– Спасибо! Это вы серьезно?! – только и смогла я сказать в ответ.

– Надеюсь, вы хорошо понимаете, что получить и отсидеть – это две большие разницы! Примерно так же, как пообещать взять в жены и в самом деле жениться. Разумеется, плагиат, и вы наверняка сто раз слышали эту шутку. Но я родился в Одессе, где так говорили, и я вам тоже так сказал!

Я кивнула.

– Раз так, то поясню. Для здешних левых очень важно, чтобы вы получили по максимуму. Разумеется, это очень важно и для арабов, для которых вы теперь – кровный враг, а значит, мишень. России как таковой ваша судьба, разумеется, безразлична. Вы это, я думаю, осознаете. Но из соображений престижа Родина постарается вас – своего гражданина, гражданочку, так сказать, – отправить для отсидки домой. Местные власти противиться также не будут, так как на вас им плевать. Суровость к убийце арабских детей будет проявлена, но им важно продемонстрировать и России свою гибкость и доброжелательность. После неизбежного завала вашего дела господином Мучником подключусь я и еще несколько весьма профессиональных людей. Мы не можем стереть из истории сам факт убийства арабского подростка, но укажем на вопиющие ошибки в ведении вашего дела, которые, несомненно, будут допущены в ходе судебного разбирательства и уже допускаются в ходе следствия. И российские власти, ознакомившись с этими материалами, смогут просто выпустить вас, объяснив международным проверяющим организациям, что суд, не разобравшись в сути случившегося, принял, очевидно, неверное решение и незачем держать за решеткой человека, в отношении которого в ходе следствия и судебного производства было допущено множество нарушений.

Мне нечего было ему возразить…

После вынесения вердикта о пожизненном заключении прошло не более двух недель, когда ко мне в камеру вместе с какими-то высокими местными чинами вошел очень полный, одышливый человек, знакомый мне по телевизионным репортажам. Я знала, что несколько лет назад он ушел из журналистики на дипломатическую работу. Нас оставили один на один, и он тяжело опустился на единственный в камере стул. Потом вынул из полиэтиленового пакета коробку зефира в шоколаде, положил на стол и пододвинул в мою сторону. Я при этом продолжала сидеть на своей койке.

– Вот, ваши друзья велели вам передать… – проговорил он с характерным астматическим присвистом. – С приветом вместе передать велели.

– Спасибо вам! – только и смогла я выдавить из себя.

Он кивнул.

– Что ж это вы, голубушка, проблемы нам создаете? А? Думаете, здесь, на Ближнем Востоке, нам, российским дипломатам, нечем себя занять? Напрасно… А вы приехали, и давай арабских подростков мочить почем зря! Нехорошо, дорогая моя!

– Но вы же наверняка знаете, как все произошло… – попыталась я возразить.

– Знаю, знаю! Ваш любимый человек истекает кровью из-за дикой выходки арабского пацана-террориста, а полицейский этот, гуманист недоделанный, кидается оказывать медицинскую помощь виновнику происшествия – малолетнему преступнику. Он, видите ли, голову себе разбил, убегая с места преступления! Вы просто сократили очередь за первой помощью!

– Ну вот видите, вы действительно все знаете!

– Все я знаю! – Он обреченно махнул рукой. – А толку, что знаю? Я здесь не вас и даже не себя самого представляю, а государство Российское. Поэтому и говорю то, что говорить обязан. Впрочем, ваши дела, дорогая моя, не так уж плохи. Вы-то, я думаю, знаете, кто за вами стоит. Послы просто так по тюрьмам не шляются. Здесь, в представительстве, еще люди есть, а тут я прямую инструкцию получил…

Я попыталась совершенно искренне возразить и объяснить, что не понимаю, о каких таких людях, стоящих за моей спиной, идет речь. Семен с Игорем Борисовичем, как мне казалось, все же не тянули на тот уровень, на который намекал одышливый посол. Но он даже не стал меня слушать.

– Давайте не будем, дорогая моя! Я вас ни о чем не спрашиваю, а вы, в свою очередь, не должны напрягаться, чтобы мне врать!

– Я не вру!

Он опять отмахнулся.

– Моя обязанность сказать вам, что ваш вопрос решается и, видимо, вы будете отправлены для отбывания наказания на родину. Вы поняли, что я сейчас сказал?

– Да!

– Я обязан поинтересоваться, не притесняют ли вас в тюрьме? Не подвергаетесь ли вы пыткам? Не совершаются ли в отношении вас действия, унижающие ваше человеческое и национальное достоинство?

– А как, простите, можно унизить мое национальное достоинство – растоптать при мне блин с икрой, вылить водку на пол и разбить о стену балалайку?

– Не приведи господи! – Рассмеявшись, он поднялся. – По вашему ответу я понял, что тюрьма вам нравится! Что ж! Для человека, схлопотавшего пожизненный срок, это большая удача! И еще: я обязан поинтересоваться, как вас здесь кормят.

– Зефира с фабрики «Большевичка» мне не дают – так что, если бы не вы…

– Я же сказал уже – это не от меня! Просто ваши друзья знают, что вы любите именно этот зефир и еще неравнодушны к виски «Бомо», но виски сюда не пронесешь!

«Если речь зашла о «Бомо», то это уже точно Семен!» – подумала я, и на душе потеплело.

– Знаете, – сказала я своему визитеру. – Мне здесь два раза подавали потрясающе приготовленный хумус!

Гость удивительным образом оживился.

– Интересно, как же это можно потрясающе приготовить хумус, да еще в тюрьме?

– Похоже, это был какой-то мусульманский праздник, – припомнила я. – А здесь к арабам проявляют вообще какие-то чудеса внимательности. Но и мне перепало. А делается все очень просто – берется самый обычный хумус и раскладывается по тарелкам так, чтобы в середине каждой порции была ямка. В глубокой сковороде тем временем кипит оливковое масло, в которое погружают кедровые орешки…

– Ливанские орешки! Здесь они ливанскими называются! – почти сладострастно подсказал мне посол.

– Отлично – значит, ливанские! И вот, когда орешки подрумяниваются, их вместе с кипящим маслом распределяют по тарелкам, заполняя кипящей смесью хумусовые ямки. Вкус…

– Спис-с-с-сфический! – процитировал мой гость и сглотнул слюну.

С кулинарной темы мы уже не свернули.

– А я, признаться, больше всего люблю заливное! – проворковал высокопоставленный дипломат. – Из свиных ножек, не на Ближнем Востоке будь сказано, и рыбное – из семги! И обязательно с шампанским! О господи! Грешен аз есмь!

Он ушел, а я съела сразу две зефирины и продолжила работу на компьютере. На самом деле это очень правильно – однажды остановиться и подвести итог прожитой до сего дня жизни. И тюрьма – едва ли не самое лучшее для этого место. Я старалась написать все совершенно откровенно, ничего не округляя и не сглаживая. Когда я стану благообразной старушенцией, пусть хоть что-то напоминает мне не только о событиях, в которых я участвовала, но и об испытанных мной чувствах. Я надеюсь, что та ветхая бабулька из непредставимого пока будущего вспомнит запах московской хрущевки, в которой выросла, и брызги на порогах бесчисленных российских рек, по которым сплавлялась на старенькой байдарке с обожаемым отцом. И пусть в ее ушах зазвенит вновь отцовская гитара и вновь раздастся его волшебный хрипловатый голос. Пусть она вспомнит, что чувствовала, когда встретила свою первую и единственную любовь, и как потом по глупости лишилась невинности с безразличным ей придурком. Пусть она вновь ощутит ту боль, которая парализовала меня и маму, когда нас бросил отец, внезапно превратившийся из благородного гранда в вульгарного нового русского. Как это было горько! Но еще ужаснее осознание того, что она сама предала любимого человека, поверив грязной клевете! Я надеюсь, что на склоне лет та старуха потеряет все, что угодно: зубы, волосы, но только не здравый рассудок. Ибо я никогда не буду готова к встрече с дядюшкой Альцгеймером! И я буду сильной, пока буду помнить, как боролась за свое место под солнцем! Брошенный институт, полный риска бизнес, рожденная хрен знает от кого дочь и проклятый рэкет! И снова короткая встреча все с тем же любимым человеком! А потом выстрелы, мои выстрелы в несовершеннолетнего террориста, попытавшегося убить нас в ту минуту, когда мы наконец снова встретились на этой земле! И вот, наконец, тюрьма. Мне еще нет и тридцати! Меня можно ненавидеть и даже презирать! Меня можно обзывать и убийцей, и блядью! Но я – боец! И я верю, что, даже дожив до старости, останусь собой! Старое сердце будет биться сильнее, вспоминая то, от чего билось в молодости, и продолжит гнать по-прежнему горячую кровь по моим старым жилам!