получите то, чего напридумывали, все будет не так. Вы разочаруетесь, начнутся проблемы с учебой, сдачей экзамена…

— До него еще год.

— Это не так уж много. — Молчание. — Я обещаю вам не афишировать случившегося и не менять своего отношения к вам. Вы мне симпатичны. — Я улыбнулась. — Как студентка. Но и вы не будете это обсуждать.

— Хорошо. — Тихо согласилась я, думая, как сдержаться от рассказов.

— Было приятно пообщаться, Агата.

Он открыл дверь. Я пораженная смотрела на него, он ухмыльнулся, верно истолковав мое замешательство.

— Я быстро запоминаю. На память еще не жалуюсь.

Я дошла до дверей и остановилась, меня терзал вопрос, я не выдержала и все-таки задала его:

— Сколько вам лет?

— Много. — Ответил он. Поняв, что большего я не добьюсь, я попрощалась и пошла в другой корпус. Можно было не торопиться, на биологию я уже опоздала.

Оказалось, все не так плохо. Начева была занята научной статьей, и, дав задание, покинула кабинет. Увидев меня в конце занятия на своем месте да еще и с нарисованными червями, она удивилась и, естественно, спросила, где я была.

— С анатомией дела решала.

— Их нужно после занятий решать.

— Больше не потребуется. Надеюсь. — Осторожно добавила я. Я бы не смогла объяснить смысл своего ответа. Он был явно глубже обычной ненадобности разбираться в чем-то. Больше я не останусь наедине с Золотухиным, не посмею повиснуть у него на шее. На сердце будто повесели тяжелый камень, он тянул меня вниз. Я сжала свой кулон. Его холодное спокойствие приводило меня в чувства.

— А кто у вас преподаватель?

— Золотухин. — Не задумываясь, выдала я.

Биологичка усмехнулась с хитрым видом.

— Я тоже у него училась. С восьмого раза череп сдала!

Далее мы весь перерыв слушали о ее нелегких учебных буднях, это было забавно. Золотко для стомфака — тиран, он их куратор, а с лечебников не особо требует. Кто мы перед стомом?

Домой я шла в молчании. Меня мучило сразу множество вопросов, хотелось провести самоанализ, покопаться в произошедшем, проанализировать его и сделать выводы. Но я устала для анализа. Лучше сяду, поучу, это меня успокоит. Тем более с препаровкой учить в три раза больше.

Когда домой вернулся отец, я поспешила тихонько одеться и слинять из дома, чтобы не стать объектом его очередных прикапываний. Хочет покопать — пусть заведет себе рассаду на подоконнике и в ней копается!

Выйдя на улицу, я вновь принялась рыться в контактах. Как не в своем доме живу! А все делаю, лишь бы поменьше видеть родственничков! О, вот Дашке позвоню, интересно, она на работе?

Дашка — моя подруга, но видимся мы редко, так как она работает опером и постоянно пропадает…. даже и не скажешь где. Выезды, экспертизы, судебный морг, застать ее дома практически невозможно. Но мне повезло. Ее сонный усталый голос раздался с той стороны трубки. Оказалось, молодая оперша недавно вернулась с дежурства и теперь попивала кофе, сидя перед монитором компа. Я в наглую напросилась в гости, она даже обрадовалась мне.

Через полчаса я уже стояла у нее на пороге в своем сером пуховике и шапке с розовой пампушкой. Дашка — стройная девчонка со светлым каре и полу челкой на одну сторону лба встретила меня в домашней майке и коротких шортах. Она походила на девочку-подростка лет пятнадцати, с милым носиком, аккуратными губками и большими глазами. Подруга обняла меня и провела к себе в комнату. Многие удивлялись, что у нас вообще может быть общего, она меня на десяток лет старше. А вот так. Она работала под маминым начальством, а я, учась в старших классах, частенько там бывала, вот и познакомилась с Дарьей Андреевной. А вскоре она стала для меня девчонкой-опером Дашей. Она устроилась на крутящемся кресле за компом, я на диване рядом.