И пока Смит летел, он вдруг понял, что произошло и что творится теперь. Открывшееся ему знание не удивило его, словно ему и раньше все было известно. Все, кто населял пустоши, жили там благодаря покровительству могущественного проклятия, наложенного много веков назад, после того как пал город. Должно быть, проклятие это было воистину сильным, и наложить его мог только очень умелый и знающий маг. Вся равнина стала прибежищем нежити, враждебной людям. Злая воля древних окутывала эти земли, будто огромное покрывало. За много веков люди совершенно забыли о существовании столь могущественной магии, даже сказки и легенды не упоминают о ней.
И источник проклятия заключался в символе, начертанном неким магом на каменной плите. Письменность, к алфавиту которой принадлежит этот символ, придумана не людьми и ничего общего с человеческими языками не имеет. И поток, который бил из камня, был потоком чистого зла. Словно река, орошало оно просоленные земли. Русло этой реки постоянно менялось, и, если какое-то порождение зла оказывалось поблизости от нее, внутренняя злобная сущность нежити действовала на концентрированное зло потока будто магнит. Зло сливалось со злом, и невезучий призрак пустошей растворялся в блаженном небытии.
Но прежде ему приходилось пройти через причудливые метаморфозы. По мере того как порождение зла таяло в потоке, теряя собственную индивидуальность, и становилось все менее реальным, ему все яснее представали призраки разрушенного города.
Смит вспомнил спешащие куда-то толпы людей с бледными напряженными лицами и подумал, что их души, должно быть, были прикованы к месту гибели. Он вспомнил юного воина, бегущего в золотых сандалиях по улицам, воина, которым он сам становился на ускользающие краткие мгновения, и ту женщину в ярких, развевающихся на ветру одеждах... Что произошло с ними тогда, столетия назад? Возможно, проклятье затронуло и жителей павшего города, заставив их век за веком переживать тот страшный день. Но об этом Смит мог только догадываться.
Он многого не понимал до конца, а еще больше не понимал вовсе, и лишь в одном он был уверен: инстинкт, заставивший его повернуть против течения, не был навеян проклятием. Что-то в его крови — а кровь в его жилах текла не только человеческая — вывело его, как путеводная звезда, к источнику опасности. И еще он знал наверняка, что теперь, когда зловещий символ расколот, проклятие скоро рассеется и на бесплодные равнины хлынет живой, пригодный для людей воздух, живой ветер развеет все призрачные порождения тьмы, так долго укрывавшиеся здесь. Смит знал... знал...
Его кружило в сером вихре, ветер ревел в ушах, и новое знание покидало Смита. А потом он все-таки провалился в забытье...
Открыв глаза, он не сразу вспомнил, где находится и что произошло. Все тело было тяжелым, будто налилось свинцом, то и дело его пронзала боль. Плечо тупо ныло. И ночь вокруг была темной, очень темной. Он воспринимал мир будто сквозь толстое покрывало, заглушавшее все ощущения. Смит больше не мог разобрать высоких, резких звуков пустошей и щекочущих запахов, доносимых ветром. Даже неумолчное щебетание над головой стихло. Даже запах самого места изменился. Смиту почудилось, что откуда-то издалека пахнуло дымом. И несмотря на притупившееся восприятие, что-то подсказывало ему, что равнины вокруг больше не были пустыми и безлюдными. Ощущение одиночества и заброшенности исчезло. В воздухе сквозил едва заметный запах жизни. Милые ненавязчивые ароматы цветов и дыма домашнего очага окрасили его.
— ...Должно быть, волки ушли,— говорил кто-то у Смита над головой,— Вот уже несколько минут, как вой прекратился,— заметили? А с тех пор как мы забрались в эти проклятые края, они выли беспрерывно. Прислушайтесь!
Смит с трудом повернул голову —та отозвалась новой вспышкой боли — и открыл глаза. Вокруг него стояли несколько человек. В тот момент, когда он приподнял веки, все они как раз подняли головы и стали настороженно вглядываться в даль. Смит не мог их толком рассмотреть — теперь, когда он перестал быть волком, ночь для него снова была черна, как для всех. Он заморгал, отчаянно желая вернуть ту былую ясность зрения, но, конечно, ничего не добился. И все же он чувствовал, что уже видел этих людей. На одном из них была белая меховая шапка.
Один из незнакомцев ткнул пальцем, указывая на что-то, чего Смит видеть не мог:
— А парень, похоже, побывал в той еще переделке. Вон у волчицы-то как горло разодрано... И повсюду волчьи следы... Да их тут сотни! Я вот думаю, а что...
— Беду накличешь,— резко оборвал его главарь в белой шапке.— Это оборотни, уж поверь. Я бывал здесь, я знаю. Но я никогда не слышал, чтобы кто-то видел того волчару. Того, здоровенного, с белыми глазами. Господи боже! Я эти глаза век не забуду!
Смит пошевелился и застонал. Охотники тут же посмотрели на него.
— Глядите, он приходит в себя! — сказал кто-то, и сквозь боль Смит смутно почувствовал, как чья-то рука помогла ему приподнять голову.
Охотник сунул фляжку в его пересохшие губы и влил ему в рот нечто горячее и крепкое. Смит открыл глаза. Главарь в белой шапке стоял, наклонившись над ним. Их взгляды встретились. Глаза Смита были почти бесцветными, как светлая сталь.
Охотник отпрыгнул так резко, что половина содержимого фляжки вылилась Смиту на грудь. Человек истово перекрестился, рука его дрожала.
— К-кто... кто ты такой? — спросил он срывающимся голосом.
Смит криво усмехнулся и закрыл глаза.
Нимфа мрака[4]
© Перевод Н. Аллунан.
Когда до рассвета остается несколько часов, глубокий венерианский мрак в прибрежных районах Эднеса, затаив дыхание, неслышно звенит от безымянной угрозы, безликой опасности. Тени, шныряющие в его черной утробе,— это не те тени, которые отбрасывает день. Многих из этих бесформенных силуэтов никогда не касалось солнце, а о том, что порой происходит во тьме, лучше не говорить вслух. После того как гаснут огни, даже патрули не рискуют заглядывать сюда, и часы между полуночью и рассветом неподвластны закону. И если здесь творятся темные дела, патрульные не знают о них и не желают знать. В темноте у побережья расхаживают силы, которым стражи порядка предпочитают кланяться в ноги.
Смит Нордуэст медленно шел по улице сквозь эту бездыханную тьму, и лишь шепот волн внизу нарушал тишину. Ни один человек в здравом уме не станет шататься по прибрежным улицам Эднеса, если только совершенно неотложные дела не заставят его покинуть дом. Однако Смит Нордуэст бесшумно двигался сквозь тьму ленивой походкой досужего туриста. Ему не впервой было ходить здесь. Он знал, какие опасности подстерегают во тьме. Его бесцветные прищуренные глаза прощупывали мрак, словно два стальных зонда. Время от времени то одна, то другая бесформенная тень шарахалась прочь с его пути. Возможно, это были всего лишь сгустки тьмы. Его глаза смотрели уверенно и зорко. Он шел вперед, настороженный и готовый ко всему.
Он свернул в проход между двумя высокими складскими зданиями, заслонившими от него далекие отблески городских огней. И тут за спиной у него раздался звук, которого Смит никак не ожидал здесь услышать: торопливый шорох босых ног. Топот беглеца, пытающегося спасти свою жизнь,— обычное дело в этом районе, но это были... Смит прислушался — да, это определенно были шаги женщины или ребенка: легкие, быстрые, испуганные. Острый слух позволял ему утверждать это наверняка. Шаги быстро приближались. В абсолютной тьме даже его зоркие, лишенные цвета глаза не могли ничего разглядеть, и Смит прижался к стене, положив руку на подвешенную у бедра кобуру с бластером. У Смита не было никакого желания смотреть в глаза тому ужасу, от которого так отчаянно пытался унести ноги беглец.
Однако вскоре шаги свернули в проход между складами, и Смит озадаченно нахмурился. Ни одна женщина, кем бы она ни была и какое бы место ни занимала в обществе, никогда не сунется ночью на эти улицы. И все же теперь, когда шаги раздавались совсем близко, Смит не сомневался — это бежала женщина. Топоток обладал особым ритмом, присущим только уроженкам Венеры с их прелестной танцующей походкой. Смит еще сильнее вжался в стену и перестал дышать, чтобы ни единым звуком не выдать себя тому, кто гнался за ней. Рыцарские жесты порой дорого обходятся, особенно здесь, в прибрежных кварталах, где дышать в затылок может что угодно.
