Да, были у дяденьки отдельные недостатки. А у кого их нет? Но в целом-то, в целом — просто дивный образ, просто отец родной. Если даже пришлепнул миллион-другой, так для великой же цели.

Появились спектакли, передачи по «ящику», статейки в журналах. Поначалу взвешенные: «С одной стороны, нельзя не признать, с другой стороны, нельзя не отметить…» Затем всё более напористые: «Сколько можно долдонить об этих репрессиях? Еще надо разобраться, сколько там и кого. Еще посчитать надо, так ли уж много».

Я иной раз пытаюсь понять, насаждалась ли эта мода сверху (пусть тихой сапой) или «созрел общественный запрос».

Если сверху, то понять можно. Народ истосковался по порядку и запутался в символах. Кто у нас теперь главнее — красная звезда о пяти лучах или золотой орел о двух головах — неясно. Можно выбрать что-то одно: вот только, что именно? Что-то придется отбросить. Иначе как увязать в одной башке Государя и того, кто Государя в расход отправил? Как объяснять дитю родному, проходящему в школе «Архипелаг ГУЛАГ», что там за доброго дядю с трубочкой кажут по «ящику»?

Народ в легком недоумении, это слегка мешает стабильности.

Восстанавливаем равновесие — объявляем преемственность поколений и поголовную гордость за державу. За какую? Да за такую — с Дзержинским и Сахаровым в обнимку.

Роль Вождя объясняем так: строилась великая держава, были великие достижения, выиграна великая война (благодаря великому таланту), однако… Однако Великий Вождь допускал иногда абсолютно недопустимые вещи и поубивал недопустимо много людей. Посему однозначную оценку дать сложно.

В собственной душе никаких внутренних катаклизмов и нестыковок не происходит, скорее чувствуется комфорт и появляется целостная картинка. Раз «преемственность», то какие могут быть угрызения? Всё и всегда было нормально, щит и меч держали правильно, а если порой где-то что-то перегибали, то лишь для блага Отечества.

Это — в верхах. Снизу ясности меньше. Во всяком случае, для меня.

Легко было бы понять, если б растущая тяга к вождю появилась в «лихие девяностые». Тут реакция нормальная — жрать нечего, денег нет, страна развалена, «холодную войну» проиграли… Даешь железную руку! Вождя, Генсека, фюрера — кого угодно! Немцы через это прошли в тридцатых — Веймарская республика.

Но при стабильности?

Возможно, стабильность оказалась не такой уж стабильной. Внизу барометр четче: «Дерьмократов, конечно, уже не видать, и буржуины вроде как бы попритихли. Однако ж снова воруют кругом — сверху донизу. Еще больше воруют. Опять справедливости нету… Главный-то сейчас — мужик правильный, а вот бояре, вся эта шайка — вот кто сволочи. При Сталине разгулялись бы, дармоеды! При нем чуть что — к стенке».

Отсюда, полагаю, и тяга к человечку с трубкой. А уж дальше — каков запрос, таков ответ. Мастерим фрегат «Держава» — на корме орел, на носу звезда, на мостике лидер нации.

Поднять якоря! Полный вперед-назад!

Так и плывем, братец…

Хорошо, какой там у нас год подкрался? Две тысячи седьмой, кажется.

Ну, что тебе рассказать? Подкрался, опрокинул бокальчик шампанского, закусил салатом оливье и произнес: «Так-с… Чего тут веселенького намечается?.. Ага, — выборы. Снова, значит, выборы… Ладно, хоть так развлечемся, на безрыбье и рак — рыба…»

Но пропусти мимо ушей, брат мой, эти недостойные кривляния. Выборы — вещь серьезная, а потому и поговорим серьезно.

Как тебе известно, выборные кампании в странах с недоразвитой (то есть западной) демократией сильно травмируют психику граждан. А при такой нервотрепке ни о каком гражданском обществе речи идти не может. Если, конечно, мы хотим иметь стабильное гражданское общество с единой генеральной линией, единым руководством и единым образом мыслей. Поскольку всё остальное — бред.

В странах же суверенной демократии забота о душевном покое людей является главной целью, и потому выборные кампании здесь не должны нарушать стабильности.

Гармония жизни при суверенной демократии обеспечивается тем, что наличие разных партий — коли уж этого нельзя избежать — не отменяет главенства одной из них, руководимой лидером нации. Число голосов, поданных за главную партию, должно постоянно расти. Причем рост этот необходимо заранее планировать, чтобы исключить неразбериху и путаницу.

«Но, — спросишь ты, — в чем же тогда интрига выборов? И не соскучится ли народ без интриги?»

Вопрос резонный. При суверенной демократии народ не должен нервничать, однако не должен и скучать. А интрига заключается в том, какой именно план по числу голосов будет «спущен сверху» на этот раз. Интрига — в трепетном ожидании: будет ли это, скажем, девяносто процентов или ограничатся, скажем, восьмьюдесятью?

Суверенная демократия не отменяет, а, наоборот, обостряет выборную борьбу. Главной партии в таких условиях приходится бороться не только с конкурентами (этих как раз можно в расчет не брать), а в первую очередь с самой собой. В руководстве партии возникают жаркие дискуссии. Образуются группы радикалов, согласных только на девяносто процентов, не меньше. Им противостоят группы умеренных, готовых согласиться на восемьдесят. Не исключено и появление ренегатов — беспринципных типов, которых удовлетворят и какие-нибудь шестьдесят-семьдесят. В таких условиях определить окончательную цифру и передать ее «на места», в избирательные комиссии — адов труд.

Вот где настоящая интрига, скажу тебе. Вот где борьба!

Только и это еще не всё. Когда цифра, наконец, согласована и доведена до сведения каждого губернатора, образуется новая интрига.

Ты можешь спросить: «Откуда ей взяться, если почти все губернаторы — члены одной, главной партии?» Верно, почти все до единого (иначе партия не звалась бы «Единая»). Но в том-то и фокус, что партия одна, а их много. И такой глупости, как выборы губернаторов, теперь, слава богу, нет, в отличие от времен, которые ты застал. Потому что невозможно строить какую-либо демократию, а тем более суверенную, опираясь на волю не до конца созревшего населения. Созревание же его — населения — возможно лишь в условиях «вертикали власти». А вертикаль, как ты понимаешь, не может быть выбрана. Она может быть только назначена. Это азы демократии.

Теперь — об интриге.

Суть ее в том, что партия, как уже сказано, одна, а губернаторов много. Это порождает здоровую конкуренцию. Сразу после того, как губернаторам сообщили нужную цифру, они начинают бороться друг с другом. Каждый стремится перевыполнить план. Образно говоря, толкнуть штангу потяжелее, навесив лишний блин. И народ вновь замирает в ожидании: кто возьмет больший вес?

Но заметь, что при всем накале страстей, при всей непредсказуемости результатов (девяносто, восемьдесят, семьдесят?), при всей остроте выборной кампании, никаких сомнений в том, кто победит, а следовательно, и никаких поводов для излишних волнений нет. То есть достигается гармоничное единство борьбы и стабильности.

Вот что такое суверенная демократия…

Хорошо, с теорией закончили. Теперь попробую рассказать о самом процессе, за которым, правда, следил не очень внимательно — другие дела отвлекали.

Но если по правде, то и следить было, в принципе, не за чем. Разве что, какой лозунг выберет любимая партия на сей раз, поскольку ни одна уважающая себя партия не идет на выборы без лозунга.

Тут история последних ста лет предлагает разные варианты. Например: «Вся власть советам!» Однако этот слишком затерт и порой вызывает ненужные ассоциации. Более радикальные, такие как, скажем: «Кишкой последнего попа душить последнего тирана!», не соответствуют духу времени. «Даешь коммунизм к 80-му году!» тоже потерял актуальность. К тому же под лозунгом хорошо идти в бой, если он привязан не к абстрактной идее, а к конкретному символу. Избирателю хорошо бы видеть перед собой какой-то четкий образ, вызывающий любовь и надежду.

В данном случае образ этот, естественно, мог быть лишь один. Потому, не мудрствуя лукаво, его и выбрали.