Оказавшись в холле, Стефан в первый раз просмотрел газету. Он стоял там, когда мать вышла из гостиной поздороваться с ним.

— Ну, Стефан, как прошел день? — спросила она.

Он не ответил, продолжая читать: «Покойный жил с женой и тремя детьми. Допрошенная сегодня в очаровательной гостиной в ее доме в Чорлби-Мур, миссис Парсонс сказала нашему представителю...»

— В чем дело, Стефан? Ты такой бледный!

— О, все в порядке, мама. Немного устал, вот и все. День оказался довольно тяжелым. Не знаешь, в доме есть бренди?

Вторник, 29 августа

На второй день отсутствия брата и жениха, которые уехали в Мидчестер, Анна почувствовала, что больше не в силах выносить бездействие. Она привыкла ждать мужчин, но затяжка на два дня оказалась слишком мучительной, тем более что напряжение ожидания отравлялось мыслью, которая упрямо не желала покидать ее голову. Сначала эта мысль напоминала собой нечто вроде крошечного твердого предмета, попавшего в зубцы хорошо смазанного механизма, только по временам дававшего о себе знать, когда ее мысль вдруг давала сбой. Анна могла о ней забыть, начав думать о чем-то другом, избегая этого направления мыслей. Но теперь дело приняло уже другой оборот. Она уже воспринимала его не как инертное препятствие гладко работающему мозгу, а как живую зловредную поросль, посылающую свои ответвления во всех направлениях, которые, разрастаясь, ломали ее сопротивление.

Анна вышла на Хит и долго ходила, пока не ощутила усталость. Впервые она позавидовала тем, у кого есть собака, — эти сварливые, возбудимые существа, непослушные, неудержимые собаки, досадливо-дружные с питомцами других хозяев, собаки, постоянно требующие, чтобы им бросали мяч или палку, и каждую нужно было подзывать криком или свистом, хватать за поводок, оттаскивать от помойки или от прохожих, собаки, которые требовали постоянного присмотра и заботы. В первый и единственный раз она страстно захотела иметь шотландца, шестимесячного щенка, уже привитого против чумки. Как сказал Мартин, в собаках есть нечто такое, что больше никто не способен тебе дать.

После ленча беспокойство не улеглось, а продолжало ее терзать. Она снова вышла на улицу и, поскольку сильно устала, решила сесть на автобус. Подойдет любой маршрут, сказала она себе. Так как в данный момент подошел именно этот автобус, она не видела возражений, почему бы не сесть в него. Однако факт оставался фактом: она пропустила два других, прежде чем подняться именно в этот.

Оглушительно рыча, автобус покатил вниз, навстречу удушливой жаре Лондона. Она купила билет за шесть пенни — раз уж она в автобусе, почему бы ей не совершить экскурсию. Можно где-нибудь выйти и выпить чаю, или зайти в кино, или заглянуть к Руфи Даунинг, только бы избавиться от этих изматывающих мыслей. И когда автобус затормозил у Парбери-Гарденс, Анна вполне искренне удивилась тому, как она здесь оказалась.

Сойдя на остановке, она перешла на другую сторону. А почему бы и нет, подумалось ей. В том, что она намерена делать, нет ничего предосудительного, она просто все проверит. Мартин ее поймет. Ведь она скажет ему об этом, когда вернется домой. Он, наверное, посмеется, вот и все. Но несмотря на успокаивающие заверения, у нее слегка дрожало под коленками, когда она приблизилась к огромному и безобразному многоквартирному дому.

Особенно нелепо было то, как она сама признавала, что она не представляла, что ожидает найти. Но это обстоятельство не делало ее облегчение менее искренним, когда в вестибюле дома напротив квартиры номер 15 она прочитала имя миссис Элизабет Пибоди, как и говорил Мартин. С бешено колотящимся сердцем и растущим убеждением, что она поступает глупо и смешно, она перешла к чтению другой колонки, где должна быть квартира 34. Так и есть, против этого номера указан мистер Т.П.М. Джонс, и ее чувство уверенности сразу возросло. Она вышла из подъезда, чувствуя, что вряд ли стоит уточнять сообщение Мартина, что миссис Пибоди слепа, а мистер Джонс носит бороду.

Однако вместо того, чтобы сразу уйти, Анна обошла квадрат сквера, который был рядом с Парбери-Гарденс. В центре сквера на зеленой лужайке под тенью платанов стояла детская коляска, а рядом на стульчике сидела, сгорбившись, косоглазая нянька и что-то вязала. Замедлив шаги, Анна рассеянно глядела на нее. Ребенок, вероятно, из этого дома, размышляла она. Странно, что в это время года его не отправили к морю. Возможно, родители не могли себе этого позволить. Хотя, с другой стороны, это казалось нелепым: судя по дорогой коляске, родители располагали средствами. А может быть, ее взяли напрокат... И все равно, будь это мое дите, уж я нашла бы деньги... Но нянька! Чтобы за ребенком следила какая-то косоглазая уродина! Впрочем, может, постоянная няня сейчас в отпуске, и они наняли временную...

Анна строго одернула себя и двинулась дальше. Так не пойдет, девочка, сказала она себе. Ты слишком разбрасываешься, вот в чем твоя проблема. Ведь ты пришла сюда не размышлять о чужих детях, а кое-что расследовать. Вот этим и занимайся, думай, девочка, думай! И будешь гулять по этому скверу до тех пор, пока что-нибудь не придумаешь!

Значит, квартира 15, Парбери-Гарденс, повторяла она про себя, медленно шагая по дорожкам сквера. Этот адрес указали в гостинице Джонсы, но Джонсы оказались совсем не Джонсами, а любовной парочкой, приехавшей провести денек наедине втайне от своих знакомых. Так утверждал Мартин и повторил это несколько раз. А в таком случае вы не станете сообщать свои настоящие адрес и фамилию. Так сказал Мартин, а он-то знает. Если бы мы решили провести с ним ночь в Бентби, мы бы... А интересно, какой бы адрес и имена мы бы назвали?

Неисправимое любопытство на мгновение отвлекло ее от основного хода рассуждений, но бдительная совесть одернула ее. Ты точно такая же, как эти собаки на Хите, сурово упрекнула ее совесть, тебя приходится держать на коротком поводке! Мысли покорно вернулись в прежнее русло, когда Анна закончила свой первый круг по скверу.

Но если вы должны быстро сочинить фальшивый адрес, ясно, что вы укажете тот, с которым у вас имеются какие-либо ассоциации. Опять же по утверждению Мартина. Нет, говорил не он. Это я сказала, а Мартин просто нахмурился и притворился непонимающим, потому что на самом деле он отлично знает все, что касается фальшивых адресов. И все-таки он не возразил! Если ты придумываешь адрес, он должен быть совершенно другим, ничем не напоминающим твой собственный, хотя даже в этом случае будет какая-то неосознанная... или подсознательная? Никак не могу запомнить разницу... Ну ладно, какая-то ассоциация, которая подталкивает тебя назвать именно этот адрес. А если ты указал реально существующий адрес, фальшивый только в том отношении, что это не твой адрес, тогда наверняка у тебя должны быть для этого определенные причины.

Ну, до этого-то я додумалась ещё три дня назад, когда обсуждала ситуацию с Мартином. А теперь, когда я нахожусь на Парбери-Гарденс, что это мне даст? Ведь «15, Парбери-Гарденс» что-то значит. Это вроде кода, к которому нужно подобрать ключ. А ключ — это способ мышления Джонсов или одного из них, когда они записывали этот адрес в книге постояльцев гостиницы «Пендлбери-Олд-Холл». Стоп! Попытайся представить их, стоящих у стойки регистрации с открытой книгой, когда на них глазеет клерк с обычным для гостиничных служащих небрежным высокомерием... Н-да, чертовски трудно вообразить себе людей, когда не знаешь, как они выглядят. И все-таки ка-кое-то представление, какое-то впечатление от этой парочки возникает... Какое же?

Ну конечно! Анна внезапно остановилась, оказавшись неподалеку от коляски с косоглазой нянькой. В отчете Элдерсона ясно говорится, что, когда Джонсы записывались в книге, девица все время хихикала. Вот оно! Значит, этот адрес был шуткой! Ха, ха! Давайте посмеемся, даже если мы не понимаем, в чем соль этой шутки. 15 — очень смешно! Парбери — умереть со смеху! Гарденс — ой, не могу! Здорово смешно, верно, нянька? Можно даже упустить петлю в вязанье!