Кладбище Вчера до самой ночи просидел Я на кладбище, всё смотрел, смотрел Вокруг себя; – полстертые слова Я разбирал. Невольно голова Наполнилась мечтами; – вновь очей Я не был в силах оторвать с камней. Один ушел уж в землю, и на нем Всё стерлося; там крест к кресту челом Нагнулся, будто любит, будто сон Земных страстей узнал в сем месте он… Вкруг тихо, сладко всё, как мысль о ней; Краснеючи волнуется пырей На солнце вечера. Над головой Жужжа со днем прощаются игрой Толпящиеся мошки, как народ Существ с душой, уставших от работ!.. Стократ велик, кто создал мир! Велик!.. Сих мелких тварей надмогильный крик Творца не больше ль славит иногда, Чем в пепел обращенные стада? Чем человек, сей царь над общим злом, С коварным сердцем, с ложным языком?.. Посвящение («Тебе я некогда вверял…») Тебе я некогда вверял Души взволнованной мечты; Я беден был – ты это знал – И бедняка не кинул ты. Ты примирил меня с судьбой, С мятежной властию страстей; Тобой, единственно тобой, Я стал, чем был с давнишних дней. И муза по моей мольбе Сошла опять с святой горы. – Но верь, принадлежат тебе Ее венок, ее дары!.. Моя мольба Да охранюся я от мушек, От дев, не знающих любви, От дружбы слишком нежной и – От романтических старушек. К Су<шковой> Вблизи тебя до этих пор Я не слыхал в груди огня. Встречал ли твой прелестный взор – Не билось сердце у меня. И что ж? – разлуки первый звук Меня заставил трепетать; Нет, нет, он не предвестник мук; Я не люблю – зачем скрывать! Однако же хоть день, хоть час Еще желал бы здесь пробыть, Чтоб блеском этих чудных глаз Души тревоги усмирить. Гость («Как прошлец иноплеменный…») Как прошлец иноплеменный, В облаках луна скользит. Колокольчик отдаленный То замолкнет, то звенит. «Что за гость в ночи морозной?» – Мужу говорит жена, Сидя рядом, в вечер поздный Возле тусклого окна… Вот кибитка подъезжает… На высокое крыльцо Из кибитки вылезает Незнакомое лицо. И слуга вошел с свечою, Бедный вслед за ним монах: Ныне позднею порою Заплутался он в лесах. И ему ночлег дается – Что ж стоишь, отшельник, ты? Свечки луч печально льется На печальные черты. Чудным взор огнем светился, Он хозяйку вдруг узнал, Он дрожит – и вот забылся И к ногам ее упал. Муж ушел тогда. О! Прежде Жил чернец лишь для нее, Обманулся он в надежде, Погубил он с нею всё. Но промчалось исступленье; Путник в комнате своей, Чтоб рыданья и мученье Схоронить от глаз людей. Но рыдания звучали Вплоть до белыя зари, Наконец и замолчали. Поутру к нему вошли: На полу он посинелый Как замученный лежал; И бесчувственное тело Плащ печальный покрывал!.. 1830. Маия. 16 число Боюсь не смерти я. О нет! Боюсь исчезнуть совершенно. Хочу, чтоб труд мой вдохновенный Когда-нибудь увидел свет; Хочу – и снова затрудненье! Зачем? Что пользы будет мне? Мое свершится разрушенье В чужой, неведомой стране. Я не хочу бродить меж вами По разрушении! – Творец, На то ли я звучал струнами, На то ли создан был певец? На то ли вдохновенье, страсти Меня к могиле привели? И нет в душе довольно власти – Люблю мучения земли. И этот образ, он за мною В могилу силится бежать, Туда, где обещал мне дать Ты место к вечному покою. Но чувствую: покоя нет – И там, и там его не будет; Тех длинных, тех жестоких лет Страдалец вечно не забудет!.. К *** («Не думай, чтоб я был достоин сожаленья…») Не думай, чтоб я был достоин сожаленья, Хотя теперь слова мои печальны; – нет; Нет! Все мои жестокие мученья – Одно предчувствие гораздо больших бед. Я молод; но кипят на сердце звуки, И Байрона достигнуть я б хотел; У нас одна душа, одни и те же муки; О если б одинаков был удел!.. [19] Как он, ищу забвенья и свободы, Как он, в ребячестве пылал уж я душой, Любил закат в горах, пенящиеся воды, [20]И бурь земных и бурь небесных вой. Как он, ищу спокойствия напрасно, Гоним повсюду мыслию одной. Гляжу назад – прошедшее ужасно; Гляжу вперед – там нет души родной! вернуться «О если б одинаков был удел»– Байрон в расцвете славы участвовал в освободительном движении итальянских карбонариев и отдал жизнь в борьбе за национальную независимость греческого народа (в 1824 г.). вернуться «Как он, в ребячестве пылал уж я душой, Любил закат в горах, пенящиеся воды…»– Лермонтов имеет в виду рассказ Т. Мура о детских впечатлениях Байрона от гор Северной Шотландии, отразившихся в стихотворении «Lachin у Gair» («Лох-на-Гар») и некоторых других. Отдельные мотивы, сходные с байроновскими, прослеживаются в ранних стихотворениях Лермонтова, посвященных Кавказу («Кавказ», «Люблю я цепи синих гор», где описан «закат в горах», и др.). В этих же строчках отразились рассказы Т. Мура о детской любви Байрона (близкие воспоминания Лермонтова о своих детских увлечениях см.: наст. изд., т. IV). |
