А теперь все это осталось в далеком прошлом, и никто уже ничего не помнит, ни одна живая душа, кроме него самого. И нужно быть совершенным глупцом, чтобы лежать здесь теперь и думать обо всем этом.

Смит глубоко вздохнул, проворчал что-то, поднялся и сел, расправляя плечи и прилаживая поудобней свой бластер под мышкой.

Шум битвы за спиной стихал, уносимый ветром. Нордуэст Смит, хромая, брел на запад в последних отсветах гаснущего дня. За ним по камням тянулся четкий кровавый след, но Смит знал, что погоня скоро повернет назад.

Из последних сил он старался быстрее переставлять непослушные ноги — нужно было затеряться в серых просторах пустошей прежде, чем слетятся стервятники. Кровь на земле и отпечатки неверных ног укажут им путь и разожгут охотничий азарт, но вскоре они отступятся, не решившись следовать за ним далеко. Он криво усмехнулся этой мысли: впереди его отнюдь не ждало спасение, зато позади оставалась верная смерть. Впрочем, на пустошах он тоже почти наверняка умрет от голода, жажды или лихорадки, если только более страшная смерть не настигнет его раньше. Об этих серых землях рассказывают много странного...

Они простояли лагерем неподалеку несколько недель, но Смит никогда не забирался в холодную пустыню так далеко, как зашел теперь. За свою полную приключений и опасностей жизнь он усвоил твердо: если люди говорят о каком-то месте шепотом, рассказывают по вечерам у костров о нем жуткие истории, развязка которых остается неизвестной, если ни один человек туда ни ногой — в такие места лучше не ходить. Кого-то другого все эти недомолвки только раззадорили бы, подтолкнули исследовать загадочные края поближе. Но Нордуэст Смит успел повидать за свою переменчивую карьеру достаточно странных вещей, чтобы не соваться туда, куда опыт предшественников соваться не советует. За самыми невероятными легендами и слухами всегда стоит что-то реальное, дыма без огня не бывает.

Шум битвы был уже почти неслышен, вечерний бриз доносил с той стороны лишь глухой ропот. Преодолевая боль, Смит поднял голову и стал вглядываться в сгущающуюся тьму впереди. Ветер дохнул ему в лицо одиночеством и пустотой. Ничего человеческого не впитал этот ветер на своем пути — ни дыма очага, ни запахов крестьянского дома и хлева. Многие мили полета над пустошами ничем не окрасили его. Запах безлюдья резал Смиту ноздри, заставлял щурить зоркие глаза, бесцветные, как сталь. Серая, безликая плоскость простиралась перед ним насколько хватало глаз и сливалась с темным вечерним небом на горизонте. На скудной почве росли чахлая трава и низкий кустарник, изредка попадались корявые деревца. Тут и там, далеко друг от друга, темнели лужицы едкой соленой воды. Смит вдруг поймал себя на том, что настороженно прислушивается...

Когда-то, шептались у костров, много-много веков назад, здесь стоял огромный город, ныне стершийся из памяти. Что за люди или нелюди жили в нем, никому теперь не ведомо. Город простирался на многие мили, был он богат и влиятелен и тем нажил себе завистников. Однажды в долину пришел могучий враг и после нескольких кровавых битв сровнял город с землей. Теперь уже никто не помнит, чем жители города обидели своих недругов, но обида их, должно быть, была велика, ибо победители не только камня на камне не оставили от городских башен и домов, но и засыпали все на многие мили вокруг солью, чтобы надолго убить почву. И словно этого было мало, победители прокляли саму землю, на которой стоял город, поэтому до сих пор люди обходят это место стороной, сами не зная, что их отталкивает.

Это было в далеком прошлом, история не сохранила даже названия города. И победители, и побежденные канули в холодные воды забвения. Со временем в просоленных землях вновь возродилась жизнь, скудная растительность пустила корни на отравленной почве. Но люди по-прежнему не ходят здесь.

Говорят, что эта земля все же обитаема. Иногда из пустошей появляются волки и уносят детей, заигравшихся допоздна на улице. Иногда свежую могилу поутру находят раскопанной и пустой, и тогда из уст в уста начинают передавать слухи о призраках. Путешественники, которым доводилось ночью проходить вблизи пустошей, уверяют, что слышали голоса, доносившиеся оттуда. А те охотники, у кого хватило смелости ступить на соленые земли, преследуя добычу в подлеске, клянутся, будто слышали вой женщины-волчицы. Говорят, она носится по пустошам, нагая и дикая. Никто не знает, что стало с теми сорвиголовами, которые отважились забраться в глубь пустошей в одиночку. Проклятые земли — не для людей, а те, кто живет там,— не люди.

Когда Смит бежал в пустоши от кровавой бойни, он знал все это, но не слишком беспокоился. Легенды склонны преувеличивать. Однако в том, что за слухами все же что-то стоит, он не сомневался и с досадой поглядывал на пустую кобуру, висевшую на бедре. Он был совершенно безоружен — пожалуй, впервые за все те годы, которые сохранил в памяти. Так уж сложилось, что его жизненный путь по большей части проходил за пределами закона, а люди с такой судьбой не расстаются с оружием даже во сне.

Ну да что толку теперь сокрушаться... Он машинально пожал плечами, и тут же дыхание у него перехватило от боли. Порез на плече был глубоким, кровь до сих пор текла, хотя и не так сильно, как раньше. Рана закрывалась. Смит потерял много крови — его кожаная куртка со стороны раны заскорузла, ярко-алый след, тянувшийся позади, красноречиво говорил об этом. Боль в плече все еще яростно вгрызалась в него, но уже стала притупляться, словно серая давящая пустота вокруг впитывала ее.

Он медленно переставлял ноги, спотыкаясь на неровностях, а тонущая в сумерках равнина впереди колыхалась, будто море, вздымаясь чудовищными волнами; у горизонта она сливалась с чернотой неба... Потом земля из-под ног плавно взлетела ему навстречу, и он упал в ее объятия, неожиданно оказавшиеся мягкими.

Смит открыл глаза довольно скоро — солнце все еще садилось. Полежав немного, он встал и пошел дальше. Рана перестала кровоточить, но плечо не слушалось и болезненно пульсировало, а пустоши вокруг продолжали волноваться, будто неспокойное море. В ушах шумело еще сильнее, чем прежде, и он не знал, действительно ли слышит слабые отзвуки, или ему мерещится, что ветер приносит далекий вой,— там, глубоко в пустошах, волки жалуются луне на свой неутолимый голод. Смит сам не заметил, как упал во второй раз, лишь потом, открыв глаза, обнаружил, что лежит на спине, уже стемнело, и звезды глядят на него с неба, и трава щекочет ему затылок...

Он встал и пошел. И хотя он уже забрался гораздо дальше, чем решатся зайти преследователи, но не мог остановиться, что-то не давало ему покоя, заставляя упрямо ковылять в глубь пустошей. Теперь он уже не сомневался, что слышит вой. Завывания раздавались все ближе. Рука Смита машинально метнулась вниз, к пустой кобуре.

Ветер у него над головой разговаривал странными голосами — тонкими, дрожащими. Сделав над собой чудовищное усилие, Смит поднял голову и посмотрел вверх. Небо рассекали длинные светлые линии, повторяющие движения ветра. Перед глазами все плыло от изнеможения, но эти линии Смит видел совершенно отчетливо. Больше он ничего не разглядел, однако писклявые голоса продолжали звенеть у него в ушах. Спустя недолгое время он понял, что за ним идут — кто-то расплывчатый, невидимый в свете звезд двигался рядом, держась на расстоянии. Смит не мог различить преследователя во тьме, но знал о нем, чувствовал его злонамеренность как накатывающую с той стороны пульсацию, от которой покалывало кожу на затылке. Воображение рисовало бесформенную тень, скользящую в траве. Вой тоже приближался. Смит стиснул зубы и продолжал идти, хотя его шатало из стороны в сторону.

В третий раз он упал возле группы низкорослых деревьев и некоторое время лежал, а беспамятство накатывало на него и отступало, словно прибой. В минуты, когда сознание возвращалось, он замечал, что вой неуклонно приближается к нему через серую пустоту соленых равнин.