Деулинское перемирие 1618 года положило конец долгой опустошительной войне, плацдармом которой служила Беларусь, и на несколько десятилетий соединило в одно целое этнические белорусские земли.
Убийство униатского архиепископа Иосафата Кунцевича
Утверждение в Беларуси униатской веры происходило вначале мучительно Самый известный из полоцких церковных иерархов родился в 1580 году во Владимире-Волынском на Украине в семье выходцев из Беларуси. Восприняв от отца любовь к книгам, он в юности приехал в Вильню учиться на купца, стал прихожанином униатской Свято-Троицкой церкви и пел там в хоре. Способного набожного юношу заметил виленский митрополит Ипатий Пацей. Он взял Кунцевича в монастырь послушником и определил его на учебу в Виленскую академию. В 1604 году, когда Иосафат закончил курс наук, митрополит собственноручно постриг его в монахи. трудно. Своеобразным символом этого стала жизнь полоцкого архиепископа Иосафата Кунцевича.
Вскоре Кунцевич стал иеромонахом, а затем и архимандритом Свято-Троицкого монастыря. Об Иосафате говорила вся Вильня. Отличаясь необычайным красноречием, он часто проповедовал просто на улицах и площадях, смело входил в дома ремесленников и во дворцы магнатов. Враги дали ему кличку «душехват» — ловец душ. За заслуги перед грекокатолической церковью, в лоно которой он обратил из православия тысячи ниленцев, Кунцевич был возведен в сан епископа.
Во время его первого визита полочане встретили униатского архиерея праздничным крестным ходом с иконами, церковными и цеховыми хоругвями. Верующим было известно и об умении епископа убедить самого упорного, и о том, что этот еще молодой, высокий и стройный человек с острым взглядом носит под одеждой тяжелые вериги и испытывает свой дух и тело длительными постами и самобичеванием.
Став в 1618 году полоцким архиепископом, Иосафат получил от великого князя и митрополита право на подчинение себе всех православных монастырей и храмов в Полоцке, Витебске, Могилеве и Орше. Факты свидетельствуют, что владыке не хватало терпения и милосердия. Не жалея себя, этот человек не испытывал жалости и к другим. Торопя события, он перешел опасный рубеж, за которым начиналась жестокость. В борьбе с непокорными он опечатывал храмы, лишал сана и карал священников. Кунцевичу противостояли объединенные в братства православные горожане, поддерживаемые еще многочисленной православной шляхтой.
Иосафат Кунцевич был сыном и жертвой своего безжалостного времени. В поисках поддержки он обратился к канцлеру Великого Княжества Литовского Льву Сапеге. Тот, хотя и принадлежал к сторонникам идеи унии, ответил весьма жестким посланием: «Утверждаете, что вы вольны топить неуниатов и рубить им головы… Нет, не так надлежит обращаться с ними, ибо Евангелие Божье напоминает всем мстящим, в том числе и вам: «мне отмщение и аз воздам». Слова канцлера стали пророческими.
В 1620 году через Речь Посполитую возвращался из Москвы константинопольский патриарх. На уже занятые униатами епархии он поставил православных архиереев. Назначенный архиепископом полоцким Мелетий Смотрицкий повел себя не слишком разумно. Прибыв в Витебск, он объявил, что отлучает Кунцевича от церкви, и разослал по епархии соответствующие грамоты. Подобная деятельность не принесла никаких плодов, кроме дальнейшего разжигания и без того бушующих страстей.
Осенью 1623 года Кунцевич приехал в Витебск, чтобы успокоить растревоженный Смотрицким город. Это было его последнее путешествие. Вступив в сговор с полочанами и жителями Орши, витебские мещане постановили умертвить владыку Иосафата. Некий шляхтич предупредил его, но Кунцевич бесстрашно шел навстречу судьбе.
12 ноября ударили колокола и тысячная вооруженная толпа напала на дом архиепископа возле церкви Богородицы. Отец Иосафат только что отслужил заутреню. Услышав крики, он вышел к людям и, перекрестив их, попытался уговорить мирно разойтись. Но все было напрасно. Двумя ударами бердыша владыке раскроили голову. Верная собака вскочила на тело, чтобы защищать хозяина, и мгновенно была разрублена на куски. Потерявшего сознание архиепископа добили, а затем, как свидетельствуют судебные документы, «издевались над телом, таскали его за ноги по двору, сорвали одеяние, оставив в одной власянице, которую, укрощая свою плоть, носил этот пастырь, били покойника ногами по лицу, калеча его и после смерти». Тело, взяв за ноги, сбросили с Пречистенской горы, потом отвезли в лодке вверх по Двине за город и там, привязав к ногам и шее камни и насыпав камней во власяницу, утопили. После этого убийцы разграбили дом архиепископа, выбили в нем окна, разрушили печи, избили архиереевых слуг и отметили свой подвиг найденным в погребе вином.
Римский папа Урбан VIII откликнулся на витебские события суровым письмом королю и великому князю Жигимонту: «Да проклят будет тот, кто удержит свой меч от крови! Пускай еретики почувствуют, что им нет пощады». В Витебск прибыли великокняжеские судьи во главе со Львом Сапегой. Согласно приговору город лишили магдебургского права, ратушу сровняли с землей, а витебские колокола отправили на переплавку. (Спустя несколько лет великий князь вернул городу все прежние права за победу над московитами.) С плеч бунтовщиков полетели головы.
Предание утверждает, что владыку Иосафата отыскали по столбу света, который поднимался прямо из Двины. Тело привезли по реке в Полоцк и похоронили в Софийском соборе. Вскоре останки извлекли из земли и после торжественного отпевания виленским митрополитом поместили в серебряную раку. Прах и в дальнейшем был лишен покоя: его около десяти раз перезахоранивали в Беларуси и далеко за ее пределами.
Через год после смерти Рим признал отца Иосафата блаженным, а в 1867-м папа Пий IX объявил его святым. После Второй мировой войны мощи полоцкого святого перевезли из Вены, где они тогда хранились, в Рим и в 1963 году погребли в главном храме католиков всего мира — соборе Святого Петра в алтаре Василия Великого.
Симеон Полоцкий
Подлинное имя этого знаменитого полочанина — Самуил Петровский-Ситнянович. Вторую фамилию — Петровский — он получил от отчима, полоцкого купца, воспитывавшего его в детские годы.
Свой путь в науку юный Самусь начал с братской школы полоцкого Богоявленского монастыря, а продолжал в Киево-Могилянском коллегиуме, который православные считали лучшим учебным заведением Речи Посполитой. В Киеве были написаны его первые дошедшие до наших дней произведения — датированные 1648 годом «Канон» и «Акафист».
Жажда знаний привела Самуся в Виленскую академию. В то время кроме родного белорусского он уже в таком совершенстве овладел латынью, церковно-славянским и польским языками, что писал на всех четырех стихи. Образованный полочанин стал сторонником мирного объединения христианских церквей, что привело его в греко-католический Орден базилиан.
Война Речи Посполитой с Московским государством не позволила завершить учебу. Из разграбленной и опустошенной царскими войсками Вильни Самойла возвратился в Полоцк и под именем Симеона принял постриг в Богоявленский монастырь, игуменом которого был знакомый по Киеву профессор свободных искусств и поэт Игнат Иевлевич. Симеон преподавал в братской школе, где некогда учился, создал там театр, но главным его увлечением оставалась поэзия.
Во время приезда царя Алексея Михайловича в Полоцк и Витебск Симеон продемонстрировал свой поэтический дар российскому монарху. Приветственные Симеоновы «Метры» нельзя рассматривать как проявление искренней приверженности, ибо они были, по сути, перелицовкой одного из изданных ранее произведений, где такие же велеречивые сравнения адресовывались киевскому митрополиту. Во-первых, поэт должен был помочь монастырю, где нашел пристанище. Во-вторых — и это главное — он искал мецената, под защитой которого в ту жестокую эпоху мог бы спокойно служить своей музе.
Многие его славословные вирши тех лет при более внимательном чтении воспринимаются как рискованно иронические. К таким, например, относится приветствие полоцкому епископу Каллисту, поставленному московитами в обход церковных законов, так как белорусские земли находились под эгидой не московского, а константинопольского патриарха. Сам владыка Каллист прекрасно понял иронию и отблагодарил тем, что вначале отправил Симеона на унизительную работу в монастырский хлев, а затем приказал бросить в тюрьму и заковать в кандалы. Возможно, именно это событие и послужило непосредственным толчком к отъезду поэта весной 1664 года в Москву.
