— Только что. Вы явно были мыслями где-то далеко.

— Я думал, почему это диджей крутит все эти старые песни.

— У вас был печальный вид, — говорит она. Потом кладет палец ему на грудь и смотрит на него, совсем как электрик — на гнездо из проводов. — Готова поспорить, — произносит она медленно, — что вы думали о танцах, на которые ходили, когда были так же юны, и удивлялись, куда утекло столько времени, и что сталось со всеми вашими тогдашними мечтами, и вообще — похожа ли ваша жизнь на ту, о какой вы когда-то мечтали.

Говард смеется:

— В самую точку!

— Вот и я о том же думаю, — говорит она с грустью. — Похоже, это неизбежно.

Она поворачивается в сторону зала, где под “Диких лошадей” “Роллинг Стоунз” почти неподвижно раскачиваются сдвоенные силуэты.

— Ну а у вас как прошла эта дискотека?

— В каком смысле?

— Говард, эта игра в ничего не понимающего дурачка уже не кажется такой очаровательной. Вы кого-нибудь закадрили? Вы танцевали медленный танец? Или стояли среди неудачников у стенки?

Говард хочет соврать ей, но потом решает сказать правду:

— Стоял среди неудачников.

— Как и я, — кивает она печально.

Говард, не веря своим ушам, всматривается в нее:

— Вы? Хотите меня убедить, что вас никто не хотел поцеловать?

— Ну что тут можно сказать… Да, я была классическим гадким утенком. — Она глядит в сторону. — И вам совсем не хочется наверстать упущенное время?

Говард вздрагивает:

— Как?

Она пожимает плечами, мотает головой в сторону толпы:

— Не знаю. Увезти домой одну из этих нимфеток. Им наверняка понравились бы дополнительные занятия с симпатичным преподом. Они так великолепны, правда? И до чего они тощие — господи, некоторые, наверно, целую неделю ничего не ели!

— Для меня они слишком юны.

— Возьмите сразу двух. Четырнадцать плюс четырнадцать — как раз двадцать восемь.

— У меня есть подруга, которая, скорее всего, будет против.

— Жаль, — говорит она двусмысленно.

Она замолкает и слушает музыку, предоставляя Говарду теряться в догадках: что это было?

— Вот отличная песня, — вдруг замечает она, а потом решительно спрашивает Говарда: — Хотите потанцевать?

Только каким-то чудом Говард умудряется не выронить из рук бумажный стаканчик с пуншем:

— Здесь? Сейчас? С вами?

Она поднимает бровь — ни дать ни взять девчонка-сорванец! У Говарда в душе поднимается целый вихрь из цыплячьих перышек.

— Нам нельзя, — запинаясь, выговаривает он, а потом торопливо добавляет: — Не то что мне не хочется… Но, сами понимаете — на глазах у детей все-таки…

— Тогда давайте ускользнем отсюда куда-нибудь! — шепчет она.

— Куда-нибудь? — переспрашивает он.

— Где никто нас не увидит. На пять минут. — Ее глаза сверкают, глядя на него, как два зеркальных шара.

— Но как же… разве Грег не велел… — Он машет в сторону ряженых подростков.

— Пять минут, Говард! Разве за это время может произойти что-то страшное? Только до конца этой песни, а она уже подходит к концу… мы просто выйдем в коридор… Ух, мы сделаем себе по “космополитену”!

Она видит на его лице выражение мучительных колебаний: он глядит на нее умоляюще — совсем как животное, которое просит избавить его от страданий, — и она берет его за руку.

— Вы это заслужили, Говард, — говорит она. — Вы обязаны станцевать хотя бы один медленный танец в своей жизни.

Свет горит тускло, и ему кажется, что вряд ли кто-нибудь заметит, как они выходят.

“Дикие лошади” сменяются песней REM “Все делают больно”, продлевая массовые поцелуи еще на три минуты. К темному углу, в котором парень в костюме участника гонок “Формула-1” присосался ко рту сексапильной секретарши, неровной походкой идет девушка в злополучном платье, похожем на распадающийся свадебный торт. Она дрожащим голосом зовет его:

— Титч!

“Формула-1” не обращает на нее внимания. Она нерешительно ждет, потом стучит его по спине:

— Титч!

Он отрывается от партнерши и раздраженно оглядывается. Сексапильная Секретарша смотрит волком на Свадебный Торт и вытирает рукавом влажный подбородок.

— Титч, нам надо поговорить, — заявляет Свадебный Торт.

А в другом месте девушка, наряженная гангстером 30-х годов, с нарисованными усами, подходит к сексапильной девушке-рядовому и Принцессе:

— Эй, Алисон? О боже! Извини, Джанин, сзади ты вылитая Алисон!

— Ничего страшного, Фиона! Кажется, Алисон где-то с Максом Брейди.

— Спасибо!

Гангстер 30-х годов идет дальше. Сексапильная Рядовая немедленно перестает улыбается и говорит Принцессе:

— Вот сучка! Это же надо — сзади я вылитая Алисон Камминс! Да у нее жопа в три раза больше моей!

— Фиона в этом прикиде похожа на лесбиянку, — замечает Принцесса.

— Тупица долбанутая — вот она кто, — говорит сексапильная Рядовая.

Принцесса, Рядовая, Аквалангистка и Викторианская Дама, похожая на свадебный торт, знали, что опасно проносить сюда выпивку, и поэтому они выпили заранее: каждая по три “бризера” и по стопке водки — по правде говоря, никто так и не допил водку, кроме Викторианской Дамы, а потом она все норовила упасть по дороге сюда, и остальным девушкам пришлось чуть ли не на руках ее нести мимо этого противного старикашки-священника. И все равно Принцесса по-прежнему чувствует себя не в своей тарелке, а Рядовая — еще более неуютно. На автостоянке она приняла две таблетки, и теперь говорит очень быстро, очень громко и довольно бессмысленно.

— Похоже, Келли-Энн все-таки отловила Титча, — говорит Принцесса, глядя на сцену, которая разыгрывается в углу.

— О боже! Неужели она ему прямо сейчас расскажет? — говорит Аквалангистка.

— И на что она только рассчитывает? — говорит Рядовая. — Что он прекратит целоваться с Эммери Фокс, упадет перед ней на одно колено прямо здесь, в этом вонючем Сибрукском спортзале, и скажет: “Ах, Келли-Энн, пожалуйста, выходи за меня замуж!” Да — так, что ли?

— Он очень недурен собой, — замечает Принцесса.

— Да ничего в нем нет особенного, — отмахивается Рядовая. — Он же просто мальчишка, понимаешь?

Между девушками вклинивается силач с усиками с закрученными концами, в трико леопардовой расцветки и, улыбаясь, переводит взгляд с одной на другую. Они, в свой черед, глядят на него с выражением откровенной гадливости, как смотрят обычно, ну, скажем, на насильников. Силач удаляется — и уже не выглядит очень-то сильным.

— Господи, как меня достали эти вонючие мальчишки, — стонет Рядовая. — Мне нужен мужчина!

— Мне тоже, — говорит Принцесса.

— О боже! Лори, не смотри туда — но этот чертов тип, этот Робин Гуд, опять страшно на тебя пялится, — докладывает Аквалангистка.

— Господи, да чего ему нужно?

— Давай я подкачу к нему и скажу, чтобы перестал тебя напрягать.

— Не трать зря кислород!

— А что слышно от Прекрасного Принца? — спрашивает Рядовая.

У Принцессы вытягивается лицо.

— О, Лори… — Рядовая, как бы утешая подругу, кладет руку ей на плечо. — Не порти себе вечер из-за него. Выключи телефон и перестань о нем думать!

— Да я о нем и не думаю, — бормочет Принцесса, и волосы падают ей на лицо.

— Он бы хоть колеса принес, — говорит Рядовая. — Господи, какая же тут скучища! Сибрукские парни такие бесхребетные! — Она убирает руку, обхватывает сама себя обнаженными руками. — Ужасно трахаться хочется!

Посреди танцплощадки Найелла/Труди остановила по пути из уборной сногсшибательно красивая девушка, одетая Наташей Фатале — главным врагом Американского Лося Бульвинкля. Девушка интересуется, откуда он взял такую губную помаду. Найелл, обильно потея, не может решить, что же ей ответить. Сказать ей, что взял помаду у сестры и не знает, как она называется? Или выложить ей правду — что он влюбился в эту помаду в маленьком магазинчике в Сэндикоув-виллидж? Сногсшибательная девушка терпеливо ждет. Найелл чувствует, что одна из его грудей начинает неудержимо выползать из корсета.