«Она поет – и звуки тают…» Она поет – и звуки тают, Как поцелуи на устах, Глядит – и небеса играют В ее божественных глазах; Идет ли – все ее движенья, Иль молвит слово – все черты Так полны чувства, выраженья, Так полны дивной простоты. Стихотворения, 1838 <К М. И. Цейдлеру> Русский немец белокурый Едет в дальную страну, Где косматые гяуры Вновь затеяли войну. Едет он, томим печалью, На могучий пир войны; Но иной, не бранной сталью <К портрету старого гусара> Смотрите, как летит, отвагою пылая… Порой обманчива бывает седина: Так мхом покрытая бутылка вековая Хранит струю кипучего вина. <К Н. И. Бухарову> Мы ждем тебя, спеши, Бухаров, Брось царскосельских соловьев, В кругу товарищей гусаров Обычный кубок твой готов; Для нас в беседе голосистой Твой крик приятней соловья; Нам мил и ус твой серебристый И трубка плоская твоя, Нам дорога твоя отвага, Огнем душа твоя полна, Как вновь раскупренная влага В бутылке старого вина. [53]Столетья прошлого обломок, Меж нас остался ты один, Гусар прославленных потомок, Пиров и битвы гражданин. [54] Дума Печально я гляжу на наше поколенье! Его грядущее – иль пусто, иль темно, Меж тем, под бременем познанья и сомненья, В бездействии состарится оно. Богаты мы, едва из колыбели, Ошибками отцов и поздним их умом, И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели, Как пир на празднике чужом. К добру и злу постыдно равнодушны, В начале поприща мы вянем без борьбы; Перед опасностью позорно-малодушны, И перед властию – презренные рабы. Так тощий плод, до времени созрелый, Ни вкуса нашего не радуя, ни глаз, Висит между цветов, пришлец осиротелый, И час их красоты – его паденья час! Мы иссушили ум наукою бесплодной, Тая завистливо от ближних и друзей Надежды лучшие и голос благородный Неверием осмеянных страстей. Едва касались мы до чаши наслажденья, Но юных сил мы тем не сберегли; Из каждой радости, бояся пресыщенья, Мы лучший сок навеки извлекли. Мечты поэзии, создания искусства Восторгом сладостным наш ум не шевелят; Мы жадно бережем в груди остаток чувства – Зарытый скупостью и бесполезный клад. И ненавидим мы, и любим мы случайно, Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви, И царствует в душе какой-то холод тайный, Когда огонь кипит в крови. И предков скучны нам роскошные забавы, Их добросовестный, ребяческий разврат; И к гробу мы спешим без счастья и без славы, Глядя насмешливо назад. Толпой угрюмою и скоро позабытой Над миром мы пройдем без шума и следа, Не бросивши векам ни мысли плодовитой, Ни гением начатого труда. И прах наш, с строгостью судьи и гражданина, Потомок оскорбит презрительным стихом, Насмешкой горькою обманутого сына Над промотавшимся отцом. <А. Г. Хомутовой>
Слепец, страданьем вдохновенный, Вам строки чудные писал, И прежних лет восторг священный, Воспоминаньем оживленный, Он перед вами изливал. Он вас не зрел, но ваши речи, Как отголосок юных дней, При первом звуке новой встречи Его встревожили сильней. Тогда признательную руку В ответ на ваш приветный взор Навстречу радостному звуку Он в упоении простер. И я, поверенный случайный Надежд и дум его живых, Я буду дорожить, как тайной, Печальным выраженьем их. Я верю, годы не убили, Изгладить даже не могли, Всё, что вы прежде возбудили В его возвышенной груди. Но да сойдет благословенье На вашу жизнь, за то, что вы Хоть на единое мгновенье Умели снять венец мученья С его преклонной головы. Вид гор из степей Козлова [55] Пилигрим Аллах ли там среди пустыни Застывших волн воздвиг твердыни, [56]Притоны ангелам своим; Иль дивы, словом роковым, [57]Стеной умели так высоко Громады скал нагромоздить, Чтоб путь на север заградить Звездам, кочующим с востока? Вот свет всё небо озарил: То не пожар ли Цареграда? Иль бог ко сводам пригвоздил Тебя, полночная лампада, Маяк спасительный, отрада Плывущих по морю светил? вернуться «Но иной, но бранной сталью Мысли юноши полны»– эти стихи содержат игру слов. Цейдлер был влюблен в Софью Николаевну Стааль фон Гольштейн, жену дивизионного командира. вернуться Стихи «Нам дорога твоя отвага ~ В бутылке старого вина»варьируют тему стихотворения «<К портрету старого гусара>». вернуться Последние четыре строки – парафраза из «Моей родословной» (1830) Пушкина. вернуться Козлов(по-турецки Гёзлев) – так называлась раньше Евпатория. вернуться «Застывших волн… твердыни»– Крымские горы, самая высокая из которых Чатырдаг. вернуться Дивы– по древней персидской мифологии – злые гении, некогда царствовавшие на земле, потом изгнанные ангелами и ныне живущие на конце света, за горою Каф (примечание Мицкевича). Упоминание о «дивах» в тексте Лермонтова свидетельствует о его внимании к подстрочнику, стремлении приблизиться к оригинальному тексту. В переводе Козлова «дивы» отсутствуют. |
