— Вовсе нет! — Отмахнулась я.

— А латинский язык у вас в расписании как элективный курс стоит?

— Уже и до моего расписания добрались!

— У всех связи в разных местах. — Я, улыбаясь, смотрела на свое Золотко. Он немного смущался этого прямого взгляда, полного всевозможных чувств, кроме дружеского. — Решили переквалифицироваться в стоматолога?

— Нет. — Я хотела сказать, что не хочу ковыряться в зубах, а потом поняла, что стою перед стоматологом и немного перестроила свой ответ. — Это слишком мелкая работа. А что за Брагин? Почему он профессор?

Почти со смехом Золотко рассказывал мне эту историю, мы двинулись на кафедру. Оказалось, что мальчик действительно не без способностей, как и многие дети на стоматологическом. Просто этот мальчик решил как-то доказать ему на лекции, что он знает материал лучше преподавателя. Кто выиграл битву умов догадаться нетрудно. Теперь Золотухин из уважения к своему оппоненту называет его только уважительно «профессор».

— Потрясающий разгильдяй! Но толковый, был бы поспокойнее. — Он посмотрел на меня. — Как и вы.

Я улыбнулась своей фирменной улыбочкой маньячки. Золотухин покачал головой.

— В вас такой гремучий коктейль уживается! С первого взгляда — беспроблемная и спокойная девочка, а на деле… — он зажмурился. — И что вы хотите от меня получить?

— Сложно догадаться. — Даже не краснея, проговорила я. В его глазах мелькнуло подобие недоверия, страха и немного гордости.

— Очень. Если бы вы придумали, как изменять жене, не изменяя ей, мужчины всего мира негласно присвоили бы вам Нобелевскую премию. — Он чуть наклонился ко мне, заставив сердце биться чаще, я хотела, чтобы он меня поцеловал, прямо здесь в коридоре. Плевать на условности! Плевать на преподавателей вокруг, возможных студентов, лаборантов. Я хочу его, он тоже, и причин здесь быть не может! — Но я все-таки советую вам хорошенько подумать. Пока не поздно.

Я хотела открыть рот, чтобы сказать, что и думать не стоит, я все решила. Если он будет не против, мои доводы отпадают. Я готова наплевать на условности и приличия. Тут рядом с нами возникла молодая анатомша и стала отвлекать Золотко делами. Я вежливо попрощалась и поспешила домой. Латынь я уже прогуляла, так что можно со спокойной совестью идти домой и отсыпаться.

Знаете, чего я больше всего боялась в этой истории с не сползающей с лица улыбкой? Так это расплаты за счастье. Я давно заметила: все в организме должно быть в равновесии, и после продолжительного счастья требуется печаль. Так и в мире, взять ту же зебру, у нее полоски меняются — черная и белая, вот и у меня полоски меняются. Большая белая полоса обязательно должна хотя бы изредка переходить в черную.

Я проснулась грустная. Сама не знаю, чего мне хотелось. Мысли о Золотке стали угнетать. «Дружба, кому это нужно?» — как поется в известной песне, но я не хочу быть отпущенной, я хочу быть принятой в объятия с продолжением. Неужели я настолько непривлекательна для него?

Староста пытался привести меня в чувства. Ему это не удалось. Он ведь не знает, от чего у меня депрессия. Хотя, если честно, я сама не знаю. Есть и все! Полинка косо поглядывала на мое ворчание, подходить не рисковала, прекрасно осознавая возможность получить от несдержанной и горячей подруги. Белла пребывала в предвкушении биохимии и ни о чем другом думать не могла. Я поражалась ее активности! Интересно, я со стороны выгляжу так же глупо? Белла подпрыгивала, ходила из угла в угол, бросала горящие взгляды на лестницу, откуда мог спуститься Разумов. Она трепала волосы, садилась, клала ногу на ногу, дергала угол халата. Я старалась не смотреть на нее, меня все это раздражало.

Однако самым сильным раздражителем стал физрук. Он ворчал, что мы не поздравили его с двадцать третьим февраля и отправил нас на четыре круга. Если учитывать с каким трудом я обычно проезжала два, то четыре мы бы проехали к завтрашнему дню. Ненавижу… я никогда не замечала у себя такого богатого словарного запаса нецензурной лексики и желания ею пользоваться. Меня начало колотить от злости и негодования и бросать из крайности в крайность. То я с силой толкалась палками, представляя, как острие впивается в голову этого морального разложенца, пронзая височную кость и стирая все ее каналы; то хотела упасть в снег и зареветь. У меня не было больше сил на эту кутерьму вокруг. Я хотела оказаться в объятиях Золотка, в таких теплых и надежных, а не собирать синяки на свою мускулюс глютеус максимус, или как говорят в народе, пятую точку. Из-за этого морального разложенца я три раза упала! Снег давно стал скользким, лыжня не желала тормозить, а я путалась в ногах и заваливалась в сугробы. На втором круге ему надоело. Смешно. Ха-ха! Сейчас просто взорвусь от смеха!

В холле я выпила стакан кофе и уселась поодаль ото всех. Люди проходили мимо, не замечая и не желая остановиться и спросить меня о моем самочувствии. Неужели мы все такие эгоисты? Даже по сторонам взглянуть не можем. Рядом появилась Полина. В красной атласной рубашке с черным лаковым ремнем и в черных узких брюках она напоминала мне работника офиса. В холле было темновато, так что ее яркий наряд меня не напрягал. Полина попыталась выяснить, что случилось. Я молчала, упрямо сжимая губы.

— Пойдем, отойдем! — Полина отвела меня в сторону и попыталась угадать. — Если это из-за него, то ты и сама должна понимать: он преподаватель, и ваши отношения изначально невозможны… — она говорила, а я мотала головой. Золотко тут не причем. Или причем?.. — Все будет хорошо!..

Самая отвратительная фраза! Хотите довести человека до точки — скажите «Все будет хорошо»! Я собиралась сжать кулак и закричать, но тут мой организм повел себя странно, рука безвольно упала, в глазах быстро стали скапливаться большие капли слез. Я закрыла лицо руками и заревела. Полина, озадаченная моим поведением, смотрела на меня с тревогой. Она немного помялась и обняла меня.

— Ну, тихо, такая сильная девочка! А знаешь, какой потрясающий сюрприз мальчики нам приготовили? Агата! Ну, у меня тоже есть для тебя подарок! — Она осторожно отошла от меня и достала из сумки милого маленького мишку цвета молочного шоколада с сердечком в лапах. Я заревела еще сильнее, только на этот раз из благодарности.

Вскоре, как это и ожидалось, вокруг меня собралась половина группы. Еще одно наблюдение: если плачешь в одиночестве, тебя не будут утешать, а вот если тебя уже кто-то утешает, вокруг сразу собирается толпа других утешителей. От них легче, естественно, не становится, а вот массовки прибавляется.

— Все, прекращай плакать! — Полина осторожно вытерла мои щеки. — А то сейчас Разумов будет всю лекцию над твоими красными глазами прикалываться.

Аргумент подействовал. Я постаралась успокоиться. Поправила свое зеленое платье с баской и пошла вслед за Полиной в аудиторию. Меня шатало, словно я выпила залпом три рюмки водки.

Белла была уже там, увидев мои заплывшие глаза, она ужаснулась. Я полезла за зеркалом и прозевала момент прихода Разумова. Ничего себе… подтеков туши на лице не было, зато были склеившиеся ресницы, смазанная, доселе четкая линия подводки, влажность белка и радужки, краснота и ужасная припухлость. Я с трудом различала окружающие предметы.

— На себя будете в перерыве любоваться! — Узнала я голос биохимика. Он наверняка хотел добавить очередную свою шуточку, я опустила зеркало и убедилась в этом: он застыл с открытым ртом. Выражение его лица быстро менялось. Краем глаза я все-таки могла видеть, как смотрит на него Белла. Биохимик резко развернулся и пошел к доске, объявляя тему лекции. Ну, хоть комментировать мой вид не стал. Я немного повеселела, свои шуточки он направлял в сторону подруги, которая даже от легких издевательств готова была улечься на стол и согласиться на самые неадекватные его предложения.

На перерыве подруга вылетела в коридор, чтобы прийти в себя и чувственно постанать, рассказывая другим о биохимике. Я так и не смогла решить, выйти мне или остаться. Я положила голову на руки.