Я, естественно, поинтересовалась у Евпатия, что именно делал пресловутый целитель с дядькой Данилой. Использовал ли он, спрашивала я, какие-то травы или всякую чушь типа заклинаний и приговоров? Но ничего более осмысленного, чем расплывчатое заявление о том, что у Архипушки есть своя «секретная метода», я не услышала. «Ну, и бог с ним, – подумала я. – Пусть темнит. Главное – помогло!»

Десять раз я напоминала Оле, что заказала для них с Леней VIP-зал на прилете, но, непривычные к «новорусским» веяниям, они проскочили мимо девушки с плакатиком и вышли там же, где проходили все прочие пассажиры. Честно говоря, слово «проскочили» никак не подходило к Лене, который, хоть и не пользовался креслом-каталкой, но тяжело, с трудно скрываемой болью, шел, опираясь на костыль и палку. Голова его также была ограничена в движениях большим пластиковым ошейником. Я, честно говоря, была немало раздражена, так как Леня с Олей напрочь отказались принимать от меня билеты бизнес-класса. И это при том, что я вполне могла позволить себе арендовать для них отдельный самолет. Увидев, что они так и не появились в зале для привилегированных пассажиров, я, чертыхаясь, рванула к выходу из таможни и как раз застала их выходящими сквозь толпу «бомбил», призывно крутящих на волосатых пальцах ключи от своих тарантасов.

– Извини, – бросилась ко мне Оля. – Мы так и не поняли, к кому обращаться по поводу VIPа. Решили, что здесь быстрее…

– Там девица вас ждала, с плакатиком, с красненьким таким!

– Какая разница теперь! – прошептал Леня и улыбнулся мне. – Мы уже тут. Это главное!

Я подбежала к нему, подхватила за локти и, чуть приподнявшись на цыпочках, поцеловала в губы.

– Помнишь Уфу, вокзал, комендатуру?

– Да, спасибо тебе.

Он уже говорил мне это слово по телефону, но сейчас меня это «спасибо» словно резануло по сердцу.

– На здоровье! Дурак!

Леша загрузил в «Мерседес» их багаж и повез нас в отель. По дороге я узнала, что в последние месяцы проблемы и неприятности буквально сыпались на семью Ильиных. Мало этой аварии со всеми жуткими последствиями, так вдобавок ко всему неделю назад у отца случился инфаркт. Раньше родители собирались тоже приехать в Москву, но теперь мать круглые сутки дежурила у кровати мужа, и ни о каких поездках не могло быть и речи.

Огромный люкс, снятый мной за восемьсот долларов в день, состоял из двух спален, гостиной и небольшой кухни. Каждая спальня имела свою ванную комнату.

– Это безобразие! Ты ставишь нас в неудобное положение! – выговорил, я бы даже сказала, вышептал мне Леня.

– Да! А кто меня отправил в свое время в собственном вагоне-люксе? – напомнила я Лене его былой подвиг.

Он вздохнул, тяжело опустился в широкое кресло и перевел взгляд на окно. Из этого положения ему было видно только серое московское небо с плывущими по нему тяжелыми облаками. Я впервые задумалась о том, что мы совсем мало знакомы друг с другом. Тогда, в машине, мы не успели сказать друг другу и десятка фраз. А при первой встрече, в прошлой жизни, мы были совсем другими. Я не знала, о чем говорить с человеком, которого я давным-давно полюбила с первого взгляда, потом потеряла, а теперь опять нашла. Я не могла понять, он ли это или кто-то совсем другой?

Оля была в своей спальне и не выходила оттуда, наверное, чтобы не мешать нам.

– Кем ты сейчас работаешь? – Я сама удивилась, что у меня вырвался этот совершенно неуместный сейчас вопрос.

Но Леню это не удивило.

– Преподаю в школе программирование и компьютеры.

– Почему, ведь ты такой способный и умный?

– В школе должны преподавать способные и умные. Я уже отучился в институте и увидел однажды вечером ватагу детей – трех мальчиков и двух девочек, по девять-десять лет. Я заглянул в будку, откуда они выбежали, и увидел повешенную кошку. И я решил, что буду учить детей… тому, что сам умею… И постараюсь сделать так, чтобы они никогда не вешали кошек!

Я осторожно погладила его по голове и поцеловала в затылок. Он как-то странно сжался.

– Кстати, кошку я спас и назвал Шуркой. Мы ее с собой в Израиль взяли. Шея у нее на всю жизнь окривела, но год назад она нам пятерых котят принесла. Еле пристроили…

Я не могла контролировать свои глаза и отвернулась к окну. Чувствовала, как дрожит мой мокрый от слез подбородок. Это продолжалось несколько минут. Леня первым прервал молчание:

– Извини. Я очень устал, и мне больно говорить. Мы увидимся завтра после похода к врачу. Ладно?

Я еще раз поцеловала его и зашла к Оле.

– Он не знает, что я рассказала тебе обо всех его проблемах, – сказала Ленина сестра, сжав мою ладонь в своих руках. – Не подведи меня, ладно?

Я кивнула.

– Машина, на которой мы приехали, стоит внизу, у парадного входа. Пока вы здесь, она ваша двадцать четыре часа в сутки.

– К чему это? В этом действительно нет никакой необходимости!

– Простите, Оля! Не обижайтесь, но я не спрашивала вас, есть в этом необходимость или нет. Я просто сказала, что машина внизу. В восемь вечера на следующие двенадцать часов Алексея сменит Сергей. Через час вам подадут ужин, его принесут в номер…

– А ты не останешься с нами ужинать?

Я опять не удержалась и заплакала.

– Он устал. И, наверное, не очень хочет меня видеть! Я прибегу в любой момент, Оля! Правда – в любой момент! Но пусть он скажет, что ему нужно, чтобы я пришла!

Уже выбегая в коридор, я крикнула ей:

– Когда подавать завтрак, ужин и полдник, скажете сами. Можно по телефону. Никуда не нужно ходить!

Леня так и не позвонил сам ни разу. Я понимала, что ему самому трудно и больно говорить. Оля звонила, но он ее об этом не просил – она это делала, потому что мы так договорились. Я все это время была сама не своя и даже не понимаю, как, сидя за рулем, не устроила аварии. В это время я занималась созданием на фирме подразделения, которое будет торговать всякими продуктами и барахлом, в соответствии с тем, как мы договорились с Чертковым. Турбины внутри – растворимый кофе снаружи. Видимо, то, что я делала на автопилоте, было нормальным и правильным, но этим ведала какая-то внешняя часть моего сознания. Сама же я все время перемалывала только одну мысль, один вопрос мучил меня – кто мы с Леней друг другу?

Через день я без предварительного предупреждения приехала к ним в гостиницу. Леня спал после процедур. Я попросила Олю не будить его, но помочь мне разобраться в происходящем между нами.

Выслушав меня внимательно, Оля грустно улыбнулась и покачала головой:

– Я понимаю, что вам не просто. Но постарайтесь чуть-чуть отвлечься от своих личных страстей женского рода и встать на его место и понять, как себя при этих обстоятельствах чувствует мужчина.

– Я стараюсь… – пробормотала я.

– По-моему, стараетесь пока безуспешно. Увы! Каждый день нам с Леней звонит мама. Папе не становится лучше. Ни я, ни Леня не знаем, выживет ли он и увидим ли мы его, когда вернемся. Плюс к этому те проблемы, о которых вы якобы не знаете, но о которых сам Леня прекрасно знает от врачей. Плюс к этому то, что сегодня и здесь выразили крайнее сомнение в возможности его излечения от последствий травмы. И плюс к этому боль, которая не дает ему ни свободно говорить, ни нормально спать. Вот сейчас он заснул впервые за двое суток. И наверное, через час опять проснется, чтобы принять обезболивающее. Ночью он спать не будет. Я знаю. И теперь ответьте мне, каких эмоций, каких чувств, каких проявлений радости вы хотите от моего брата? – Олины глаза влажно блестели.

– Вам что, определенно сказали, что не смогут помочь?

– Да.

– А как же их реклама, что они могут вылечить все?

– У них есть замечательный ответ – мы можем все, кроме чудес!

Эти слова мне напомнили о чудотворце Архипушке, к которому Евпатий обещал привезти Леню в случае необходимости. Я рассказала о нем Оле, но та лишь махнула рукой.

– Ну о чем вы говорите! Мы же с вами все понимаем. Все это чушь, и чудес действительно не бывает. Леня никогда не согласится ехать ни к какому целителю! Слышите – никогда!