Похоже, что девушки, в массе своей, пожертвовали творческим подходом в пользу редкой возможности одеться пофривольнее. Шаловливые медсестры вышагивают рядом с эксцентричными ковбойшами; пышнотелая Лара Крофт в ботфортах до бедер несет перламутровый хвост русалки, которая на один головокружительный миг кажется голой выше пояса — пока до тебя не доходит, что на ней трико телесного цвета; женщина-полицейский садомазохистского вида, порно-Клеопатра, четыре пошатывающиеся принцессы, идущие рука об руку на каблучках, подобающих принцессам, по ухабистому переулку; две Женщины-Кошки, уже выгибающие спины друг на друга, целое полчище Бетани в разных обличьях (наряды скопированы с различных видеозаписей), — и все они стекаются в одно место и пристраиваются к очереди, которая стоит на ступеньках, ведущих в спортзал, откуда доносится музыка и заманчиво блестят разноцветные огоньки…

Пансионеры, пытаясь все это рассмотреть, ненадолго останавливаются, словно не желая дальше идти: кажется, они очутились в земном раю, не покидая пределов своей школы, и теперь им страшно, что наваждение вот-вот рассеется, пьянящее видение растает в воздухе… Но потом все как один передумывают и спешат присоединиться к очереди.

На верхних ступеньках Автоматор отдает последние распоряжения Говарду-Трусу и мисс Макинтайр:

— Сейчас семь сорок пять. Я хочу, чтобы в восемь тридцать эти двери были заперты. После восьми тридцати ВХОД КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩЕН — при любых обстоятельствах! До десяти тридцати вечера никто не должен покидать помещения без вашего разрешения. А если кто-то уходит, то ВОЗВРАЩАТЬСЯ ЗАПРЕЩЕНО. Если кто-то будет вести себя вызывающе или неприлично — немедленно вызывайте их родителей. А если кто-нибудь, — тут он повышает голос, — будет иметь при себе или окажется под воздействием алкоголя или каких-либо наркотических веществ, он будет наказан немедленным отчислением до полного выяснения обстоятельств школьным комитетом.

Он бросает испепеляющий взгляд на вереницу скованных внезапным ужасом подростков, которые боятся шелохнуться и пикнуть, чтобы не дохнуть спиртным.

— Хорошо, — говорит и.о. директора.

Он уже опаздывает на свой благотворительный обед в Сибрукском клубе регбистов. Простившись со смотрителями вечера, он спускается по лестнице мимо очереди школьников, направляясь к парковке, и вдруг, уже пройдя несколько шагов от конца этого хвоста, останавливается. Почесав в голове, он оборачивается и медленно шагает назад, как будто и сам толком не знает зачем. Но вот он доходит до Денниса и Найелла.

Среди участников маскарада воцаряется гробовая тишина. Пригладив свой красный галстук, оправив свой темно-серый блейзер, Автоматор, сощурив глаза, пристально глядит на Денниса. Деннис, нарядившийся в точности так же, что-то нервно напевает себе под нос, уставившись на рептильную шею Макса Брейди, который стоит перед ним. Кое-кто из стоящих в очереди уже не выдерживает и хихикает. Всем, кто смотрит на них — а смотрят на них все до одного, — кажется, будто Автоматор глядится в ярмарочное зеркало. Он переводит взгляд на Найелла, а потом снова на Денниса. Он уже собирается что-то сказать, но передумывает; простояв так, в полном молчании, целую минуту, в упор разглядывая Денниса, который вот-вот расплачется, Автоматор наконец, пробурчав что-то, поворачивается и уходит по своим делам.

Все слушают, как замирают его шаги на парковке, как с лязгом открывается и потом захлопывается дверь его автомобиля, как заводится мотор; наконец, когда машина на большой скорости уносится в ночную тьму, наступает всеобщее бурное веселье.

— Вы все отчислены! — кричит и.о. директора Деннис Хоуи. — Хэллоуин запрещен! Созерцайте свои пупы! Воздержитесь от замечаний!

Найелл только трясет головой и молча благодарит Бога, которому он уже обещал никогда больше не слушать Денниса.

Двери открываются, и очередь быстро движется вперед. Но прежде чем начнется вечеринка, остается пройти через последнее испытание — через вестибюль спортзала, где за столом одиноко сидит отец Грин и собирает входную плату. Здесь, при бездушном и беспощадно ярком освещении, все они вновь выглядят детьми — как бы роскошны или причудливы ни были их наряды; школьники проходят мимо стола, бросая в ведерко свои помятые пятерки, а священник благодарит их безличным, подчеркнуто вежливым тоном, стойко отводя взгляд от святотатственных костюмов (а таких здесь подавляющее большинство), не говоря уж об акрах голой, покрытой пупырышками кожи, — и все же по участникам празднества пробегает какой-то холодок, словно их подвергают унижению, и они спешат как можно скорее…

— О, мистер Джастер!

Скиппи неохотно возвращается назад. В чем дело? Он что, не видел, что Скиппи положил деньги? Ресницы священника — длинные и, что удивительно, почти женские — взлетают кверху, открывая черные, как уголь, глаза.

— Кажется, вы теряете крылышко? — Он вытягивает узловатый палец.

Скиппи смотри вниз — действительно, от пятки одного из сапожек из драконьей кожи отстают перья. Он нагибается, быстро закрепляет их, а потом, пробормотав слова благодарности, спешит в зал.

Все остальные уже ушли; всюду темнота, и Скиппи едва ли не вечность блуждает наобум, пробираясь между ведьмами, мутантами, троллями и террористами, не в состоянии опознать никого из знакомых. Все свободное место завешано черными тканями, украшенными звездами, полумесяцами и таинственными рунами. Под потолком, будто неприкаянные души, парят черные воздушные шары, с карниза свисает веревочная черная паутина, из стен выбираются изувеченные манекены, а над будкой диджея, где Уоллес Уиллис — ведущий гитарист “Шэдоуфакса”, главной рок-группы Сибрукского колледжа — меняет пластинки, щерится редкозубая тыква, как будто правящая бал на этой вакханалии. Когда глаза Скиппи привыкают к темноте, ему удается опознать почти всех участников карнавала мужского пола. Вон тот Зевс с ватной бородой, в купальном халате, — это Одиссеас Антопопополус; активист ИРА в камуфляже и вязаном шлеме может быть только Муирисом де Балдрейтом. Но некоторые персонажи все еще остаются загадочными. Например, зловещая Смерть, прячущая лицо под капюшоном плаща, ростом не ниже метра девяноста, — кто это? Или вон тот розовый кролик, еще более зловещий, отплясывающий джитеррбаг рядом с Винсентом Бейли и Гектором О’Луни? А все эти девушки — неужели они те самые, которых он видит каждый день, когда они толпятся в “Тексако” в очереди за сигаретами или телефонными карточками? Неужели они все это время втайне и были вот этим? Если бы не выцветшая разметка баскетбольного корта на полу, единственный видимый признак прежнего материального воплощения этого зала, Скиппи бы решил, что по ошибке попал не туда…

— Привет, Скиппи, — говорит замогильный голос. — Поздравляю с Днем мертвецов!

— Спасибо, Джефф.

— Это невероятно, правда?

— Да, просто удивительно…

— Хочешь фруктового пунша?

— Можно.

Эльф идет вслед за зомби к столу, где “Джикерс” Прендергаст разливает всем желающим из огромного чана пунш, приготовленный Монстро из остатков разных баночных фруктовых концентратов. Там уже и Деннис, и Рупрехт; первый только что временно отчислил Джикерса за его вызывающий костюм (он оделся под Мэтса Уайлендера, теннисного аса восьмидесятых), а потом навсегда исключил его из школы за то, что не позаботился подлить в пунш спиртного. Вскоре прибегает Найелл:

— Эй, слушайте все! Марио только что отвергла девушка!

— Ничего не отвергла, ты, придурок в женском платье, — рявкает Марио, явившийся вслед за ним. — Я же тебе сказал: она диабетик, ей нужно пойти вколоть инсулин.

— Да я все видел! — заявляет Найелл с видом нераскаянного злорадства. — От во-рот по-во-рот!

— Смейтесь-смейтесь, мистер Шутник, а вот когда эта телка вколет себе инсулин и вернется, тогда уже мы над вами посмеемся.

— Ну, даже если она не вернется… — тоном утешителя начинает Джефф.

— Вернется.

— Да, но если даже не вернется, то тут еще сколько угодно других дам.