После непродолжительного молчания Катя решила не уточнять, что я там делаю. Просто сообщила мне новость: сегодня я могу приехать навестить Мишу. Стукнувшись головой об стол, я взвизгнула от боли и от радости одновременно.

— Когда приехать?

— Приемные часы с пяти до семи, как всегда.

Она объяснила мне все правила и сказала, что встретит там. В той же больнице лежала и Беллка. Убью двух зайцев сразу, точнее навещу. Один из них слишком буйный и глупенький, а второй — слишком впечатлительный. Вот вам и вопрос коллоквиума: какого цвета зайчик зимой и летом? Мой анатомический зайчик бывает и серым и белым, смотря какой халат он наденет на пару. А вместо ушек у него шапка стояком… мысли повели меня не туда. Я вынырнула, поймав на себе взгляды группы.

— Извините, это важно. — Историчка кивнула и продолжила семинар. Сзади послышался голос Красавкиной. Я хоть и не имею блютуз-гарнитуру, а слышу неплохо.

— С кафедры анатомии поди… — ее подружка усмехнулась. Я тоже. Как близко ты к истине, девочка!

Домой я заехала буквально на минуту, со скоростью света попыталась запихать в рот бутерброд. Мама хотела сделать мне выговор, но стоило мне упомянуть больницу и ее пациентов, как вопросы ко мне кончились. Я сменила рюкзак и понеслась на остановку. Через час я уже подбегала к корпусу больницы. Катя была в кожаной куртке, с легким шарфом, в джинсах и больших солнечных очках.

— Здравствуй! Ты не поверишь, стоило папе оклематься, он буквально потребовал тебя к себе!

— Я уже боюсь! Будет спрашивать?..

Катя усмехнулась и сказала, что не удивилась бы, если бы папа собирал в палату свои группы и объяснял бы им материал прямо там. Правда, переключился бы он с анатомии на кардиологию. Я попросила у Кати двадцать минут на Беллку. Она неохотно согласилась. Я с трудом разобралась в катакомбах очередного медицинского сооружения. Опять сошлюсь на практику. К той больнице, больше похожей на бункер противоядерной безопасности, я привыкала около недели. Через подвал, потом наверх, через коридор, опять наверх и только тогда в отделение. Здесь было примерно то же самое.

Родители оплатили подруге отдельную палату. Когда я зашла, она смотрела телевизор. Увидев меня, она улыбнулась и попыталась повернуться ко мне, но тут же поморщилась. Давали о себе знать ребра. Она с трудом выключила телек и постаралась приподняться. Я помогла ей усесться.

— Рассказывай! — Велела она.

— Что?

— Все, что я пропустила за неделю!

— Нет уж, это ты рассказывай!

Подруга помрачнела, почесала заживающий подбородок. Выглядела она неважно. Синяки, круги под глазами, тяжелое натяжное дыхание. Мне было жаль ее, хотя какая-то часть души орала: сама виновата.

— Что рассказывать? Родители свалили на дачу. Я была одна. Позвонил Леня… твой папа, сказал, сейчас приедет. Голос у него был нервным. Действительно, приехал. С какими-то сумасшедшими глазами. Бросился на меня, я не выдержала и оттолкнула. Он и выговорил все свои мм…мысли и идеи на мой счет. Естественно, меня его слова оскорбили, я ответила. А он… — она закусила губу, из рассказа тут же исчез пафос, Белла опустила глаза на свое одеяло. — Ударил меня, ему, кажется, понравилось, там понеслось… я сознание потеряла, когда очнулась, смогла только до телефона доползти и скорую вызвать, его уже не было в квартире. Он дверь захлопнул и ушел.

— Ты ведь сказала, что бросила его!

— Ну… я собиралась его бросить, планировала.

— Когда в ближайший год? — Я чувствовала себя мамочкой, чья дочка постоянно влипает в сомнительные истории. Интересно, а как маме Беллы живется? У меня вот уже лет пять чешутся руки ее пристрелить, или сделать пересадку мозга, такие уж глупости она порой совершает. — Беллз!

— Перестань! Ты не понимаешь, это не так просто. Здесь как с курением, один раз попробовал и трудно слезть. Да еще и сигарета тебя не побьет после всего вашего счастья!

— Какого счастья?

— Такого! — Она открыла рот, благо, я быстро догадалась, что за этим последует.

— Все, фу! Не надо! А то я начну рассказывать о любовных способностях Миши.

Белла сделала вид, что ее стошнило за кровать, повеселив меня этим. Сделав ей еще пару внушений, и надеясь, что она прислушается хотя бы к одному, я попрощалась с ней, пожелав скорейшего выздоровления. В холле меня терпеливо ждала Катя. Мы направились в палату к Мише. Отделение кардиологии показалось мне более старым. Миша лежал в палате не один, у него были соседи. Увидев нас, они тактично покинули палату, так как уже могли ходить.

У меня сжалось сердце, Миша полулежал на постели, до живота накрытый одеялом, в простой футболке грязно-голубого цвета, с газетой в руках. Он читал без очков. Все та же блютуз-гарнитура в ушах. Щетина на щеках. Однако он все равно выглядел аккуратно.

— Папа! — Он повернулся к нам и замер. В глазах повисла болезненная нежность. Я не выдержала и сочувственно улыбнулась. Мы замолчали. Как хотелось обнять его, прижать к себе и пожалеть.

— Ну, ладно, общайтесь. — Катя тронула меня за плечо и тоже покинула палату.

Я принесла себе стул и уселась рядом с Мишиной постелью, он отложил газету на тумбочку.

— Надо было хоть апельсинов купить…

— Не стоит, пол тумбочки апельсинов! — Он грустно выдохнул. — Я почувствовал себя пропащим человеком, пока лежал здесь…

Я ощутила, как у меня начинает щипать в носу, глаза потеряли четкость изображения, я медленно и аккуратно взяла Мишу за руку, он крепко сжал ее и накрыл своей, сказав, что у меня холодные ладошки.

— Прости меня, я не хотела устраивать в твоей жизни такой бедлам.

— Агата…

— Нет, подожди! У тебя все было так хорошо, а тут появилась я, и все смешала. — Я покачала головой. — Мне нужно было уехать, отец хотел, чтобы я уехала, ты был бы здоров и… все было бы хорошо, а так теперь у меня проблемы с одногруппниками, и у тебя будут проблемы, а все потому, что я не смогла вовремя сказать себе «нет!». Ты такой замечательный, что я просто не смогла! — По щекам текли слезы, я старалась сбить их плечами, поднимая их. — Я с тобой учиться начала, хотеть жить, словно заново вздохнула после тяжелой пневмонии. Я не хотела причинить тебе боль…

Миша молча слушал мою исповедь. По его тонким губам блуждала грустная полуулыбка, глаза тоже грустили. Он не злился. А я хотела, чтобы он злился, чтобы не разговаривал со мной. Я его подвела.

— А теперь ты меня послушай. Работа давно стала для меня пресной, пока как ты говоришь, не появилась ты и не внесла в нее сумбур. Так приятно ощущать себя молодым и нужным. Дети выросли, у них своя жизнь, а наша с Лерой замерла. Ты ее оживила. Маленькое беспокойное чудо. Если бы ты уехала, я бы все равно оказался здесь, только вряд ли еще был жив.

— Что ты говоришь?!

— Понятно было, что ты прощаешься. Я все ждал, когда приедет моя группа леч фака, и тебя среди них не будет. Я настолько к тебе привык, что это стало бы кошмаром. Ты меня… своеобразно привязала к себе.

— Ты научил меня любить. — Улыбнулась я. — Теперь я понимаю, мы с тобой близки очень сильно, не физически, больше и не прошу, духовно. — Я закусила губу, мне вдруг захотелось это сказать. Я набрала побольше воздуха. Миша улыбался, он поднял руку и стер остатки моих слез. — Папа.

— Девочка моя! — Я согнулась и положила голову ему на грудь.

Начались медицинские разговоры. Как он себя чувствует, не болит ли сердце, когда появится в академии. Думаю, мы успели обсудить очень многое, все мелочи, которые нас волновали. Он нисколько не злился и не обижался на меня, только вот мой отец показался ему странным человеком, с «тараканами». Я не стала говорить о следствии, зачем волновать его сейчас? Главное, что он поправляется, что он остался жив, ведь прогнозы были не самые радостные.

— Если бы не вы, наверное, незачем было бы поправляться. — Усмехнулся он. — Кстати, Катя меня отругала.

— За что? — Удивилась я.