— Что ты делаешь?

Ты открываешь глаза. Над тобой с озадаченным лицом стоит Рупрехт.

— Уснул, наверное…

Ты отрываешь голову от ковра.

— Я играл в игру, — говоришь ты и показываешь на монитор.

Но монитор не включен. Ты с усилием перетаскиваешь ноги к кровати и садишься.

— А это что? — Рупрехт подобрал с пола пустую светло-желтую трубочку.

— Ничего, — говоришь ты, — просто кое-что выбрасывал.

Сон вмешивается в твои мысли как радиопомехи. Крохотные двери исчезли.

— Тебе удалось забрать свою установку?

Рупрехт угрюмо смотрит в окно.

— Эта чертова собака! — говорит он. В животе у него урчит. — У тебя, случайно, никакой еды нет?

— Нет, — отвечаешь ты.

Значит, все это был сон? От разочарования у тебя жжет внутри, на глаза наворачиваются слезы, их почти невозможно сдержать.

— М-м-м. — Рупрехт смотрит на часы. — “У Эда” еще открыто…

Он отворачивается, чтобы пересчитать монеты в копилке. Ты смотришь на записку — ЖДУ ТЕБЯ ТАМ! ☺ — силясь не расплакаться. А потом вдруг замечаешь, что паришь над полом на высоте пятнадцати сантиметров.

Ну и ну! Что происходит? Рупрехт сидит спиной к тебе, он что-то говорит о том, что сделает новую установку, а ты тем временем медленно воспаряешь к потолку! Ты сдерживаешь смех — как будто невидимые руки подхватили тебя и толкают вверх, все выше и выше…

Рупрехт оборачивается. Ты мгновенно опускаешься на пол.

— А что твоя девушка с фрисби?

Рупрехт не видит этого, но в воздухе носятся кварки и электроны, выскакивая из его тела, как миллион микроскопических разноцветных молний.

Ты пожимаешь плечами:

— В другой раз.

— А… — В животе у Рупрехта опять громко бурчит. — Кажется, у меня денег не хватает, — говорит он.

— Я заплачу за нас обоих, — говоришь ты. — Давай устроим состязание.

— Состязание?

— Почему бы нет?

Твои атомы снова тянут тебя вверх, к потолку. С каждой секундой ты становишься все легче и легче! Ну вот, скажем, если мы прямо сегодня начнем путешествовать во времени, то можно ли нам просто двигаться назад сколько хочется?

Рупрехт издает презрительный смешок:

— Мой дорогой Скиппи, в пятнадцати состязаниях подряд еще никто не разу не одолел меня, И в те разы, заметь, я даже не был голоден.

— Ну…

Ты застегиваешь куртку. Сквозь окно на тебя светит неоновая вывеска в виде пончика, эта дверь дверей, эти врата ко всему, что лежит по ту сторону, сегодня, вчера и позавчера, ко всем прежним временам, ко всем людям, которых ты когда-либо любил.

— Может быть, сегодня мне повезет, — говоришь ты.

— ОБСЛУЖИВАНИЕ: Улыбка, Оперативность, Ответственность, Добровольное Предоставление Информации о Продукте, Внимание к Новым Покупателям, Вежливость, Мастерство.

— Улыбка. Улыбка — это ваша персональная витрина. Это первая точка соприкосновения между покупателем и кафе-рестораном, и потому ее надлежит всегда держать наготове, точно так же, как кофеварку-эспрессо или прилавочную экспозицию.

— Оперативность. Главная задача пончиковой “У Эда” — обеспечить покупателю два преимущества: качество, быстрота…

Мальчишка даже не притворяется, будто слушает все это. Он жует жвачку, что запрещает самая первая страница Руководства для наемных работников, и смотрит куда-то вдаль, на стены кухни, которые, как замечает Линси, потеряли свой цвет — из-за осевшего на них жира. Она тем не менее продолжает говорить, и чем больше он вздыхает и пожимает плечами, тем медленнее она говорит — просто чтобы напомнить ему, кто тут главный.

— Это самые элементарные навыки, — заключает она. — Каждый работник первого уровня обязан знать их назубок, прежде чем ему придет в голову даже помыслить о втором уровне. Ну а теперь давайте перейдем к кофеварке-эспрессо. Сделайте мне, пожалуйста, мокачино с обезжиренным молоком.

Он идет к аппарату — лениво-лениво, хмуро-хмуро, как будто она только что велела ему принести ей пинту крови.

При обычных обстоятельствах у работника вроде Чжана не было бы ни малейшего шанса подняться до второго уровня. Но обстоятельства, разумеется, сложились необычные. Здесь нам нужно действовать осмотрительно, Линси, сказал ей Сенан. Вся эта история и так уже нанесла нам немалый ущерб. И меньше всего нам сейчас нужно, чтобы работник подал иск о травме. Нужно поговорить с ним, так сказать, прощупать пульс. Если он покажется вам недовольным, быть может, небольшое повышение исправит ему настроение.

Ну, с этим, пожалуй, Линси не вполне согласна. Ну да ладно, Чжан действительно попал в стрессовую ситуацию, этого она не отрицает. Чтобы кто-то умер в твою смену — да, вот уж не повезло, так не повезло. Но, с другой стороны, он даже не подавал заявку на повышение, и независимо от того, случилась эта трагедия или нет, ей кажется, что будет совершенно несправедливо по отношению к Руби и ко всем остальным работникам первого уровня, если Чжан получит повышение, а они — нет. Потому что… Что, если он не недоволен? Что, если он всегда такой? Но Сенан — региональный управляющий, как он сказал, так и будет, к тому же — к тому же он намекнул, что саму Линси, возможно, тоже ждет повышение, если им удастся как-то выпутаться из этой передряги. В самом деле, как ее не повысить? То, через что ей пришлось пройти в течение последней недели, совершенно не входило в ее обязанности, обозначенные в контракте! Руководство каждый день звонило ей из Лондона, желая знать новости, и всюду шныряли люди из Комиссии по безвредности пищевых продуктов, хотя хуже всего оказались газетчики — от этих просто отвязаться было невозможно. Кто-то когда-то говорил, будто плохой рекламы не бывает, — ну нет, для кафе-ресторана еще как бывает!!! Или, может быть, вы думаете, будто люди начнут в очереди выстраиваться, чтобы поесть в заведении, где кто-то умер?!! Вот поэтому Линси и носилась как ужаленная, почти глаз не смыкала и отвечала на звонки, решительно отвечала на все вопросы и, как выразился Сенан, разъясняла всем — как можно деликатнее, разумеется, учитывая обстоятельства и с должным уважением к чувствам родных, — что смерть этого мальчика, пусть и трагическая, НЕ ИМЕЕТ НИКАКОГО ОТНОШЕНИЯ, никак не связана с самой пончиковой “У Эда” и не вызвана ее продуктами; собственно, и полиция объявила, что в кафе-ресторане он вообще ничего не съел — в отличие от его свиноподобного приятеля, который слопал целых двадцать пять пончиков! За эту неделю она произнесла, наверное, пять миллионов раз слова “трагедия” и “никак не связана”; ее отец уже завел специальный альбом для вырезок из газет и журналов, где появлялись ее фотографии и интервью, а всего их десять, хотя в четырех ее имя написали неправильно, а в одном сказано, что ей тридцать лет! Что, извините??? Ну а кто еще, угадайте, попадает в заголовки газет? Конечно же, этот придурок ЧЖАН: ГЕРОИЧЕСКИЕ СТАРАНИЯ. Да, наверное, это был героический поступок — оказывать мальчику первую помощь по методу Хаймлиха и все такое, хотя этот Дэниел вовсе и не задыхался, — но все равно ей кажется это несправедливым по отношению к Руби и остальному персоналу, как будто они никакие не герои — хотя бы потому, что приходят каждый день на работу и выполняют свои обязанности, тогда как на самом деле, если бы не такие вот обычные люди, мир просто остановился бы и вся экономика рухнула.

Кстати, это самый отвратительный мокачино, какой она пробовала за всю свою жизнь.

А еще к ней заходил директор Сибрукского колледжа — дня через два после того, как это произошло. Рослый, энергичный мужчина, лет, наверное, под сорок. Он был занят, собственно, тем же самым, чем и она: пытался защитить имидж школы и объяснить всем, что, хотя произошла трагедия, дело было в самом мальчике-сумасброде, и никто другой тут не виноват. Он коснулся ее руки и сказал: от имени школы я хочу принести вам извинения за неприятности, которые этот несчастный случай принес вам или вашим работникам. Он покачал головой. Я преподаю уже почти двадцать лет, сказал он, и я не в силах этого понять.