— Ты много что себе не представляешь. Значит, сидят они в тюрьме, ждут приговора по всей строгости закона. Альбера так вообще, наверно, психиатры изучают. И вот заходят к ним однажды такие тихонькие, незаметные средних лет господа и предлагают: вы нам формулу и прочие «know how», а мы вас потихоньку выпустим куда-нибудь подальше. И денежек дадим, и документы чистенькие. Выпустят их потом или, наоборот, тихонько уберут — это вопрос, конечно, спорный. Но секрет, скорее всего, вызнают. А то и просто вколют что-нибудь этакое, психотропное, они все и расскажут. Там, наверху, не то что в нашем подземелье. Там в самом деле наступил расцвет науки.

— Вы рассуждаете совсем как наш Иван.

— Значит, Иван — взрослый, разумный человек. И он, наверно, лучше знает жизнь, чем ты. Что, ваш Иван не стал бы со мной спорить?

— Не знаю, не уверен. Когда Иван так рассуждал, он своею судьбой распоряжался, а за других не решал. Он старше меня лет на восемь и вырос в большом мире.

— Значит, он старше тебя на вечность.

— Нет. Теперь уже, наверно, не на вечность.

— Взять мир за горло хочет не один Альбер, поверь ты мне.

— Но большинство тех, кто у нас работает, вообще не знает и не понимает, что тут производится. Тем более — как. Им-то за что гибнуть? Просто потому что не повезло?

— А потом выяснится, что все они знали гораздо больше, чем ты думаешь. Умные дяди их расспросят и соберут эту головоломку.

И так по кругу. То, что они задумали и сделали, наверно, лучше коротко назвать и не пытаться описывать, как это осуществлялось. Все равно мне не описать работу в узких вентиляционных трубах, во тьме, под носом у охраны, на ощупь, задыхаясь в нижних ярусах, где газа слишком много.

— Вообще-то внизу было безопаснее всего, — объяснял Андре философически. — Тут весь народ настолько суеверный, что ночью на четвертый ярус никакую охрану никакой палкой не загонишь. Каждому кажется, что на него набросятся лично его покойники — те, кого он туда отправил.

А если рассказывать коротко, то операция включала в себя три этапа. Сначала уничтожить весь запас «соляной эссенции», причем так, чтобы на всех датчиках и приборах она по-прежнему казалась бы в лучшем виде, хотя на самом деле давно уже превратилась в стекловидную массу, из которой никакими ухищрениями нельзя было снова получить страшный газ. Эта операция называлась «жарить яичницу»; ею занимался Андре — в одиночку. Стрем думал, что с помощью волшебного колечка, на самом деле — с помощью ремня. Андре взял его якобы для страховки, а потом вернул на хранение Карин — были у него на этот счет свои соображения.

Второй этап — минирование лабораторного яруса. От него не должно было остаться и следа — в этом заговорщики были единодушны. Уничтожить третий ярус отдельно от всего прочего подземелья Ивор бы не смог и подавно. Тут нужен был Андре с его акробатикой за гранью фантастики — и тот возился с этим очень долго. Лаборатории и охранялись, и проверялись весьма тщательно.

Третий этап — подготовка одного из вентиляционных отверстий, через которое Андре должен был вылезти вместе с Карин. По расчетам Ивора, оно находилось выше охраняемой территории и даже, может быть, за пределами Альберовых земель. Для этого побега Андре подходил идеально: достаточно миниатюрен, феноменально ловок, не слишком отравлен. Щит делал успех предприятия почти гарантированным. Если можно было бы сразу пересечь границу, то все казалось бы просто как в сказке. Иначе нужно было идти объясняться с властями или пытаться выйти к морю и звать «голландцев». Это сложнее: до моря оттуда идти и идти.

Оставался вопрос, как спасти остальных. В свете его решения Андре был настроен как раз немедленно сдаться властям и вести их походом на Альбера. Ивор считал это непроходимой глупостью.

— Ты, наверно, не представляешь себе, сколько нужно звонков, бумаг и подписей, чтобы получить ордер на обыск у почтенного, очень богатого предпринимателя, даже если он производит домашние тапочки. А тут оборонное предприятие. И у Альбера наверняка везде свои люди, которые немедленно дадут ему знать, что появился сумасшедший парень и катит на него бочку. А уж когда ты станешь излагать свои анкетные данные, тебя засунут в психушку до конца твоих дней. Правда, я думаю, конец наступит очень скоро. И твой, и наш. Карин, может быть, уцелеет в этой передряге, но ее там тоже ничего хорошего не ждет. Иди, иди к морю и не оборачивайся.

Первоначальный план Ивора был гораздо проще. Стрем хотел выставить Андре и Карин из подземелья и подорвать его — вместе с собой — через несколько часов после побега или при первой же тревоге. Взрыв уничтожил бы все: и лаборатории, и готовую продукцию. Правда, остался бы Альбер, которому пришлось бы отвечать на вопросы: что это у вас там взорвалось? Сколько человек погибло? А чем они занимались? Но если бы Андре уцелел, с Альбером нашлось бы кому потягаться.

Такой план можно было бы осуществить довольно быстро. Полгода бы хватило. Но Андре упрямо настаивал на том, чтобы попытаться спасти людей и не взрывать все подземелье. Положим, он исчез. Утащил Карин и скрылся. Если лаз за ним намертво закрыть, можно подумать, что он спрятался где-то внизу. И долго его там искать. А если подгадать так, чтобы Альбер уехал, можно было бы выиграть довольно много времени, пройти границу и позвать на помощь Бет. Андре пытался просчитать, возможно ли под щитом пройти сквозь горную закрытую границу. Ивор ворчал, что ничего из этого не выйдет, но все-таки они подготавливали сложный побег без катастрофы. Правда, Ивор и свой первоначальный план тоже готовил к исполнению — своими руками и не докладывая об этом Андре, хотя тот, вероятно, догадывался. И все это было так трудно и так долго, как не бывает по другую сторону границы.

Тем временем Карин росла, и отношения внутри маленькой странной семьи становились сложнее. Мейбл слушала сказки и присутствовала на всех прочих занятиях, и Андре, в конце концов, с этим смирился. Для Карин, если разобраться, Мейбл была единственной «мамой», которую она помнила и любила. Хотя, конечно, Андре предпочитал, чтобы в этих занятиях участвовал сам Ивор, но так бывало нечасто.

Зато Ивор исправно добывал все, что ему заказывали: учебники, карандаши, краски, кисти, линейки, глину, пластилин, горы бумаги и тетрадей и горы детских книг на разных языках. С книгами не всегда все проходило гладко. Иногда они провоцировали взрывы, которые трудно было заранее предвидеть. Очень опасным оказался, например, Карлсон, который живет на крыше.

— Надо же, — вздохнул Андре, спускаясь с Мейбл по железной лестнице, — ведь и я когда-то гулял по крышам. Мы по-другому не ходили, нам так больше нравилось.

— Кому — нам? — тут же ощетинилась Мейбл.

— Нам с Санькой. Мы всегда ходили вместе.

— И что же вы там делали, на крышах?

— Ну, например, кидались каштанами.

Мейбл вдруг села на ступеньку и заплакала. Андре пристроился рядом, помолчал, смущенно спросил:

— Прости меня. Не надо было говорить про эти крыши.

— Не обращай внимания, — сказала Мейбл, вытирая слезы. — Все равно ты лучшее, что было в моей жизни.

Андре вздохнул:

— Брось! Не такое я сокровище. Я так — детская выдумка или вообще незнамо что. Еще неизвестно, много ли от меня было бы проку в обыкновенной человеческой семье.

— По крайней мере, ты не напиваешься до чертиков, — буркнула Мейбл. Подумала и перечислила довольно длинный ряд того, что может сделать жизнь в семье невыносимой. При этом она точно называла вещи своими именами. Так уж там было принято. Попытки соблюсти приличия рассматривались как смешное жеманство — не более того.

— Меня теперь уже, наверно, ничем нельзя шокировать, — сказал как-то Андре. — Интересно, это только мы росли такими тепличными детишками, или у нас в стране жизнь все-таки другая? Кого бы спросить? Не Бет же…

— Может, Кроноса? — предложил я.

— Кронос уж точно ничего про жизнь не знает. Он человек абстрактный. Скорей уж Тонио… Впрочем, ладно. Я тоже обойдусь без этих знаний. Пусть у меня останутся иллюзии.