Ты такого человека по фамилии Путин помнишь? Он в 99-м у Ельцина премьером был. Незаметный, казалось, мужичок, тихий, спокойный, под камеры не лез. Так вот теперь он у нас президент. И он же — главный стабилизатор. И он же «лидер нации». Да-с! Есть нынче, дяденька, здесь подобная должность. Неофициальная пока.

Так что кое-какие изменения всё же имеются.

В 2001-м десять лет свободы отметили. Без особых понтов отметили, скромненько. А недавно и двадцать стукнуло. Об этой славной дате вообще постарались особо не шуметь. Другие времена, другие заботы.

Есть одна побасенка. Лихой матросик после революции проснулся, опохмелился, огляделся вокруг и спрашивает: «А где царь?»

Трудно без царя, дорогой. Но и это постепенно выправляем.

Когда мы с тобой в детский сад ходили (там, на проспекте Маркса, возле фабрики Микояна), была у нас смешная игра, если помнишь. Все гурьбой собирались, один отворачивался, мяукал и пищал: «Вот придет кот!» Остальным надлежало рвануть с места и быстро спрятаться.

Но то злой кот был, мог зацапать. А вот ежели бы добрый — чтоб подарки принес.

Страсть как доброго кота хочется, братец. Заждались в «лихие годы»…

К чему я все это тебе рассказываю? Зачем вообще уселся писать? Я ж не идиот. Точнее, не полный идиот еще, хотя к тому движемся.

Я знаю, что тебя нет. А где ты сейчас и есть ли там что-то, не знаю и знать не могу. Да и поверить искренне — тоже. С меня такой же верующий, как с собачьего хвоста сито.

Зачем тогда клепаю я эти строчки? Для тебя? Для себя? Для внуков твоих, которых вряд ли мне доведется встретить? Не знаю.

Не знаю и того, допишу ли до конца. А ведь если допишу, то — зачем врать — потянет ведь напечатать. Потянет.

Ладно, муторные эти сны, ладно, эти разговоры, — может, и впрямь ты где-то там, в каком-то занебесье. Но книжку-то ты уж точно там не прочтешь. Значит, здесь кто-то другой прочтет, начнет препарировать, по косточкам разбирать. Ну, что я буду ему доказывать? «Не надо выпрыгивать из штанов», — скажу? «Нет тут никакой литературы. Письмо это, правда. Только письмо».

А на фиг тогда напечатал?..

Понимаю всё, понимаю. Но вот стучу же по чертовым клавишам.

Может быть, для того стучу, чтобы мне из снов этих бесконечных вырваться?..

Нет, не то всё. Дребедень. Хотел бы только с тобой — чтоб вот только ты и я — мог бы и ночными разговорами ограничиться. На кой хрен тебе этот текст?

А на кой черт вообще все тексты?

Ну да, да: «И руки тянутся к перу, перо к бумаге…» Или как там еще? «Пишешь, потому что не писать не можешь…» Наверно, у кого-то и так. Но здесь-то брехать зачем? Вполне мог бы обойтись, постоянного зуда нет.

Зачем тогда?..

Не знаю, поймешь ли ты там, у себя (если там что-то есть). И уж тем более — поймет ли тот, кто начнет помимо тебя этот опус читать (ежли и впрямь что-то путное выйдет). Все объяснения, все эти прыжки и ужимки — туфта.

Я не хочу тебе врать. И никому врать не хочу. Наврался уже.

Просто, знаешь, действительно, припрет иногда запомнить всю эту круговерть, мыслишки свои куцые сохранить, впечатления свои от всей этой бодяги. Обычное, в общем-то, дело, не меня ж одного, поди, временами тянет.

И что с того? Если и приспичит порой, можно ж сесть, очередную статейку состряпать или, скажем, очередной романчик начать. Ну, — книжка, суперобложка, и всё такое. Только еще один роман мне, боюсь, не потянуть. А что до статей, так это ведь лишь поначалу тянет мир переделать, а со временем сие благородное желание утихает.

Просто нормального разговора хочется — без всяких наворотов книжных, без изысков. С тобой — тем, что запомнил. Пусть не наяву, пусть хотя бы вот так — перед экраном, за клавишами.

Ну, не статья, не роман. Ну, просто письмо, чтоб глаза — в глаза.

Правда, без дураков. Вот так вот попробовать хочется.

А кто там чего удумает, да и бог с ним…

Вечер сейчас. Стол, комп, календарь. (Ага, — «ночь, улица, фонарь, аптека…»)

Декабрь 2012-го.

Может, помнишь — лет тридцать назад сидели мы как-то у Аркашки Бакмана. День рождения, кажется, отмечали или просто так собрались, не суть. Поддавали, естественно, и ты предложил подсчитать, сколько каждому из нас будет, когда двадцать первый век наступит. Подсчитали. Вышло — за полсотни. Страшенная цифра, тогда казалось.

(Тут следует закатить глазки и прошепелявить: «Как быстро время летит!..» Свежая мыслишка, не правда ли?)

Ну вот и наступил этот самый двадцать первый. Чуть-чуть ты его не дождался.

Тогда, в девяносто девятом, много разговоров велось насчет этой даты. «Конец света» и прочая лабуда. Новый год близился, четыре цифры разом на календаре сменялись. Хотя, строго говоря, XXI век не в 2000-м наступал, а в 2001-м.

Обычно ведь какой отсчет ведется: «двадцатые годы», «тридцатые» и так далее. А первые десять лет, стало быть, надлежит именовать «нулевыми». В нашем случае, ежели по науке, — с 2001-го по 2010-й. Но, дабы не занудничать, можно, конечно, и 2000-й прицепить.

Занятное словечко: «нулевые». На «никакие» смахивает.

Отчасти так оно и вышло. Правда, и в «нулевые», как уже сказал, кое-что наприключалось здесь без тебя. Мы ж, братец, тут нынче «с колен поднимаемся» — есть у нас такая кричалка. С каких колен? Ну, с тех, на которые в девяностых годах якобы всех поставили.

Ты на коленях стоял? Я про себя такого вроде не припомню.

В девяностых он — Ельцин — много, конечно, дров наломал. Иллюзий поубавилось, это верно. Про деньги уж не говорю — все, как известно, Гайдар с Чубайсом сперли. Залезли в сберкассы и стырили несметные богатства, что лежали целехоньки, разве что на великие стройки коммунизма чуток потратили.

Девяностые — время несладкое, кто б спорил? Не нам одним с тобой досталось тогда. Всем досталось. А если не всем, то уж большинству точно. Но чтоб вот так — сразу на коленки.

Ты вспомни хоть 91-й: «Свобода, мужики, Свобода!» Жрать, правда, нечего, зато впереди-то, впереди…

Что «впереди» получилось, это тебе известно. Это когда я тебе свои карточки на масло таскал, а ты мне свои — на сигареты.

«Кто виноват?» — любимый вопрос. Ельцин-злодей, Чубайс-зверюга, темные силы, мировая закулиса, Рейган, Запад, ЦРУ — только б сыскать. До сих пор ищем.

Обычная история. «Вот кот. Он сожрал всю сметану…»

Помнишь, я перед самым концом приволок в больницу свою книженцию. Прямо из типографии приволок — тепленькую еще. Назывался сей опус «Кухтик, или История одной аномалии». Не самый великий роман, хотя два издания выдержал, к немалому удивлению автора. Еще немного бы поднапрягся, Толстого бы переплюнул наверняка.

Тебе как раз очередную «химию» делали, слабый ты был совсем. Взял книжку, пролистал, спросил, откуда такое название взялось. Я начал было объяснять, а тут в палату сестра пришла — капельницу менять. Так и не рассказал. Теперь вот, старуху возле магазина встречая, каждый раз вспоминаю этого Кухтика.

А название появилось вот как.

Я в середине восьмидесятых часто в Новосибирский Академгородок ездил. Совершенно, надо сказать, рождественское место — сосны, кедры, белки по улицам прыгают. И тут же — институты, лаборатории, университет. Люди, как мне казалось, не от мира сего. При этом все тогдашние прелести, конечно, присутствовали. Мясо, масло выдавалось по талонам. Кандидатам и докторам наук ежемесячно добавляли «наборы». По сути — паек. В «набор» входила банка мясных консервов, десяток яиц, банка сгущенного молока, иногда — пачка индийского чая и одна курица. Вроде бы и всё.

У меня там было много друзей. Один из них — Вова Будкер, сын академика Будкера. Может, ты о нем слышал.

И вот, представь: сидим мы с Вовой на кухне. За столом — гости, приглашенные на эту самую курицу. И беседуют они, заметь, не о пайках и не о консервах. Беседуют о том, продолжает ли человечество эволюционировать как биологический вид, или только как совокупность социальных структур.