Может, он решил, что Разумов станет чем-то подобным в его коллекции? Или его привлекли его размышления на тему евгеники и искусственного отбора людей?..
Утро принесло депрессию. И как всегда получается в подобных ситуациях, друзья даже не взглянули на меня. Они сочли более правильным вообще меня не трогать. Я захотела зареветь. Вот так всегда! Конечно, на вопрос «Что случилось?» я отвечу «Ничего!». Но он должен прозвучать! А потом без расспросов хочется получить утешение, увидеть попытки поднять настроение. Я, наверное, полная эгоистка, раз прошу такого внимания к своей персоне. Я сидела в сторонке. Дома на меня никто не смотрит, здесь тоже. Единственное средство быть нужной — соблазнять. А потом десять раз жалеть о разбитом сердце мужчины. Я не влюбляюсь надолго…
Меня утешали. Люди, которые практически ни кем мне не приходятся. Я им благодарна. Одним из них был наш староста. Он умеет поднять настроение! Своим словесным поносом с кучей шуток!
К дополнению всего биохимик вызвал меня к доске! В группе восемнадцать человек! Неужели сложно найти другую фамилию?! Или все кончается Соколовой. Я чуть не умерла от страха у доски: я соображаю долго, но в целом верно, а он очень быстро и путает меня! Я еще начать не успела, а он уже кончил! Эта фраза повеселила всю группу. Я не имела в виду ничего пошлого. Судя по тому, что он несет, у него проблемы с семьей, либо жена не дает из-за отсутствия прелюдий и вредности, либо он… ну уж не знаю что! Зато Белла глаз с него не сводит, сидит, улыбается, бросает кокетливые взгляды и доводит меня до тошноты эротичностью своей фантазии.
— Интересно, он все так быстро делает?
Я хотела стукнуть Беллу толстым томом медицинской физики, но не стала. А вдруг, я ей что-нибудь поврежу, и она навсегда приклеится мыслями к биохимику?
Я рассказала девочкам о задумке отца и о том, что не собираюсь ничего делать. Белла пожала плечами и сказала, что на моем месте уже повисла бы у него на рукаве халата и тащила к себе. Они совершенно не хотят мыслить!
— Что он задумал на этот раз?
— Не знаю, возможно, собирается облегчить тебе сдачу экзаменов.
— Ха-ха! — Невесело отозвалась я.
Нет, для моего блага он бы не стал ловить Разумова в сети своего обаяния. Здесь что-то другое…
* * *
Суббота началась с приступа головной боли. Она — мой вечный спутник. Не нужно вникать в мотивы отца, не стоит загружать ими мозг. Он — субстанция нежная, его нельзя беспокоить. Как проснулась в пять, так больше и не заснула. Наелась обезболивающих и на зло матери поехала в академию. Она попыталась расшевелить отца, чтобы тот запретил мне покидать дом в таком состоянии. Но разве меня удержишь? Если честно, причина вообще показалась ему неактуальной. Он отмахнулся и сказал, что со своим здоровьем я могу делать, что хочу. Хоть о задании не спросил…
Теперь я точно знаю, что приступы мигрени снимают воспоминания о верхней констрикторе глотки. Стоило мне о нем подумать, как боль прошла. Странное ощущение. На гистологии был первый жесткий опрос, я каким-то чудом умудрилась ответить на отлично, после чего скакала от радости, как горная коза. От боли осталось только эхо.
И оно прошло, стоило мне пересечь порог нашей учебной комнаты на кафедре анатомии. Это небольшая комнатка со всевозможными макетами по стенам, скелетом в углу возле доски, низким учительским столом и большими разделочными столами, за которыми сидим мы. Золотухин веселит с каждым разом все больше! Вызвал мальчишек отвечать глотку и ротовую полость — он ведь обещал опрос. Как оказалось, чаще он будет опрашивать именно сильную половину группы.
— С чем соединяется глотка? — Он стоял, сложив руки на груди, чуть согнувшись к студенту и изобразив на лице полуулыбку. А как жили на этом лице глаза! Игривые и живые, поражающее своей силой. Он немного двигал ногой, хоть и сохранял внешнее спокойствие, а мелочи выдавали нетерпение.
— Ну… соединяется с зевом. — Помните темноволосого мальчишку перед лекцией по анате? Вот это был именно он! Фима. Забавный мальчишка с забавным именем и потрясающей жизнерадостностью.
— С какой зевой? — Не понял анатом. Выражение лица у него оставалось серьезным.
Мы не выдерживали и хихикали: Зева плюс, мягкая как перышко! Как он может так шутить, сохраняя серьезный вид. Я вот уже готова спрятаться под стол, потому что меня прорывает от эмоций!
Потом он вызвал нашего старосту и попросил назвать образование, которое он показывает. Староста в свойственной ему манере защелкал пальцами:
— Это небная шторка! — Я чуть не свалилась. Анатом сохранял нейтральность.
— А еще есть носовая форточка и ротовая комната?
— Блин! — Чувственно выдал Серега. — Занавеска!
Анатом кивнул и повел его к коробочке зубов, стоматолог все-таки. Челюстно-лицевой хирург. Он выдал ему зуб и попросил рассказать о нем.
— Это верхний! Он стерт.
— Вам надо не на врача, а на криминалиста учиться. Уже стертость на зубах видите.
Наиздевавшись над старостой, он посадил его, поставив «хорошо», и принялся за новую тему. Обожаю его слушать! Я не могу сдержать улыбки на анатомии! Словно мышцы сводит и все! Ни туда, ни сюда. Все так четко и понятно. Это не Наумыч, у которого на латыни быстро, а на русском непонятно. И почему аната только два раза в неделю?
Глава 6. Первые симптомы.
Что такое выходные в медицинском? Вдохните и выдохните. Много у вас это заняло времени? Вот и у меня нет. Казалось бы, пару часов назад я утешала Беллу, заверяя ее, что Антон тот еще гад и обязательно будет за ней бегать, а она найдет себе парня намного лучше. Полинка же просто потягивала «Маргариту» и мечтала о большой и чистой любви. А я… я не могла не о чем думать кроме учебы и своих проблемах. Возможно, я накручивала их себе сама, хотя мне так не казалось.
Воскресенье пролетело быстрее прививки. Я сидела на психологии и ухохатывалась над результатами теста: у меня зашкаливает интеллект, видимо, он действительно есть, просто я не умею еще им пользоваться; я тиран и неуважительно отношусь к законам — о да, Соколовское наследие! Плюс английский четвертой парой — вот это вообще бесчеловечно! Я засыпала, стараясь не запутаться в словах. Мои мысли плавно уплывали домой, нужно сесть поучить анатомию. Эта мысль меня последнее время не покидает. Кажется, со времен великой депрессии (изучения связок и мышц) прошло время, и я все-таки способна усваивать материал. А то читаешь-читаешь, и все мимо! Голова как решето, не усваивает информацию.
Папа встретил меня очередной лекцией о пользе иностранного языка, мол, не сделал из тебя дипломата, так хоть врачом поедешь.
— Папуль, мне и здесь неплохо!
— За границей тебе будет лучше, там статус твоей профессии куда выше.
— Там учиться нужно будет заново! Почему ты меня не отправил тогда учиться куда-нибудь в Оксфорд?
— А надо было! — Он ненадолго покинул меня, отвлекшись на телефонный звонок. Вот мне только учебы в стране вечных гамбургеров не хватало! Закончив разговор, отец вернулся ко мне. Темные требовательные глаза присосались не хуже пиявок, только вот обезболивающего гирудина в этом взгляде не было. — Кстати, как поживает Александр Сергеевич?
— «Я вас любил, любовь еще, быть может…» — Чувственно начала я.
— Не придуряйся! Ты прекрасно знаешь, о ком я! — Прошу заметить, голос первым повысил он.
Я фыркнула. Как вот ему объяснить, что я не могу разговаривать с Разумовым? Я, девочка, получившая в школе прозвище «Лолиты», не могу спокойно разговаривать с мужчиной! А ведь меня не заставляют делать ничего такого, просто пригласить его в дом. Почему же тогда меня насквозь прошибает холодный пот?
— Потом как-нибудь!
— Как-нибудь потом ты одногруппника в гости пригласишь! А Разумов должен быть здесь в следующую пятницу, поняла? Кивни, если поняла.
— Не поняла! — Из вредности ответила я. Меня он раздражает. При том сейчас я даже затрудняюсь ответить, кто больше. — Дай мне спокойно учиться!
