Опрос, организованный газетой «Бриар», охватил 416 коммун Бри с населением в 216000 человек. Из ответов на заданные вопросы выяснилось, что только 5200 человек, то есть два процента всех жителей, исполняют религиозные обряды[686].
В известной мне восточной части Жиронды все женщины с детьми ходят по воскресеньям к обедне. Мужчины обычно остаются на площади пред церковью и беседуют о своих делах.
Но на тридцать миллионов французов такие сведения поневоле придется признать неполными и отрывочными; к тому же они, возможно, и ошибочны. К обедне ходят по многим причинам и далеко не всегда из благочестия. Тщеславие, мода, расчет, а также ханжество влекут прихожан в церковь. Напротив, некоторые люди, которые не исповедуются, не причащаются и не посещают церковных служб, вовсе не являются противниками религии, они лишь прохладно относятся к ней, это, говоря языком священнослужителей, «грешники, в душе которых вера еще не совсем мертва».
Но даже если мы сосчитаем верующих, разве это поможет нам узнать, какими силами располагает церковь? Эти силы уже не зависят от примитивной веры народов. Римско-католическая религия свелась по вине иезуитов к нескольким грубым суевериям и к механическому, чисто внешнему исполнению обрядов. Она потеряла весь свой нравственный авторитет. Она опирается на силу привычки, на традицию, на обычаи. Она извлекает пользу из всеобщего равнодушия. Для многих людей как в городе, так и в деревне церковь — учреждение скорее гражданское, чем религиозное, — нечто среднее между мэрией и концертным залом. В церкви совершаются браки, в нее приносят новорожденных и усопших. Женщины показывают там свои туалеты. Наконец в наши дни духовенство пользуется поддержкой всех власть имущих. Крупные землевладельцы, промышленники, финансисты, богатые евреи — вот столпы римско-католической церкви. Это сила, но сила не слишком большая в такой стране, как наша, где мало бедняков.
Предложение Прессансе, хорошо обдуманное и разработанное, предложение Ревейо, разумное и умеренное, проект комиссии, которому по праву присвоено имя докладчика Аристида Бриана, проект, внесенный правительством в то время, как я пишу эти строки, — все эти документы предусматривают, несмотря на многочисленные расхождения, один и тот же порядок: после отделения государство будет иметь дело не с церковью, а с «Гражданскими обществами по отправлению культа», подчиненными закону об ассоциациях 1901 года.
Неправильно было бы считать, что государство явится в какой-то мере должником «Гражданских обществ». Выдача духовенству содержания, гарантированного конкордатом, прекращается вместе с отменой конкордата, и суммы, предусмотренные в нем, не переходят к другому юридическому лицу. Выше мы говорили о том, что содержание духовенства не носит ни характера возмещения убытков, ни уплаты процентов с долга, сделанного Национальным собранием в 1790 году. Аббат Оделен восклицает, что церковь подвергается грабежу, что она этого не допустит. Но его вопли не будут услышаны. Государство убеждено, что оно ничего не должно духовенству.
— Я не думаю, — сказал Шарль Дюпюи, — чтобы суммы, выдаваемые священнослужителям, могли рассматриваться как долг государства, и притом неоплатный долг.
«Гражданские общества по отправлению культа» будут вольны открывать церкви и изыскивать средства, чтобы нанимать или строить здания для религиозных целей. Из предосторожности, признанной необходимой Мингетти и Лавелеем, проект Бриана ограничивает и эти суммы и способы их получения. Однако он гарантирует «Гражданским обществам» определенную дотацию из доходов фабрик и монастырей, безоговорочно закрепляет за ними здания церквей для отправления католического культа и предусматривает пожизненную пенсию старым и немощным священникам. Но, конечно, вопрос о пенсиях духовным лицам будет поставлен на голосование Палаты не раньше, чем вопрос о пенсиях рабочим.
В мою задачу отнюдь не входит подробное рассмотрение всех представленных проектов. Этой сложной и длительной работой должны заняться опытные законоведы. Но я считаю своим долгом сделать одно полезное предупреждение; я считаю своим долгом заявить, что необходимо тщательно избегать всякого подобия Гражданского статута для духовенства; что следует остерегаться, как страшной опасности, создания духовного государства в светском государстве[687], ибо мы расторгаем конкордат вовсе не для того, чтобы тотчас же воссоздать его без папы.
Следовало бы сделать еще много замечаний. Можно спросить, например, имеет ли право государство отказываться без всякой компенсации от сорока пяти тысяч церквей с домами епископов, священников, с духовными семинариями, арендная стоимость которых превосходит сто миллионов? Само собою разумеется, что республика не собирается наживаться на отделении от церкви. Но в конце концов уместно ли так богато одарять в ущерб нации общества, ведающие отправлением культа? Неужели пример Бельгии нас ничему не научил? В Бельгии государство отделилось от церкви, но столько ей платит, что само оказалось ослабленным. Неужели вы желаете отделения на бельгийский лад?
К чему давать церкви то, что ей не причитается, и отказывать в том, на что она имеет право?
Правильнее, разумнее всего было бы установить для церкви режим свободы. Мы сказали бы даже, что ей надо дать свободу, не будь это требование чисто метафизическим, ибо оно не представляет ничего осязаемого, реального. В государстве нет свободы вообще, а есть несколько друг друга ограничивающих свобод. Вот почему мы говорим, что надо предоставить церкви все существующие свободы.
С тех пор как во Франции ожидается расторжение конкордата, многие светские либеральные деятели, среди которых выделяется Ренэ Гобле, предлагают принять за девиз: «Свободная церковь в свободном государстве». Этой формуле более сорока лет; она принадлежит Монталамберу, который пояснил ее словами: «Свобода церкви, основанная на общественных свободах»[688]. После присоединения папских государств к Италии Кавур переиначил эту фразу. Она приобрела в его устах новый смысл и стала чисто итальянской, то есть остроумно-злой. Отныне она звучала так: «Лишая папу вотчины св. Петра, король целует у него ноги». В этих словах заключена вся политика савойской династии, которая подверглась отлучению в Риме и заставила благословить себя в Турине. Вот как Гобле объясняет смысл приведенной формулы:
«Свободная церковь в свободном государстве означает свободу вероисповедания, при которой государство не имеет больше дела с церковью, церковь — с государством, а служители различных культов подчиняются тем же законам, что и прочие граждане».
Однако епископ Дюбийар называет это предложение утопией, а Ранк — глупостью. Такое же мнение было высказано еще до них графом Генрихом Арнимом. По его словам, Chiesa libera in Stato libero[689] есть не что иное, как Chiesa armata in Stato disarmato[690]. Фаге с его блестящим, а иногда и беспощадным умом высказал по этому поводу очень правильную мысль: «Свободная церковь — это партия». Конечно, это партия, но также и администрация. Это организованная партия, государство в государстве, власть.
Раздаются требования о подчинении церкви общему праву. Требования вполне справедливые, но, к сожалению, общее право применимо лишь к категории людей, которые ничем не занимаются и ничего собой не представляют. Иначе оно теряет всякий смысл, ибо для каждого положения в обществе существует специальное право. Я не первый отметил это. Имеются специальные законы для врачей, для фармацевтов, для слесарей. А ведь, с точки зрения закона, епископ — лицо не менее значительное, чем слесарь. Каждый из нас то и дело выходит из сферы действия общего права. А разве сама церковь желает сообразоваться с ним? Она требует общего права, когда ей это выгодно. Отрекается от общего права, когда находит его стеснительным. Противоречия ума, логика сердца! Церковь настаивает на общем праве ради того, чтобы свободно создавать свои ассоциации; отказывается от него из осторожности, как, например, от закона 1901 года, который ограничивал доходы ассоциаций одними членскими взносами. Она настаивает на нем, словно съемщик, который хочет избежать ремонта арендуемого здания; она отказывается от него, если домовладелец волен выбирать съемщика и назначать любую арендную плату. Она настаивает на нем, чтобы обеспечить свободу религиозных обрядов, она отказывается от него, если согласие связано с предварительными обязательствами[691].
