Ему все-таки пришлось уйти внутрь, чтобы вызвать полицию, и они успели спрыгнуть и спрятаться на автостоянке. А когда полиция уехала, они вышли из укрытия и опять залезли на крышу. Небо было темно-синим, а пончиковая вывеска казалась огромным широко открытым ртом — таким ртом, у которого нет лица, — или, может быть, лицом ему служит весь мир? Под ним половина тела Лори оказалась розовой. Деревья почти бесследно растворились в темноте. Ее раскрытый рот, ее белый лифчик. Таблетки в кармане ее пальто, ее губы, проглатывающие его рот, она забыла остановить его пальцы, которые уже расстегивают ее джинсы и скользят вниз, в… Тут зазвонил ее телефон; мелодией для звонка у нее служит песня Бетани — про то, как она стоит в раздевалке, а учитель подсматривает за ней сквозь дырочку в стене. Она кладет руку на запястье Карла.

Привет, папочка. Нет, я у Джанин. Нет, мы смотрим телек. Только я и Джанин.

Костяшки его пальцев — у молнии ее джинсов. Карл боится вздохнуть.

Нет! Папочка, здесь нет мальчиков. Нет, не надо — мама Джанин подбросит меня до дома. Целую, пока.

Она вытащила его руку и отдала ему обратно — с деланной улыбкой, будто стюардесса, которая принесла тебе дополнительное блюдо. Я, пожалуй, домой пойду, сказала она.

Ладно, сказал он.

Лорелгунья.

Девушка на лестнице уже совсем голая, в одних чулках. Она просовывает блестящие влажные пальцы себе между ног и смотрит на Карла. А рядом с ней, на экране телефона Моргана Беллами, появляется и пропадает, как волна, одетая Лори. Если бы только знать, как перенести ее лицо из телефона и приставить той девушке из компьютера! Какой-нибудь ботаник наверняка сумел бы это сделать. А Карл не умеет, и ему приходится все время смотреть то в компьютер, то на телефон, как будто он мысленно переносит лицо Лори и пытается приклеить его к чужому телу, так что волны черных волос перемешиваются, а леденцовые губки Лори превращаются во влажный блеск на пальцах той девушки с лестницы, — а Карл уже стоит над ней и кричит: Лучше делай, что я велю!!! Нет, нет, Карл! Она прячет лицо за влажной рукой. Карл заносит кулак. Ах вот как, значит, ты любишь кулаки??!!!!

— …развод! — кричит мама Карла и с шумом поднимается по лестнице.

Карл запихивает в штаны свой член, застегивается, и на экране компьютера появляется страница “ЗАБАВНЫЕ ФАКТЫ О НИДЕРЛАНДАХ”!

— Я подам на развод, голубчик, и вышвырну тебя отсюда! — Мать остановилась прямо напротив Карловой двери и кричит вниз, будто забивает гвозди в доску. — И желаю твоим потаскушкам… большого карьерного роста!

— Да я сначала тебя в психушку сдам, дура! — раздается снизу голос отца. — Ни один судья во всей округе не примет твою сторону, стерва сумасшедшая…

Слышно, как на лестничной площадке мать Карла падает на пол: этим обычно все и заканчивается, когда они ссорятся.

— Почему ты, — рыдает она, и ее слова сливаются с щелканьем зажигалки: она пытается закурить сигарету, — почему ты просто не уйдешь и не оставишь меня и моего сына в покое? Почему ты не уйдешь раз и навсегда, так чтобы мы могли жить хоть чуточку достойно?

— А я тебе скажу почему! Потому что я боюсь, что ты сожжешь этот чертов дом, мой дом! “Достойно”! Если бы ты имела хоть малейшее представление о том, что такое достоинство, ты бы разок посмотрела на себя…

Карл сидит у себя, в голове у него горячо, он пялится в учебник. Слияние двух городов в единый урбанизированный массив называется ______.

Мать снова вопит, и раздается стук чего-то обо что-то другое, — наверное, она швырнула в отца туфлю.

— Ты невменяемая! — кричит отец. — Невменяемая!

Хлопает дверь ее спальни, и в ту же секунду телефон Карла издает сигнал о новом сообщении.

Хрен тебе, сучка!

Из-за недостатка собственных природных ресурсов Нидерланды вынуждены импортировать YV#$HS&^@% И L*!! MNH, ИЗ XXXXXXXX.

Внизу хлопает входная дверь, потом заводится отцовский “ягуар”. Слышно, как защелкивается дверь ванной и за ней рыдает мать.

Черноволосая девушка на лестнице закатывает глаза и по самое запястье запускает руку себе между ног.

Главными предметами экспорта Нидерландов являются снимай трусы, сука, и скажешь еще слово — раскрою тебе череп.

Карл пишет ответ:

Скиппи и телескоп теперь почти неразлучны. По утрам, в обеденный перерыв, в конце каждого школьного дня он бежит наверх и прилипает к окуляру, а в течение следующих нескольких часов он пребывает или в счастливой эйфории, или в безмолвном отчаянии — в зависимости от того, удалось ли ему увидеть Девушку с Фрисби. На глазах у Рупрехта Скиппи меньше чем за неделю превратился из привычного Скиппи, дружелюбного помощника Рупрехта, в лунатика с затуманенными глазами, которому больше ничего не нужно — только смотреть в окно и без конца спрашивать Рупрехта — или любого другого, кто оказывался в комнате, — как, по его мнению, появится ли на их школьной дискотеке эта девушка, с которой он ни разу не разговаривал, или не появится?

Возможно, все это и казалось бы Рупрехту крайне досадным, но, по странному совпадению, он тоже обрел новую страсть. Последние пять вечеров он все больше и больше углублялся в этот загадочный лабиринт: чем дальше заходят его исследования, тем таинственнее все становится, а чем таинственнее — тем притягательнее.

— Это называется М-теорией.

Утро понедельника: на краю бледно-голубого неба робко прорываются розоватые краски рассвета, золотя шпили церквей и радиовышки, черепичные крыши домов и леса новостроек.

— А что означает эта буква “М”, Рупрехт?

— Никто не знает.

— Как это — никто не знает?

— Это настолько сложная теория, что ее создатели сами только-только начинают в ней разбираться. Вот и не могут прийти к единому мнению, что означает это “М”. — Как раз это чрезвычайно привлекает Рупрехта. Кто бы устоял перед обаянием теории настолько запутанной, что даже само ее название остается загадочным? — Одни говорят, что за этим “М” стоит Мультиверсум. Другие говорят, что Магия. Или Матрица. Мистерия. Мать.

— Ого, — с хрипотцой говорит Виктор Хироу.

— Вся эта теория, конечно, находится в зачаточной стадии, — говорит Рупрехт, — но суть вот в чем: предполагают, что все состоит из мембран. Существуют разные виды мембран. Некоторые — это крошечные частицы. А другие — целые огромные вселенные. И все они плавают в одиннадцати измерениях.

— В одиннадцати? — переспрашивает Джефф.

— Именно, — подтверждает Рупрехт.

Джефф, явно сбитый с толку, что-то подсчитывает на пальцах.

— Я знаю, о чем ты сейчас думаешь. Где же все эти семь лишних измерений? Хороший вопрос. Ответ: повсюду вокруг нас. Понимаешь, — тут Рупрехт снимает очки и начинает расхаживать взад-вперед, — космологи считают, что на первоначальной стадии, в момент творения, наша Вселенная существовала как единая однородная, симметричная, десятимерная система. Все вещество, все силы были слиты в этой системе в одно целое. Однако когда произошел Большой взрыв, эта “высшая”, если так ее назвать, Вселенная сломалась. А наша Вселенная, то есть те измерения, которые мы видим, расширилась до пространства-времени. Тем временем высшие измерения как бы свернулись, стали совсем крошечными. Но, хоть мы их совсем не видим, они все-таки существуют. Собственно, эти дополнительные измерения существуют практически в любой точке пространства.

Джефф и Виктор почесывают головы.

— Да, это несколько мудрено, — говорит Рупрехт. — Ну, в качестве иллюстрации представьте себе какой-нибудь очень узкий цилиндр.