— А, да… Ее владелец — Вальон Старвельский, уж о нем-то вы наверняка слыхали.

— Нет, — ответил д'Аверк. — Но мы благодарны ему за то, что ради нас он изменил курс, — он улыбнулся. — А теперь, мой друг, скажи, чем мы можем расплатиться за то, что вы довезете нас до Нарлина?

— Ну, если у вас нет денег…

— Ни гроша.

— Спросим у Вальона, что он собирается с вами делать. Бородач провел их на корму, где стоял худощавый человек, так глубоко погруженный в какие-то невеселые мысли, что даже не взглянул в их сторону.

— Лорд Вальон, — позвал бородач.

— Чего тебе, Ганак?

— Те двое, которых мы взяли на борт… У них нет денег — говорят, что хотели бы отработать свое путешествие.

— Желание гостя для нас закон, Ганак, — криво усмехнулся Вальон. — Пусть поработают.

Он так и не посмотрел на Хоукмуна и д'Аверка, и его печальный взгляд по-прежнему был устремлен на реку. Взмахом руки Вальон отпустил их.

Хоукмун ощутил легкое беспокойство. Вся команда молча разглядывала их, на лицах матросов блуждали слабые улыбки.

— Что за шутки? — спросил он, хотя и видел, что ничего веселого не происходит.

— Шутки? — удивился Ганак. — Никаких шуток… Ну, господа, не соблаговолите ли сесть на весла, чтобы добраться до Нарлина?

— Если это поможет нам туда попасть… — с некоторым сомнением пробормотал д'Аверк.

— Похоже, эта работенка не из легких, — сказал Хоукмун. — Но если верить карте, до Нарлина рукой подать… Где наши места, Ганак?

Ганак повел их вдоль ряда банок — к пустующим местам между гребцами. Хоукмун встал, как вкопанный, пораженный тем, что гребцы были грязными и тощими — вероятно, от голода.

— Я не понимаю… — начал он. Ганак рассмеялся:

— Ничего, скоро поймешь.

— Кто эти гребцы? — в испуге спросил д'Аверк.

— Это рабы — как теперь и вы, господа. Никто не поднимается на борт «Речного ястреба» без выгоды для команды. А поскольку денег у вас нет, а на выкуп рассчитывать не приходится, мы сделаем вас гребцами на этом судне. Садитесь здесь!

Д'Аверк выхватил меч, Хоукмун достал свой кинжал, и Ганак отскочил назад, призывно махая своей команде.

— Эй, ребята, проучите-ка их хорошенько — как видно, они не понимают, что должны делать рабы!

Сзади к ним, вдоль борта, приближалась толпа матросов с блестящими ножами в руках; другой отряд наступал спереди.

Д'Аверк и Хоукмун приготовились умереть, убив как можно больше врагов, но тут на салинге показался какой-то человек, опустил вниз деревянный брус на веревке и — раз, а потом другой — ударил по их головам этой импровизированной дубинкой. Оглушенные друзья свалились вниз — туда, где находились гребцы.

Человек ухмыльнулся и соскочил на палубу, убирая свою дубинку. Ганак рассмеялся и похлопал его по плечу:

— Хорошая работа, Ориндо. Этот фокус всегда срабатывает, а главное — без лишней крови.

Матросы спрыгнули вниз, обезоружили оглушенных пленников и привязали их к веслам.

Очнувшись, Хоукмун обнаружил, что сидит бок о бок с д'Аверком на деревянной скамье, а Ориндо, парнишка лет шестнадцати, устроившись на верхней палубе, болтает ногами в воздухе и нахально улыбается.

— Очнулись, — сообщил он кому-то позади себя. — Можем идти к Нарлину, — и он подмигнул Хоукмуну и д'Аверку. — Приступайте, господа. Будьте настолько любезны, начинайте грести, — казалось, Ориндо передразнивает чей-то голос. — Вам повезло, — добавил он. — Мы поворачиваем вниз по течению. Ваша первая работа будет легкой.

Хоукмун отвесил шутовской поклон:

— Спасибо, юноша, мы ценим твою заботу.

— По доброте душевной я буду время от времени давать вам советы.

Ориндо встал, надел красно-голубую курточку и исчез из поля зрения. Следующим показался Ганак. Он ткнул Хоукмуна в плечо острым багром.

— Гребите хорошо, друзья мои, или я посчитаю ваши ребра этой штучкой.

И Ганак тоже исчез. Остальные гребцы взялись за весла. Хоукмуну и д'Аверку волей-неволей пришлось присоединиться к ним.

Они гребли весь день, и их пот смешивался с потом других рабов. В полдень им дали миску отрубей. От тяжелой работы невыносимо болела спина, и они с ужасом думали, каково же это — грести против течения, поскольку остальные рабы с благодарностью бормотали о том, как им легко.

Ночью они бросили весла и легли здесь же, на скамье, даже не притронувшись ко второй миске тошнотворного месива, которое было еще хуже предыдущего.

Хоукмун и д'Аверк слишком устали, чтобы разговаривать, но попытались избавиться от пут. Бесполезно — веревки были крепкими, узлы — надежными, а у них почти не осталось сил.

На следующее утро их разбудил голос Ганака:

— Всем начать грести! Пошевеливайтесь, вы, подонки! Я к вам обращаюсь, господа! Гребите, гребите. Добыча на горизонте, если мы ее упустим, вы почуствуете на себе ярость Вальона!

Рабы из последних сил налегли на весла, и Хоукмуну с д'Аверком пришлось поднажать, чтобы грести в общем ритме, разворачивая неповоротливую шхуну против течения.

Сверху донеслись звуки какой-то возни — матросы поспешно готовили корабль к сражению. Голос Ганака ревел с кормы, направо и налево раздавая команды от имени своего хозяина, лорда Вальона.

Хоукмун думал, что умрет от напряжения. Его сердце разрывалось, а мускулы были готовы вот-вот лопнуть. Он мог справиться с тяжелой работой, но здесь основная нагрузка приходилась на те мышцы, которые раньше никогда не подвергались такому напряжению. Пот градом катил с него, волосы прилипали к лицу, он жадно ловил воздух широко открытым ртом.

— Ох, Хоукмун… — простонал д'Аверк, едва дыша, — похоже… в этой жизни… мне была уготована… другая роль…

Из-за боли в груди и руках Хоукмун ничего не ответил. Раздался короткий треск, это их судно врезалось в другое, и Ганак закричал:

— Суши весла!

Все гребцы беспрекословно повиновались и распростерлись без сил на скамьях. Сверху донеслись звуки битвы: звон мечей, хриплые вопли людей — убивающих и убиваемых, но для Хоукмуна все это было далеким сном. Он чувствовал, что умрет, если будет и дальше «работать» на галере Вальона.

Внезапно над его головой раздался пронзительный крик, и на герцога рухнуло чье-то грузное тело. Человек барахтался, пытался встать, но потом затих и свалился рядом с Хоукмуном. Это был матрос со свирепым лицом, все его тело поросло густыми рыжими волосами. Из живота торчал большой абордажный крюк. Матрос судорожно вздохнул, задрожал и, выронив нож, умер.

Некоторое время Хоукмун тупо смотрел на оружие, затем мысли его прояснились. Он вытянул ногу и увидел, что может его коснуться. Очень осторожно, то и дело останавливаясь, Хоукмун подтягивал к себе нож, пока тот не оказался под скамьей. И с бешено колотящимся сердцем он вновь облокотился на свое весло.

Тем временем битва смолкала, и к действительности Хоукмуна вернул запах гари. Он в панике огляделся и наконец сообразил, в чем дело.

— Это другое судно горит, — сказал д'Аверк. — Мы на борту пиратской шхуны, Хоукмун, пиратской шхуны… — Он вдруг невесело ухмыльнулся. — Что за вредная работа — а у меня такое слабое здоровье…

Хоукмун ощутил укол самолюбия: д'Аверк, похоже, лучше приспособился к ситуации, в которой они оказались.

Он глубоко вздохнул и, насколько смог, расправил плечи.

— У меня есть нож… — начал он шепотом. Д'Аверк быстро кивнул.

— Знаю. Видел. Ты неплохо соображаешь, Хоукмун. И вообще не так уж плох, как мне показалось!

Хоукмун сказал:

— Ночь переждем. На рассвете — бежим.

— Договорились, — ответил д'Аверк. — Надо поберечь силы… Мужайся, Хоукмун, скоро мы снова станем свободными людьми!

Весь день они гребли вниз по реке, сделав перерыв в полдень, чтобы съесть очередную порцию помоев. Один раз Ганак присел на корточки на верхней палубе и ткнул Хоукмуна в плечо багром:

— Неплохо, друзья, еще день пути — и ваше желание сбудется. Утром мы пришвартуемся в Старвеле.

— Старвель — это город? — прохрипел Хоукмун. Ганак удивленно воззрился на него: