— Ни хрена, — говорит, — они там не знают. Я, — говорит, — дальше всех залетел. Я смерть эту, вот как тебя, видел. Клиническая, называется. Доктора битый час откачивали, едва вытащили. У меня с тех пор полмозга не работает. [Что было заметно.] Никакой ихней нирваны нет. Брешут все.

— Да неужто?

— Нету, я тебе говорю. Не так там всё.

— А как?

И поведал он мне о своих клинических приключениях.

Этот колоритный рассказ я, естественно, целиком повторить не смогу, но если коротко, приключилось с ним вот что.

Вначале несло его по длиннющему коридору. (Об этом «коридоре» я и раньше читал, его после реанимации многие вспоминают. Врачебное объяснение точно не помню. Но, кажется, там что-то с периферийными долями мозга происходит.) Потом, когда миновал он коридор, очутился в огромном зале.

— Да не зал, не зал, понимаешь. А вроде как поле. Да и не поле — стены кругом огромадные. Во — на километрища вверх тянутся. Чтоб я сдох!..

Выглядел же «зал», по его словам, так.

— Стены высокие, конца не видать, и сплошь выложены какими-то плиточками мелкими. С ноготок, не больше. А в дальнем краю — два выхода. Один — белый, другой — черный. На входе в тот зал очередюга. Ждут, кого куда определят. Стоят, ругаются. [Настоялся, поди, в очередях.]

Вот, значит, ждут, трясутся. А кто-то там, сверху, командует: этих — сюда, в белый проход, а этих — в черную дырку. Каждому — по делам его.

«Но есть — сказал он, — и те, кто ни рыба ни мясо. Грешил немного, но и белой дырки не заслужил».

— А этих, — спрашиваю, — куда?

— Этих, — отвечает, — в плиточки тонкие превращают, и — на стенку. Чтоб вечно там, значит, висели.

Такую вот картинку обрисовал мне тот мужичок.

Может, у вас там и впрямь так?

Но ты, надеюсь, в светлый коридор попал. Ты ж правильно жил — врал мало, работал много. Не всё успел, может быть. А кто всё успевает?

Мне, естественно, тоже в светлый хотелось бы. Да, боюсь, не получится. Но и в черную дырку вроде бы есть шанс не угодить.

Так что, скорее всего, — плиточкой на стеночке…

Извини, снова отвлекся. Пора в стабильную нашу жизнь возвращаться — к тем временам, когда мы все тут потихоньку с колен поднимались.

Две тысячи первый год прошел, прошел и две тысячи второй.

Наступил две тысячи третий.

Как бы там ни бушевала «геополитика», а на одной седьмой части суши жизнь текла неспешная. И гражданам ее предстояло сделать выбор не столь геополитический. Предстояло им явиться на избирательные участки, побросать бюллетени в урны и выбрать преданных слуг народа, именуемых «депутаты Государственной Думы».

Высокое это учреждение, призванное олицетворять демократию, родилось на твоих глазах. Первые выборы состоялись, если помнишь, в 1993-м, после того как папаша Ельцин долбанул из танков по Белому дому, где когда-то сам ожидал штурма по отмашке памятного тебе ГКЧП.

Комментировать те дни не стану. Для кого-то — ликвидация нового путча, для кого-то «подлый расстрел парламента». История разберется.

Напомню только, что на тех выборах, в 93-м, партия Елкина победы не одержала. Первое место досталось г-ну Жириновскому.

Быть можешь, не забыл, как мы веселой компанией смотрели в ту ночь телевизор, ожидая подсчета голосов. Там, в студии, тусовались господа политологи, один из которых, узнав о победе Главного Клоуна (за другого его тогда не держали), воскликнул, глядя в камеру: «Россия, ты одурела!!»

Кто одурел — большой вопрос. Те, кто устал ждать обещанных благ, или те, кто рассчитывал на их долготерпение? Мы с тобой не раз о том спорили, чего теперь повторять. Тем более что и ответить ты мне не можешь.

Одно понятно — устали люди. Но вот что самое интересное, так это что коммунисты тогда воспользоваться той усталостью не сумели, хотя им, казалось бы, сам бог велел.

Стало быть, что-то все-таки изменилось.

Тов. Зюганов моментом не воспользовался. Воспользовался тот, кого держали за клоуна. Доказав, кстати, что таковым не является. И еще доказав одну банальную истинку, которую усвоил раньше других: политика, кроме прочего, это всегда спектакль.

Пока его сопернички корпели над своими программками, наш герой в кепочке сделал ставку на маргиналов. А маргинала привлекают не лозунги и программы, он плевал на них, ему нужен хороший актер.

Правила, которым обязан следовать такой актер, известны. Их немного.

Первое. Ты не должен говорить слишком умно — твоему избирателю умники не нужны. Однако не должен говорить и слишком глупо, иначе кто-то решит, что ты держишь его за дурака.

Кроме того, тебе желательно иметь какой-то отличительный знак: ну, там — кепочку, фуражечку или что-то еще, что выделяло бы тебя на общем фоне. «Продвинутый» избиратель тоже станет носить фуражечку, похожую на твою, и тем самым твой образ умножится. Прием не самый главный, но иногда неплохо работает.

Второе. Программа твоя должна быть проста, как табуретка, — никаких теорий и прочей белиберды. Всем обещай всё, что хотят. Если все хотят разное — обещай всем разное. Если одно противоречит другому — ерунда, никто особо вникать не будет.

Третье, и главное правило. О тебе должны постоянно говорить. Что именно говорят, не важно. Хвалят — отлично, ругают — отлично, превозносят — отлично, издеваются — отлично, поливают грязью — отлично. И сам ты должен поливать всех направо и налево. Ты должен прослыть крутым парнем. Народ любит крутых. И веселых — тоже. Потому не будь занудой, как остальные твои конкуренты с их муторными программами. Ты должен скандалить, брыкаться, плеваться, кусаться. Это круто!

Он следовал данным правилам неукоснительно. И в этом отношении его можно назвать почти гениальным…

Такими, как помнишь, были выборы девяносто третьего года.

В тот год страсти помаленьку утихли, демократы пошли зализывать раны, политологи сели писать умные тексты, а мы с тобой, недоспорив, разошлись по своим углам. Ты — к своим приборам и схемам, я — за свой стол в редакции.

Потом (еще при тебе) были новые выборы — и в девяносто пятом, и в девяносто девятом. Менялись там какие-то человечки в креслах, товарищи под красным знаменем свои двадцать-тридцать процентов отхватывали, в затылок им «партия власти» дышала, наспех сколоченная. И дружок наш в фуражечке завсегда кой-какой процентик имел, пусть и меньший, чем в его звездный час. Кроме того «Яблоко» тоже немного мандатов наскребало. Потом их, кажется, «Союз правых сил» сменил (если помнишь такой).

Хранители заветов Ильича потрясали с трибуны кулачками, но всерьез бодаться с властью желания не выказывали. Избиратель-то разный, однако же столовая в Думе общая, и, по слухам, кормят неплохо.

Думские демократы, как помнишь, продолжали главным образом выяснять отношения с прочими демократами по принципу: «А ты кто такой?»

Непотопляемый В.В. Жириновский крыл всех подряд к немалому удовольствию публики.

Скучновато всё это вспоминать, но раз уж взялся…

А потом, на выборах в 2003-м, довелось мне уже без тебя созерцать очередной спектакль.

И тут нужна оговорка. Всю эту выборную эпопею — с девяносто третьего и до ухода Ельцина, как ни крути, назвать абсолютным спектаклем все же было нельзя. Хотя бы потому, что хорошо срежиссированный спектакль не давал бы таких результатов и такого распределения мест. В благословенной Думе, при всей ее опереточности, наблюдалась определенная мозаика взглядов.

К 2003-му ошибку исправили. Одним из достижений нашей «стабилизации» явилось нечто, обозначенное как партия «Единая Россия». Детище это не представляло, подобно трухлявым западным демократиям, интересов каких-либо социальных групп, а было исключительно партией начальников, убогой копией прежней КПСС, только без лишних идеологических фокусов. Какая идеология, к лешему? Чего мудрить? Давно сказано: «Я начальник — ты дурак. Ты начальник — я дурак». Помнишь фразочку?

Но та фраза относится к дремучим временам застоя. Нынче же у нас не застой, нынче стабилизация. А посему возникновение «единой и неделимой» я считаю правильным и закономерным. Ну, подумай — кому нужны такая разноголосица и депутатские склоки, ежли кругом стабильность?