— Да ничего, — быстро отвечает Марио.
— Как ты? — спрашивает Рупрехт.
— Отлично, — отвечает Скиппи, дрожа, и засовывает руки в карманы брюк. — А где Карл?
Карла еще нет. Толпа начинает испытывать нетерпение. Уже не пять минут пятого, а десять, а потом четверть пятого; смеркается, моросит дождик, и кое-кто уходит. Тут Джефф Спроук даже позволяет забрезжить в своей душе крошечной надежде, что Карл может вовсе не явиться: скажем, он так обкурился, что обо всем забыл, или по пути его задержала полиция за поджог казенного шкафа, или он вообще раздолбай, которому просто лень прийти в назначенное место. На самом деле, как только Джефф приоткрывает дверь навстречу такой надежде, сразу находит множество причин, почему эта драка так и не состоится, и вот уже маленькая надежда выскакивает на волю, на простор, и вдруг почти перерастает в уверенность, и Джефф уже чувствует ликование, он уже собирается ткнуть в бок Скиппи, который стоит в задумчивости, весь посерев лицом, и сообщить ему, что нечего волноваться, потому что Карл не придет, а это, по умолчанию, значит, что победил он, Скиппи, так что он может идти и гулять с Лори, и все у них будет хорошо, и они всегда будут счастливы… и вдруг все как один затихают, гул прекращается, все поворачиваются в одну сторону, и у Джеффа вытягивается лицо, а надежда мгновенно блекнет и тает как дым.
Вначале Карл, похоже, даже не замечает собравшейся толпы — он стоит у стены котельной, докуривает сигарету. Потом, отшвырнув окурок, он направляется в их сторону. Мальчишки, стоящие плотным кольцом вокруг Скиппи, мгновенно расходятся, и тот оказывается в центре идеально круглого пустого пятачка, только Марио еще медлит, нашептывая ему на ухо что-то про стопроцентно надежный и смертельный прием карате, которым пользуются у них в Италии…
— Итальянское карате? — бормочет Скиппи.
— Это самое смертельное карате, какое только существует на свете, — говорит Марио и продолжает еще что-то говорить, но Скиппи уже не слышит его.
Он не отрываясь смотрит на Карла, который смеется своим мыслям, как бы не веря, что он вообще удосужился сюда притащиться, да и остальные уже смеются, потому что, когда Карл подходит ближе, видишь, какой он огромный, и насколько смешна сама идея Скиппи затеять драку с ним, — и Скиппи вспыхивает, вдруг осознав, что его красивый жест — не более чем шутка, и постыдная, и очень опасная для него самого. Но в то же самое время какой-то голос внутри твердит: у каждого Демона есть слабое место, у каждого Демона есть слабое место, — снова и снова, как будто на плече у него сидит та сова из “Страны надежд”, — у каждого Демона есть слабое место… А потом Карл снимает с себя школьный джемпер и закатывает рукава рубашки, и этот внутренний голос умолкает — вместе со всеми остальными.
Его рука от запястья до локтя исполосована длинными тонкими порезами. Их, наверное, сотни, разной степени свежести: одни ярко-красные, другие тусклые, уже переходящие в шрамы, — они так густо покрывают его кожу, что на ней, кажется, нетронутого места нет, как будто рука заново соткана из крошечных красных нитей. Теперь он впервые глядит на Скиппи — и хотя он улыбается, Скиппи видит сквозь эти глаза, что его мозг кипит, бурлит и доходит до короткого замыкания под действием какой-то мерцающей, лязгающей силы, — и вдруг Скиппи совершенно отчетливо понимает, что у Карла нет ни тормозов, ни совести или чего-то подобного, и что когда он сказал, что убьет его, то именно это и имел в виду…
— Ну ладно.
Это, конечно же, Гари Тулан — он выводит за пределы кольца тех, кто подошел слишком близко, и подводит двух борцов друг к другу — для рукопожатия. Это все равно что жать руку Смерти: Скиппи чувствует, как жизнь по капле вытекает из него, и только сейчас сознает, что ведь никогда в жизни по-настоящему не дрался, он даже не знает толком, что надо делать, — сама мысль подойти к человеку, чтобы ударить его, кажется ему нелепой… Но тут Гари Тулан командует: “В бой!” — и Карл бросается на Скиппи, а тот еле-еле уворачивается. Толпа зрителей мгновенно превращается в орущее и ревущее многоголовое существо, как будто вдруг включили блендер, их голоса сливаются в единое кровожадное бульканье, в котором различимы только отдельные слова — давай — лупи — бей — на фиг, — а лица сливаются в одно пятно, и это, пожалуй, даже хорошо, потому что два-три лица, которые взгляд Скиппи на мгновение выхватывает из общей массы, излучают такую неразбавленную ненависть, что если бы у него было время остановиться и подумать… Но вместо этого он пытается вспомнить приемы Джеда из “Страны надежд” — это все-таки лучше, чем ничего, правда? — когда тот дрался с Ледяным Демоном, с Огненным Демоном: кувырок вперед с последующим ударом, вращательный удар, бросок тигра… Иногда Скиппи отрабатывает эти приемы, пока Рупрехта нет в комнате, хотя самым страшным его врагом всегда была подушка… Но все это моментально вылетает у него из головы, потому что к нему приближаются кулаки, и снова ему удается увернуться… Но нет — Карл схватил его, и раздается страшный треск — это рвется джемпер Скиппи, а Карл опять замахивается кулаком, и вот уже, наверное, сейчас наступит конец драки…
И тут у Карла из кармана доносится веселое электронное дребезжание. Карл останавливается — с кулаком, застывшим в воздухе. Дребезжание продолжается — все смеются, потому что это песенка Бетани “Три желания”. Карл бросает Скиппи на землю и вынимает телефон. “Алло?” — говорит он и отходит в сторонку, к деревьям.
Рупрехт, спотыкаясь, выходит вперед и, не говоря ни слова, помогает Скиппи подняться. Скиппи, покрытый быстро стынущей пеной пота, ждет — сжав кулаки, дрожа с головы до ног, не глядя ни на кого из зрителей, которые еще десять секунд назад требовали его крови, — а Карл расхаживает под лаврами взад-вперед и разговаривает по телефону. Он говорит тихим голосом, стиснув зубы; через некоторое время, недовольно сказав “Ладно”, он бросает телефон на землю. Он идет обратно, и на этот раз уже не улыбается: даже зрители невольно пятятся назад, а Скиппи чувствует какой-то совершенно новый страх…
— В бой!
…и мгновенно опять включается блендер, опять все тонет в криках, опять показываются маски ненависти, а на фоне всего этого мечется белая рубашка Карла — она мелькает так быстро, как будто Карл не один, а его десятки, они со всех сторон надвигаются на Скиппи, кулаки взлетают с быстротой молнии, каждый раз все ближе, они свистят в воздухе в каких-то миллиметрах от него, а Скиппи уворачивается, уклоняется, увиливает из последних сил, и кажется, что так проходят целые часы, хотя на самом деле это всего лишь жалкие секунды…
А потом он спотыкается — лодыжка скользит куда-то в сторону.
Кажется, все это происходит очень медленно.
Карл заносит над головой сразу два кулака, будто два молота…
Скиппи просто стоит на месте и трясется… и все ревут, потому что понимают, что как только Карл ударит — Скиппи хана, и это только начало забавы…
Когда кулаки начинают опускаться, Скиппи делает слепой выпад…
он и сам не понимает, что это — нападение или оборона… но удар приходится по челюсти Карла: от толчка по его рукам пробегает волна боли; голова Карла отскакивает вбок…
а сам он падает на землю… и больше не встает.
Долгое время ничего не происходит: кажется, мир лишился звуков. А потом все ликующе вопят! Это какое-то неистовое, бешеное, экстатическое ликование, как будто зрители впервые в жизни по-настоящему радуются: они смеются, гогочут, прыгают и скачут, будто жевуны из “Волшебника из Страны Оз”, когда дом Дороти приземляется прямо на ведьму, — и это те же самые люди, которые секунду назад кричали Карлу, чтобы он выпустил кишки Скиппи. Пожалуй, Скиппи могло бы показаться это странным, но он слишком ошарашен, чтобы думать о чем-нибудь, и вот он тонет в объятиях друзей.
— Стеклянная челюсть! Кто бы мог подумать! — дивится Найелл.
— Все дело в приеме, — объясняет Марио. — Это же прием итальянского карате — видали?
