— Прости меня — я бы мог овладеть тобой — мог бы любить тебя,— но теперь уходи, уходи немедленно, пока не погибла...
Эта бесконечная в своей мощи сила продолжала повелевать ею даже из ослепительной Тьмы, ибо Тьма была Ромн, а Ромн был Пав. Как темная молния, это повеление пронеслось из конца в конец вселенной, раздался мощный взрыв, сила которого вытолкнула ее за пределы черной преисподней.
И в тот же миг тьма исчезла. Вспыхнул ослепительный свет. Силы, во власти которых она пребывала так долго, оказались столь могущественны, что не смогли причинить ей вреда. Так муха, попавшая в смерч, несущий смерть всему живому, вылетает из него невредимой. Бесконечность затянула ее в свою воронку и...
Ее босые ступни ощутили холодную гладкую ткань. Джирел зажмурилась, у нее кружилась голова. Она снова открыла глаза и увидела, что стоит в часовне Джори. В сереньком свете наступающего утра проступали до боли знакомые стены. Она стояла босиком на покрывающих пол знаменах, на ней была замшевая туника, под которой взволнованно вздымалась и опускалась ее высокая грудь; она с умилением смотрела на знакомые предметы. Наконец-то она снова дома.
Хеллсгард[1]
© Перевод В. Яковлевой.
На гребне холма Джирел Джори натянула поводья и остановила лошадь, оглядывая погруженные в молчание окрестности и заболоченную низину. Так вот он какой, Хеллсгард. В мыслях она представляла его себе именно таким, как видит сейчас с вершины высокого холма в янтарном свете заката, который каждую лужу в болотах превратил в сияющее золотом зеркало. Длинная насыпная дорога к замку тоненькой линией протянулась между болотами и зарослями камыша прямо к воротам этой мрачной крепости, одиноко возвышающейся посреди непролазных и губительных трясин. О, как много ночей этот замок в болотах, видимый как на ладони в вечернем свете заходящего солнца с вершины холма, преследовал ее в снах.
— Ты должна отыскать его до захода солнца, моя госпожа,— сказал ей Гай Гарлот с кривой усмешкой, исказившей его смазливое смуглое личико.— Пустынные болота окружают его со всех сторон, туманы скрывают его, и трясины насылают на Хеллсгард свои колдовские чары. Колдовские чары — и даже кое-что похуже, если легенды говорят правду. Выйти к нему можно лишь на закате дня.
Сидя на лошади на вершине холма, она ясно представила его кривую усмешку и тень издевки, мелькнувшую в его черных бездонных глазах,— и шепотом выругалась. Кругом стояла такая тишина, что она просто не осмеливалась говорить вслух. Еще бы, как тут осмелишься! В этом безмолвии было что-то странное, противоестественное. Ни птичье пение, ни шелест листьев не нарушали этого поистине мертвого молчания. Она поплотней закуталась в плащ и, пришпорив коня, стала спускаться вниз по склону.
«Гай Гарлот, Гай Гарлот!» — рефреном отзывался стук копыт ее лошади в ушах, пока она спускалась к подножию холма. Черный Гай все стоял перед ее внутренним взором: его тонкие губы, змеящиеся недоброй усмешкой, пристальный взгляд черных глаз, эта неестественная миловидность — противоестественная, ибо душа Гая была черна, как сам грех. Поистине не всеблагой Господь создал это существо, если столь черная душа была облачена в столь прекрасные покровы плоти. Лошадь в нерешительности остановилась перед насыпной дорогой, прорезавшей топь и ведущей прямо к Хеллсгарду. Джирел нетерпеливо дернула поводья и усмехнулась, глядя на ее вздрагивающие уши.
— Думаешь, мне самой приятно идти туда? — прошептала она.— Я тоже чувствую, как вонзаются в меня острые шпоры, я тоже вздрагиваю, как и ты, милая моя. Я должна идти, и ты вместе со мной.— И снова протяжным шепотом она забормотала проклятия в адрес Гая в такт звонким ударам копыт о каменное покрытие дамбы.
А в самом ее конце, постепенно приближаясь и угрожающе вырастая, уже маячили очертания Хеллсгарда, его высокие и мрачные стены, башни, подсвеченные сзади закатным солнцем и оттого казавшиеся еще более мрачными. Вечерний воздух был пронизан золотистым сиянием, и все вокруг несло на себе желтые отсветы вечерних лучей: и небо над ее головой, и зыбкие болотистые трясины по обеим сторонам. Интересно, кто в последний раз ехал по этому гребню в лимонном сиянии заката и какие ужасные силы вынудили безумца избрать этот путь.
Еще бы, кому в здравом уме и трезвом рассудке может прийти в голову подобная затея? Пытаться проникнуть сюда ради собственной прихоти — не безумие ли это? Но нынче вечером через эти болота Джирел вела кривая ухмылка Гая Гарлота — его ухмылка и сознание того, что два десятка лучших ее рыцарей дрожат теперь, на закате дня, в его сырых темницах. И остаться в живых у них нет ни единого шанса, никакой надежды, кроме той, что именно она, их госпожа, добудет им свободу и безопасность. О, Черного Гая не купить никакими Ни свете сокровищами — даже ослепительная красота Джирел, даже многообещающая улыбка на ее полных, прекрасных губах не способны соблазнить его. А замок Гарлот, вознесшийся на вершине высокой скалы, неприступен — даже при самой тщательной подготовке к нападению не взять его. Лишь одно могло прельстить угрюмого властелина Гарлота: сокровище, у которого нет названия.
— Оно находится в Хеллсгарде, моя госпожа,— сообщил он ей со своей отвратительной вкрадчивой вежливостью, с которой так не сочеталась его глумливая ухмылка.— И в самом деле, силы ада охраняют его. Двести лет назад, защищая это сокровище, погиб Эндред Хеллсгардский, и всю свою жизнь я жаждал обладать им. Но мне дорога жизнь, моя госпожа! За все богатства христианского мира я не осмелился бы отправиться в Хеллсгард. И если ты хочешь получить своих людей живыми, добудь мне сокровище, защищая которое погиб Эндред!
— Но что же это, трусливый пес?
Гай в ответ только пожал плечами.
— Кто знает? Откуда оно появилось и что это на самом деле, не знает теперь ни один смертный. Тебе предание известно так же, как и мне, моя госпожа. Он принес его в шкатулке из кожи, замок которой был заперт железным ключом. Должно быть, эта вещь небольших размеров, но очень большой ценности. Достаточно большой, чтобы положить за нее жизнь,— но я не предлагаю тебе умирать, моя госпожа. Доставь ее мне — и взамен выкупишь двадцать дорогих тебе жизней.
Она прокляла его и снова назвала трусом, но в конце концов пришлось отправляться в путь. Что ни говори, ведь она была из рода Джори. Ее люди — это ее люди, она владела ими, она распоряжалась ими, она отдавала им приказы, посылала на смерть, но, если понадобится, она и сама готова была умереть за них. Ей было очень страшно, но она помнила, что ее людей, томящихся в темницах у Гарлота, ждут пытки и дыба, и поэтому, не задумываясь, оседлала коня.
Такая длинная дамба. Насыпная дорога. Солнце садится все ниже, свет его все более тускло отражается в многочисленных лужах болота, и можно теперь поднять глаза на замок, не боясь его слепящего света. Тонкие слои тумана, стелясь, пошли над водой, и запах его не доставил радости ее ноздрям.
Хеллсгард... Хеллсгард и Эндред. Ей не хотелось вспоминать старую, страшную, отвратительную историю, но в этот вечер она никак не могла отделаться от нее, она не исчезала из ее сознания, как навязчивая идея. Эндред был человек сильной воли и горячий в поступках, страстный и своенравный и вдобавок очень жестокий. Люди ненавидели его, но, когда весть о его гибели распространилась по всем пределам страны, даже врагам стало жаль Эндреда Хеллсгардского.
И как только пошли слухи о каком-то неведомом сокровище Эндреда, под стены его замка немедленно явились полчища желающих получить его. И как бы ни был он силен и отважен, ему не удалось одолеть врагов. Под их ударами врата Хеллсгарда пали. Эндред был схвачен, а благородные грабители бросились обшаривать все закоулки, все потаенные места в поисках заветной кожаной шкатулки. Эндреда пытали, но, несмотря на все старания палачей, пытки не смогли вытянуть из него ни слова. Что и говорить, человек он был сильный, упрямый и мужественный. Смерть долго не приходила к нему, но, как ни старались его палачи, он так и не выдал, куда спрятал свое сокровище.
