— С-с-с-з-з-т!
Смиту показалось, что Ниуса просто зашипела, но этот звук заставил нова оборвать яростную тираду и заткнуться. Смиту даже померещилось, что и без того бледное лицо жреца залила еще более нездоровая бледность, когда тот повернулся к девушке.
— Неужели ты забыл? — вкрадчиво сказала она.— Неужели забыл, что я — дочь того, кому ты служишь? Неужели ты посмел возвысить голос и угрожать дочери бога, жалкий червяк?
По толпе за спиной Смита прокатился придушенный ропот. Жрец аж позеленел от злости. Молча сплюнув, он рванулся вперед, протянув короткие руки к насмешливо улыбающейся девушке. Смит оказался быстрее тех, кто удерживал его: его рука метнулась под куртку, синий язык пламени вырвался из дула огнемета и жарко лизнул спину нова. Жрец закружился на месте, отчаянно заголосил и осел на пол черной рыхлой грудой.
На мгновение в пещере повисла абсолютная тишина. Аморфные лица новов были обращены к тому, что осталось от их предводителя. Потом за спиной Смита поднялся шум — множество голосов забубнило что-то все громче и громче. Он уже слышал этот ропот раньше — так гудит охваченная фанатизмом толпа. Он знал, что это означает верную смерть. Стиснув зубы, покрепче сжав огнемет, Смит обернулся к ним.
Ропот набирал силу. «Смерть! Смерть!» — крикнул кто-то, и толпа качнулась к землянину, покатилась на него волной бледных лиц. И тогда раздался звонкий голос Ниусы:
— Прекратите!
Толпа-убийца в растерянности приостановилась, все взгляды обратились к тонкой фигурке, стоящей в клетке лучей. Даже Смит рискнул покоситься на нее через плечо, не опуская оружия и держа палец на спусковом крючке. И увиденное лишило толпу дара речи, а землянина заставило замереть, не в силах отвести глаз от того, что происходило под водопадом света.
Прозрачные руки Ниусы были подняты над головой, подбородок горделиво вскинут. Словно выточенная из лунного камня статуя победы, стояла она, а ее тело опутывали жгуты тьмы. Никогда, никакой самой беспросветной ночью Смит не видел подобной тьмы. Ни в одном языке не нашлось бы слов, чтобы описать ее, ибо эта тьма не предназначалась для того, чтобы ее видели наделенные речью создания. Это было воплощенное надругательство над способностью видеть, над всем, во что человек верит, на что надеется, над самой сутью человеческой. Это была немыслимая, абсолютная чужеродность, прямая противоположность всему сущему.
Оружие выпало из трясущейся руки Смита. Он прижал ладони к глазам, стремясь защититься, скрыться от этого неописуемого ужаса, и всем своим существом услышал протяжный тихий шорох, когда новы распростерлись ниц на полу храма. В мертвом безмолвии Ниуса заговорила снова. Осознание своей божественной сути заставляло ее голос звенеть, но нечеловеческая жилка еще только пробивалась в ней. И слышно было, что неведомое открылось ей и теперь эта запредельная тьма стала ей родной.
— Именем Мрака! — сказала она,— Отпустите этого человека. Я покидаю вас и больше не вернусь. И радуйтесь, что никакой иной кары не обрушится на вас за то, что вы были так негостеприимны к дочери тьмы.
А в следующий миг произошло нечто не поддающееся описанию. Лишь намного позднее Смит осознал, что это мрак, окружавший Ниусу, волной прокатился сквозь него, окатив холодом, заставив зябко съежиться, вероломно проникнув в самую его суть. На мгновение землянин утонул во тьме, содрогнувшись каждой клеточкой тела. Но как бы плохо ни пришлось Смиту, новам прикосновение их бога явно понравилось намного, намного меньше — все они, как один, пронзительно взвизгнули. И благодаря какому-то таинственному чувству, открывшемуся у него от дыхания этой потусторонней тьмы, он знал, что кричат они не просто от боли, а от невыносимой, невообразимой муки, что все у них внутри сжалось от запредельной пытки, продолжавшейся один бесконечно долгий миг.
Из этого кошмара, из волн расползающейся по пещере черноты Смита вырвало иное прикосновение — и он сразу забыл о своем ужасе. Прикосновение девичьих губ, сладостное, жгучее касание приоткрытого рта, нежно скользнувшего по его губам. Смит замер, окаменев, пока Ниуса творила свой долгий, страстный поцелуй, не похожий ни на один из тех, что ему доводилось пережить прежде. В нем был холод, столь же чуждый, как и та тьма, которая вихрилась вокруг ее прозрачного тела под струями света, мертвенный холод, пронзивший Смита насквозь. Но было в этом поцелуе и тепло, стремительно унесшее вызванный холодом озноб.
В то мгновение, когда ее настойчивые губы слились с его губами, в душе Смита сошлись в смертельной схватке чувства столь же несовместимые, как свет и тьма. Ледяное прикосновение мрака, горячее прикосновение любви. Чуждость, вызывающая дрожь, остолбенение, вызывающее паралич, и человеческая горячая кровь, требующая ответить на поцелуй. Все это было настолько несовместимо, что голова у него шла кругом, он ослеп и оглох. Он разрывался на части, его терзали противоречия столь непримиримые, что попытка разрешить их могла стоить ему рассудка.
Еще немного — и было бы поздно, но тут поцелуй прервался. Смит стоял один в вихре тьмы, на губах горела память о ее прикосновении, а мир вокруг снова обретал прочность. В этот головокружительный миг Смит успел уловить то, что упустили корчащиеся в агонии новы: легкие шаги босых ног, поднимающиеся куда-то вверх, все выше, все быстрее. Вот они уже у него над головой. Смит не стал смотреть. Он знал, что ничего не увидит. Он понимал, что Ниуса уходит путем, который ему не дано увидеть или ощутить как-то иначе. Босые ноги перешли на стремительный бег, Ниуса тихонько засмеялась, а потом смех резко оборвался, отрезанный стуком захлопнувшейся двери. И наступила тишина.
И сразу же он ощутил, как вся пещера вокруг него вздохнула с облегчением. Завеса тьмы поднялась. Пещеру вновь залил тусклый полусвет, зеленые лучи, лившиеся с потолка, исчезли. На полу возле его ног, уткнувшись бледными лицами в пол и дрожа, лежали новы. Больше, насколько он мог видеть в сумраке, в пещере никого и ничего не было.
Смит нагнулся и подобрал свой огнемет. Потом бесцеремонно пнул ближайшего нова.
— Покажи мне выход отсюда,— велел он, убирая оружие в потайную кобуру под мышкой.
Человек-червь послушно вскочил на ноги.
Поиски Звездного камня[5]
© Перевод В. Гольдича, И. Оганесовой.
Джирел из Джори скачет на коне, и двадцать мужчин следуют за ней,
И никто не может чувствовать себя в безопасности перед ее отрядом разбойников;
Подвалы колдуна наполнены сокровищами и закрыты золотым ключом,
И Джирел говорит: «Если у него так много всего, он со мной поделится!»
И вспыхивает огромное пламя на алтаре храма в логове злого колдуна,
И сверкает магия, а имя Джирел наполняет шепотом дым.
Но магия терпит поражение перед более сильными заклинаниями разбойников из Джори:
Разрушительный удар меча, дрожащего после соприкосновения с костью,
И кровь, хлынувшая сквозь зубы колдуна, которая душит начатое заклинание,
Хотя оно горячими волнами поднимается от обжигающих камней над раскаленным докрасна полом ада!
Украшенная заклепками дубовая дверь с грохотом распахнулась, и во все стороны полетели щепки под ударами пик. Грохот эхом отражался от стен крошечной каменной комнатки, открывшейся за разбитой дверью. Джирел, воительница из Джори, перепрыгнула через обломки и резким движением отбросила рыжие волосы с лица, напряженно ухмыляясь и сжав в руке обоюдоострый меч. Но в дверном проеме она остановилась, и ее люди в кольчугах, следовавшие за ней, окружили ее, точно волны ослепительной голубой стали, а в следующее мгновение тоже замерли, не в силах пошевелиться и отвести взгляд от представшего их глазам зрелища.
