— Глупец! Разве ты не знаешь, что ни один чужеземец, входящий в храм Батаха, не покидал его до тех пор, пока тело его не было полностью обескровлено?

— Сегодня обескровлено будет твое тело, Вальон! — закричал Хоукмун и кинулся на своего врага. Но внезапно путь ему преградили двадцать человек. Двадцать клинков против одного.

В ярости он бросился на пиратов; из его горла раздавалось звериное рычание; он был почти ослеплен ярким светом, исходящим от меча. Мельком Хоукмун увидел Бьючерда, вырывающегося из своих пут. Он сделал выпад — и один пират упал; нанес рубящий удар — и другой рухнул спиной в яму, чтобы быть растерзанным ее зловещими обитателями; взмахнул мечом — и рука третьего покатилась по полу…

Д'Аверк тоже бился весьма успешно, и пока им удавалось держать пиратов на расстоянии.

Некоторое время можно было даже подумать, что одна их ярость обратит врагов в бегство, и Бьючерд окажется на свободе. Хоукмун прорубал себе путь в самой гуще противников и, добравшись до края ужасной ямы, попытался перерезать путы Бьючерда, одновременно нанося удары направо и налево. Однако он поскользнулся и по лодыжку погрузился в кровь. В тот же момент его коснулось что-то мягкое и омерзительное… Хоукмун стремительно вытащил ногу, но тут на него навалились пираты и обезоружили.

Он повернул голову и закричал:

— Прости меня, Бьючерд, я был нетерпелив — но времени не оставалось!

— Зачем ты пошел за мной! — в отчаянии воскликнул тот. — Теперь ты на себе испытаешь мои страдания и станешь пищей для чудищ из ямы! Ох, Хоукмун, зачем ты последовал за мной!

— Да, друг мой Бьючерд, боюсь, гостеприимство твое не пошло тебе на пользу, — д'Аверк не мог удержаться от шутки даже в столь бедственном положении.

Они с Хоукмуном оказались распяты по бокам от Бьючерда, заняв место двух скончавшихся жертв. У них под ногами, в яме, заполненной кровью, без устали сновали отвратительные темные твари. Луч рассвета бросал на стены алые отблески, освещал поднятые лица лордов, пиратов, лицо Вальона, с глазами, горящими торжеством, и их обнаженные тела, расписанные таинственными символами подобно телу Бьючерда.

Твари в яме визжали от нетерпения, ожидая, когда же на них прольется свежая горячая кровь.

Хоукмун содрогнулся и с трудом удержался от стона. Голова болела, мышцы спины затекли и страшно ныли. Он думал об Иссельде, о своем доме и своих попытках выиграть войну против властелинов Империи Мрака. Никогда не увидеть ему своей жены, не дышать воздухом Камарга, не принять участия в разгроме Гранбретании… Если такое вообще произойдет когда-нибудь… Он потерял все в бесплодных попытках спасти чужеземца — человека, которого он едва успел узнать; и что могла значить борьба какого-то Бьючерда по сравнению с борьбой против Империи Мрака!

Поздно размышлять об этом, ибо он вот-вот должен умереть. Умереть лютой смертью, истечь кровью, точно свинья на бойне, чувствуя, как силы покидают его с каждым ударом сердца…

Вальон усмехнулся:

— Что же ты не издаешь боевого клича, мой друг, мой раб? Молчишь… Неужели тебе не о чем меня попросить? Ты не хочешь вымолить пощады, чтобы я вновь сделал тебя рабом? Не хочешь принести свои извинения — за то, что потопил мое судно, убил моих людей?… За то, что оскорбил меня?

Хоукмун плюнул ему в лицо, но промахнулся. Вальон еле заметно пожал плечами.

— Я жду нового ножа. Как только его принесут, я должным образом освящу его и вскрою твои вены здесь и вот здесь, чтобы ты умирал очень медленно, чтобы видел, как твоей кровью питаются эти существа в яме. А ваши обескровленные трупы будут посланы мэру Нарлина — дядюшке Бьючерда, если не ошибаюсь — как свидетельство того, что Старвель не прощает оскорблений.

Вошел пират и, преклонив колени перед Вальоном, подал ему длинный острый нож. Вальон принял его, и пират отступил.

Вальон прошептал над ножом какие-то слова, часто поднимая взор к Мечу Рассвета, потом взял нож в правую руку и слегка коснулся им паха Хоукмуна.

— Что ж, начнем сначала, — сказал он и затянул медленную литанию, которую Хоукмун уже слышал.

Ощущая во рту привкус желчи, Хоукмун попытался освободиться от веревок. Вальон пел на одной ноте, все громче и громче, пока его жертвам не стало казаться, что он впадает в транс.

— Меч Рассвета, который оживляет мертвых и позволяет жить живущим…

Кончик ножа царапнул бедро Хоукмуна.

— … источником чьего света является кровь, дарующая жизнь человеку…

Невольно Хоукмун подумал, действительно ли розовый меч каким-то образом берет свой свет из крови. Нож дотронулся до его колена, и герцог вновь вздрогнул, наблюдая за действиями Вальона и напрягая мышцы, чтобы порвать путы.

— … знай, что тебе будут поклоняться во все века…

Внезапно Вальон замолчал и разинул рот, глядя поверх головы Хоукмуна. Хоукмун поднял глаза и тоже поперхнулся.

Меч Рассвета опускался! Он опускался медленно, и Хоукмун заметил, что чудесный клинок висит на паутине из металлических нитей. И что в этой паутине находится что-то еще… Человек.

Лицо человека полностью закрывал высокий шлем. Доспехи были только двух цветов: черного и золотого, на боку висел огромный меч.

Хоукмун не верил своим глазам. Он узнал этого человека… если это был человек.

— Рыцарь-в-Черном-и-Золотом! — закричал он.

— К вашим услугам, — раздался из-под шлема иронический голос.

Вальон зарычал и кинул в Рыцаря нож. Нож со звоном ударился о его доспехи и упал в бассейн.

Одной рукой сжимая рукоять Меча Рассвета, Рыцарь осторожно разрезал кинжалом путы, стягивающие запястья Хоукмуна.

— Ты… ты осквернил нашу святыню… — словно не веря в происходящее, выдавил из себя Вальон. — Почему ты не наказан? Наш бог, Батах Герандиун покарает тебя. Это его меч, в нем живет его дух!

— Мне лучше знать, — ответил Рыцарь. — меч принадлежит Хоукмуну. Однажды Рунный Посох счел нужным использовать твоего предка Батаха Герандиуна в своих целях, дав ему власть над этим розовым клинком. Но сейчас ты потерял эту власть, и ее получает Хоукмун!

— Я не понимаю тебя, — растерянно проговорил Вальон. — Кто ты? Откуда пришел? Ты… может ли это быть? Ты — Батах Герандиун?

— Возможно, — пробормотал Рыцарь. — Я могу принимать самые различные обличья.

Хоукмун молился, чтобы Рыцарь освободил его поскорее. Не вечно же Вальон будет стоять столбом… Как только его запястье освободилось, герцог схватил кинжал, протянутый ему Рыцарем, и стал торопливо обрезать путы на ногах.

Вальон потряс головой.

— Невозможно. Я брежу… — он обернулся к пиратам. — Вы тоже видите его — человека, взявшего наш меч?

Пираты мрачно кивнули, затем один из них побежал к выходу:

— Я за подмогой. Людей позову…

И тогда Хоукмун прыгнул — прямо на ближайшего лорда-пирата — и схватил его за горло. Человек захрипел, вцепился в сжимающиеся, как клешни, руки, но Хоукмун так рванул его голову, что сломались шейные позвонки. Он медленно вынул меч из ножен пирата и отпустил тело. Труп осел на пол.

Хоукмун стоял, обнаженный, освещаемый великим мечом, а Рыцарь-в-Черном-и-Золотом перерезал веревки, стягивающие его друзей.

Вальон отступил на шаг, глядя на них непонимающим взглядом:

— Этого не может быть! Не может быть…

Д'Аверк встал позади Хоукмуна, а вскоре к ним присоединился Бьючерд. Оба были наги и без оружия.

Введенные в замешательство нерешительностью своего повелителя, пираты не шевелились. Позади трех обнаженных человек Рыцарь-в-Черном-и-Золотом дернул за огромный меч, подтягивая его к полу.

Тут Вальон взвизгнул и ухватился за рукоятку розового клинка, вырывая его из металлической паутины:

— Он мой! Мой по праву!

Рыцарь-в-Черном-и-Золотом покачал головой:

— Он принадлежит Хоукмуну, и принадлежит ему по праву! Наконец пирату удалось освободить меч, и с криком: «Он его не получит! Убейте их!» Вальон отскочил в сторону.