– Я включаю громкую связь, и говорить будем по-русски.

– Как хочешь, – прохрипел сквозь помехи его собеседник. – Она говорит, что она мать ребенка?

– Не она говорит, а я тебе говорю, Мурад! Она – мать младенца!

В трубке раздался хриплый смех.

– Это невозможно, Али! Тебя обманули, господин Култыгов! Обманули и подставили! Его мать уже час как мертва! Мы его на всякий случай забрали, чтобы эту стерву выманить. Перестраховались. С ней все кончено. – За этим последовало несколько слов на непонятном мне языке.

Судя по выражению на лице Али-Хассана, ему было сказано что-то оскорбительное. Он прорычал:

– Отдай ребенка!

Меня трясло так, что даже зубы стучали.

– Зачем? Кому?

– Отдай его матери! Если ты хочешь, чтобы я помог решить твои дела миром!

– Мне мир не нужен! Мы сильнее! Зачем нам мир?! Но если какая-то дура считает себя его матерью, пусть платит! Мир х…ня! Нам нужны деньги! У нас целые деревни в горах голодают. Им деньги нужны, хотя бы на хлеб и чай.

– Какой, на х…, чай! Ты новый «Мерседес» себе купишь и груду стволов!

– А ты продавай нам стволы дешевле и «мерсы» мидовские нам сам подгоняй, чтобы люди на угон не отвлекались!

– Отдай ребенка!

– Миллион долларов!

– Ты сдурел?

Я хотела крикнуть, что согласна на все, но Али-Хассан в мгновение ока заткнул мне рот на удивление сильной, большой ладонью. Тем не менее Мурад услышал исходивший от меня звук.

– Ты не один? Что там за женщина рядом с тобой?

Али-Хассан отпустил меня и покрутил пальцем у виска. Но я все равно ответила:

– Я – мать мальчика!

Ответом мне был смех.

– Пуcть приезжает сюда, в Полыньковскую. Не знаю, на кой ей этот ребенок сдался. Ее дело. Привезут деньги – отпущу их обоих. Сейчас к больнице подъедет Магомед на своей «БМВ»-«пятерке». Он Аслана вечером в аэропорт отвозил, а сейчас его встретит и рванет назад. Пусть она с ними едет.

– Мальчик уже у тебя? – спросил Али-Хассан.

Но той стороне возникла пауза. Очевидно, Мурад решал, стоит врать или нет. Решил, что врать ни к чему.

– Усман Надиев его везет, задержался где-то. По своим делам, наверное, в Волгограде у б… какой-нибудь застрял. Ничего! Скоро приедет.

– Позвони Усману и узнай, где они!

– Ага! Ты же с этим разъе…м в школе учился! Знаешь его! Он свою мобилу позавчера по пьяни в толчке утопил – мусульманин х…!

Мурад помолчал. Потом мрачно прохрипел в трубку:

– Только без глупостей, Али! У меня здесь все население в руках! Порвем на хрен! Всех порвем! И концов никто даже искать не будет. А баба эта пусть приезжает. В гостях поживет. Деньги пришлют – отпустим! Мы с детьми не воюем. Мы – люди чистые!

В трубке щелкнуло, и звонок прервался.

– Вам ехать нельзя! – с трудом проговорил Али-Хассан.

– Мне нельзя?! – заорала на него я.

– Да, нельзя! Я не понимаю, почему они не верят, что вы мать мальчика?

– Мне плевать, что они думают, – я отдам им миллион! Если у меня его уже нет – продам дом!

– Вы согласитесь на миллион – они затребуют два! Я знаю этих людей.

– Знаю, что знаете! Слышала! В школу вместе ходили со всякими уродами!

– Да, ходил! – Голос Али-Хассана оставался спокойным. – Да, ходил! С ними, с этими уродами! И с другими уродами тоже учился! С такими же, как они! А где мне было еще учиться?! У нас на три деревни одна школа была, и та – восьмилетка. Все туда ходили. И такие, как я, и такие, как они.

– Небось и в родне у вас, господин Култыгов, тоже сплошные бандиты?!

– Сплошные, – кивнул он. – А были бы не сплошные, так меня давно уже в колбасу порезали бы! И поэтому я хоть что-то сделать могу, спасти или вытащить кого-то… Этому Мураду, ублюдку, было бы проще меня пришить – и все! Он же сильным себя считает! Не понимает, что вся сила только до поры до времени. Но он не трогает меня, потому что не хочет кое-кому кровником стать!

– Кому же, интересно?!

Култыгов оставил мой вопрос без ответа.

– Так и что мне, по-вашему, делать? – спросила я спустя минуту.

– Почему у вас мужа нет? – непонятно к чему поинтересовался он.

– Не ваше дело!

– Ясно, что не мое… В общем, так. Ехать вам нельзя. Остаемся здесь. Будем с ними вести переговоры и тянуть резину. Им ваш мальчик ни к чему. И! – Он поднял палец. – Если бы вы не вылезли со своим согласием заплатить деньги, мы бы его додавили и забрали ребенка просто так! А теперь у него уже море баксов перед глазами!

– Конечно! Теперь я во всем виновата!

– И еще… – Али-Хассан еще сильнее наморщил свой лоб. – Почему он не верит, что вы мать?

– Еще раз повторяю – на это мне плевать! Я еду! У меня выхода нет!

– Подумайте об остальных членах семьи!

– Уважаемый господин Али-Хассан Култыгов! – Я впилась взглядом в его сощуренные глаза.

– Да… – отозвался он.

– А идите вы прямиком к е… матери! Поняли?!

Я развернулась на каблуках и буквально слетела с лестницы. Миновав скучающих у входа ментов, я выскочила на улицу. Али-Хассан следом за мной не пошел, и я несколько минут простояла, прислонясь к железной решетке ограды. Довольно скоро ко мне подъехала старая «пятьсот тридцатая» «БМВ». Машине было минимум лет семь, она была бита-перебита, много раз неряшливо перекрашивалась, и, судя по всему, техническое ее состояние оставляло желать лучшего. Тем не менее хозяева не поскупились на убогий внешний апгрейд рыдвана. На чадящие сизым дымом сдвоенные выхлопные трубы были надеты наконечники из нержавейки. Над бампером красовались пародийно-огромные желтые противотуманные фары. К покореженной черной крышке багажника крепился покрашенный в отвратительный желтый цвет спойлер. Внутри маячила небритая рожа. Судя по всему, это и был тот самый Магомед, с которым мне предстояло проехать триста километров до полыньковского элеватора.

Водительское окошко со скрипом открылось, и к моим ногам упал выброшенный из машины окурок.

– Ты, что ли, к Мураду?

– Догадался? – спросила я, садясь на заднее сиденье. – Вычислил в толпе?

В переулке, кроме меня, все равно не было ни одного человека. Догадаться, что именно я их жду, было нетрудно.

– Умную из себя не строй! – процедил сквозь зубы водитель. Я стиснула зубы и не стала отвечать. Я даже не подумала сесть спереди и разместилась на заднем сиденье. В машине воняло горелым табаком. Обивка во многих местах была прожжена окурками. На зеркальце заднего вида болтались дешевые четки с прикрепленной к ним прямоугольной пластинкой, покрытой зеленой эмалью. На пластинке арабской вязью было выведено, видимо, что-то благочестивое из Корана. Я отвернулась к окошку, чтобы не видеть ни это убожество, ни обсыпанную перхотью засаленную шевелюру водителя.

Через тридцать пять минут мы подъехали к аэропорту. Прошло меньше двух часов с того момента, как здесь приземлилась наша эмчеэсовская «тушка».

– Жди в машине, – приказал Магомед сквозь зубы, заглушил мотор и, оставив машину на стоянке, отправился к зоне прилета.

За то время, что мы ехали, у меня затекла нога. В кармане переднего сиденья лежала жестяная коробка из-под датского печенья, которая больно давила на колено и не давала вытянуть ноги. Воспользовавшись остановкой, я переместилась немного вдоль дивана и приняла более-менее приемлемое для долгой поездки положение. Пристраивая ноги поудобнее, я сильно задела коробку, и в ней грохнуло что-то железное и, судя по всему, тяжелое. Осмотревшись и убедившись, что рядом никого нет, я вытащила ее и открыла. Внутри лежал завернутый в кухонное полотенце пистолет «макаров» с полным магазином патронов. Там же были две полные запасные обоймы и одна пустая. Серийный номер на пистолете отсутствовал – был спилен или сточен. Пустой магазин я оставила в коробке вместе с тряпьем, а все остальное распихала по карманам своей куртки. Когда я занималась в стрелковой секции, мы стреляли из малокалиберного «марголина», но для порядка изучали и прочее стрелковое оружие. Как говорил наш тренер, «макаров» пригоден в основном для того, чтобы застрелиться самому. Вспомнив это высказывание, я усмехнулась – это не про меня! «Мы пойдем другим путем!» – так, по-моему, утешал Ильич свою мать после того, как повесили брата Сашу. Впрочем, в отличие от классика марксизма-ленинизма, мне предстоящий путь был неведом. Так что я для верности сняла пистолет с предохранителя и дослала патрон в патронник. Мало ли что!