Слова Хоукмуна прозвучали без всякого выражения. Голос оставался ровным и спокойным. Даже сами звуки речи казались ему невнятными и бессмысленными. Пустыми остекленевшими глазами он воззрился на девушку, и та невольно содрогнулась. Это была блондинка с длинными пышными кудрями и хорошей фигурой. Судя по акценту, родом она была откуда-то из северной Скандии.
— Господин, мне известно лишь то, что я здесь, дабы исполнить любое ваше желание.
Чуть заметно кивнув, Хоукмун обвел взглядом комнату.
— Готов поспорить, ни к чему хорошему все это не приведет, — едва слышно пробормотал он.
В помещении не имелось окон, но, судя по влажности воздуха, Хоукмун заключил, что находится где-то глубоко под землей. Время он измерял по лампам: почему-то ему казалось, что их заправляют маслом один раз в день, и, по его подсчетам, прошло добрых две недели, прежде чем Волк вновь явился к нему.
Рывком распахнулась дверь, и в комнату вошел высокий мужчина, с головы до ног затянутый в черную кожу, вооруженный длинным широким мечом с черной рукоятью. Приятный мелодичный голос донесся из-под маски… Тот самый, что слышал Хоукмун тогда, в полуобморочном состоянии.
— А, как я посмотрю, наш узник выглядит совсем недурно. Низко поклонившись, рабыни поспешили прочь. Хоукмун, не торопясь, поднялся с постели.
— Да, превосходно. Вы отлично выглядите, герцог Кельнский.
— Благодарю вас, недурно.
Не стесняясь, Хоукмун зевнул, а затем, решив, что в ногах правды нет, вновь улегся на постель.
— Полагаю, вам известно, кто я, — произнес Волк, и в голосе его звучало нетерпение.
— Нет.
— И даже не догадываетесь?
Хоукмун промолчал. Волк приблизился к столу, на котором красовалась огромная хрустальная ваза с фруктами. Рукой, затянутой в перчатку, взял гранат и наклонился, словно для того, чтобы рассмотреть плод поближе.
— Вы уже вполне пришли в себя, милорд?
— Как будто бы да, — отозвался Хоукмун. — Я чувствую себя превосходно. До сих пор все мои желания удовлетворялись безропотно, но теперь, полагаю, пришло время мне заплатить за это. Вы намерены позабавиться со мной?
— Сдается мне, вас это не слишком тревожит. Хоукмун повел плечами:
— Рано или поздно все кончается.
— Ну, на вашу жизнь хватит. Мы, гранбретанцы, довольно изобретательный народ.
— Человеческая жизнь не столь уж длинна.
— Однако дело в том, — неожиданно промолвил Волк, перебрасывая гранат из одной руки в другую, — что мы решили помиловать вас.
Хоукмун безучастно хранил молчание.
— Не слишком-то вы разговорчивы, дражайший герцог, — промолвил Волк. — Вам это может показаться забавным, но до сих пор вы живы лишь благодаря прихоти одного из ваших врагов, того самого, что столь жестоко расправился с вашим отцом.
Нахмурившись, Хоукмун словно попытался что-то вспомнить.
— Да, помню, — промолвил он нерешительно. — Мой отец, старый герцог.
Бросив гранат на пол, Волк скинул маску. Под ней скрывалась широкое лицо с ровными красивыми чертами.
— Это я убил его, я, барон Мелиадус Кройденский, — на полных губах его играла беспощадная усмешка.
— Барон Мелиадус? Вы… м-м-м… убили его?
— Как я погляжу, мужество вновь оставило вас, милорд, — зловеще пробормотал барон. — Или вы вновь хотите попытаться обмануть нас?
Хоукмун поморщился.
— Я устал, — вымолвил он, немного помолчав. Мелиадус уставился на него в изумлении:
— Я убил твоего отца!
— По-моему, вы это уже говорили.
— Ну, знаете ли…
Смешавшись, барон развернулся и направился к дверям, но затем остановился и вновь взглянул на Хоукмуна.
— Разумеется, я пришел сюда не для того, чтобы рассказать вам об этом. И все же мне представляется странным, что вы как будто совершенно не испытываете ко мне ненависти и не стремитесь отомстить за покойного родителя.
Хоукмуну сделалось скучно. Он хотел лишь одного — чтобы Мелиадус поскорее убрался и оставил его в покое. Резкие жесты и возгласы барона досаждали ему, как раздражает жужжание мухи или писк комара человека, который пытается заснуть.
— Я ничего не чувствую и не испытываю эмоций, — произнес Хоукмун в надежде, что этот ответ удовлетворит гранбретанца, и тот наконец отстанет от него.
— В вас не осталось ничего! — воскликнул Мелиадус в гневе. — Ничего, даже желания жить. Плен и поражение сломили вас окончательно.
— Может быть. Однако сейчас я устал…
— Я пришел сюда, ибо хотел предложить вам вернуться домой, — продолжил Мелиадус. — Кельн стал бы суверенным герцогством в составе нашей империи. Ничего подобного мы еще никому не предлагали.
Лишь теперь в голосе Хоукмуна зазвучало нечто похожее на любопытство.
— Но с какой стати? — поинтересовался он.
— Мы хотели бы заключить с вами сделку. Разумеется, она будет взаимовыгодной. Мы нуждаемся в столь опытном и искусном воителе, как вы. — Тут барон нахмурился и покачал головой. — Во всяком случае, прежде вы казались нам именно таким человеком. Но самое главное — нам нужен некто, пользующийся доверием у людей, которые враждуют с империей. — Изначально Мелиадус намеревался совсем иначе построить свой разговор с Хоукмуном, однако странное безразличие герцога сбивало его с толку. — Нам нужно, чтобы вы кое-что сделали для нас. А в обмен на это мы вернем вам ваши владения.
— Да, я хочу вернуться домой, — кивнул Хоукмун. — Туда, где родился.
Он улыбнулся нахлынувшим воспоминаниям. Эта странная неуместная улыбка показалась барону удивительной, однако он принял ее за простую сентиментальность и жестко отозвался:
— Чем вы станете заниматься по возвращении, плести веночки или строить цитадели, для нас безразлично. Но вы вернетесь туда, только если станете служить нам верой и правдой.
Хоукмун покосился на Мелиадуса:
— Судя по всему, вам кажется, будто я сошел с ума, милорд?
— Сие мне неведомо. Однако у нас имеются средства, чтобы в этом убедиться. Наши ученые проведут необходимое обследование…
— Не стоит, барон Мелиадус. Я в здравом уме. Возможно, даже в более здравом, чем прежде. И вам нечего меня опасаться.
Барон возвел глаза к небу:
— Клянусь Рунным Посохом, безгрешных людей не существует, — он распахнул дверь. — У нас еще будет возможность поговорить, герцог Кельнский. За вами сегодня придут.
Даже после того, как барон удалился, Хоукмун не встал с постели. Весь этот разговор вскорости вылетел у него из головы, и поэтому, когда часа через три в комнату вошли охранники и велели Хоукмуну следовать за ними, он уже едва мог припомнить, о чем они говорили с Мелиадусом.
Стражи вели Хоукмуна по нескончаемым лестницам и коридорам, пока наконец не остановились возле огромной железной двери. Один из них трижды ударил в нее тупым концом копья, и дверь распахнулась, пропуская дневной свет и свежий воздух. За дверью ожидали стражники в пурпурных плащах и масках Ордена Быка. Им охранники препоручили Хоукмуна, и, осмотревшись, тот обнаружил, что стоит на зеленой лужайке во дворе огромного замка. Со всех сторон двор окружали высокие стены, по которым чинно расхаживали охранники из Ордена Вепря. Вдалеке за стенами высились темные башни города.
По усыпанной гравием дорожке Хоукмуна провели к узким железным воротам в дальнем углу двора и через них вывели на улицу. Там герцога ожидал украшенный позолотой экипаж из эбенового дерева в виде двуглавого коня. Он сел в него в сопровождении двух безмолвных стражей, карета тронулась, и через щель в оконных занавесках Хоукмун смог рассмотреть Лондру. Закатное солнце заливало город мрачным багрянцем.
Экипаж наконец остановился, Хоукмун позволил стражникам вытащить себя из кареты и обнаружил, что стоит перед дворцом самого короля-императора.
Многоярусный дворец отличался исполинскими масштабами. Его венчали четыре величественные башни, сияющие золотистым светом. Стены дворца были украшены мозаиками и барельефами, изображавшими загадочные обряды, батальные сцены, эпизоды из богатой событиями истории Гранбретании, там же красовались горгульи, статуи, бессмысленной формы фигуры — в общем, дворец представлял собой фантастическое и довольно нелепое сооружение, которое возводилось не одно столетие. Казалось, при его строительстве использовали все возможные краски и материалы, так что цитадель переливалась всеми цветами радуги. Один цвет смешивался с другим, и эта красочная вакханалия утомляла глаз и раздражала мозг. Воистину, это был дворец безумца, подлиное воплощение этого безумного города.
