Поль. Ошибаетесь. Невольно и сам того не сознавая, Ламартин особенностью стиля и своего собственного чувства нарисовал в этих строках смутный, но захватывающий образ французской женщины эпохи Первой империи. Эльвира «Озера» и «Распятия» действительно дочь военного, воспитанница института Сен-Дени, молодая жена престарелого ученого, который занимался надуванием аэростатов. Это госпожа Шарль. И именно этим-то она и пленяет, трогает нас, ибо именно в силу этого она правдива.

Пьер. Мне надо идти. Всего хорошего. Наш разговор значительно утвердил меня в моих взглядах.

Поль. А я утвердился в своих. Прощайте.

СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА[538]

Социализм не новость. Я мог бы привести тому немало исторических и философских доказательств, однако достаточно напомнить, что в нашем мире вообще никогда не бывает ничего нового. Эта мысль тоже не нова, но ею проникаешься тем более, чем внимательнее изучаешь прошлое. Она успокаивает и печалит. Однако если социализм и не новость, то он, что называется на языке дурного тона, «актуален». О нем говорят, о нем пишут; им занято все наше общество. Это излюбленная тема разговоров людей и мыслящих и немыслящих. Теодор де Визева[539] утверждает, что даже бездельники не вполне к нему равнодушны. «Богатые сынки, пышущие здоровьем и силой, располагающие годовой рентой в двести тысяч франков, — говорит он, — отрываются от чтения „Беговой газеты“, чтобы взяться за „Социалиста“ г-на Геда или за „Социалистическое обозрение“ г-на Малона».

Им интересуются даже светские женщины, и скоро он у них превратится в моду, подобно тому как при Людовике XVI модны были экономисты и попугаи. Вот увидите — они станут приглашать к обеду ораторов, подвизающихся в публичных собраниях. И ораторы к ним пойдут, потому что, вопреки своим свирепым бородам и непреклонным убеждениям, они слабовольны и потому что никакому мужчине, даже социалисту, не устоять против женской улыбки. Пока что социализм проник в «Ша-Нуар»[540], и одно это — уже знамение времени. Каждый вечер в этом элегантном кабаре китайские тени Мориса Доннэ сначала легко и даже ласково высмеивают декандентскую поэзию и модные пороки, а затем вдруг начинают весело и пышно чествовать труд, всеобщий мир и объединение народов. На Марсовом поле, которое некогда было свидетелем других, жестоко обманутых надежд[541], Аристофан из «Ша-Нуар»[542] воздвигает под звуки оглушительной музыки символический дворец тружеников. Вслед за тем он показывает древний собор Богоматери, сияющий ослепительной славой, и делает это, конечно, для того, чтобы примирить старый мир с новым и сочетать мистицизм с социализмом в общем апофеозе во вкусе г-на де Мена[543].

Как видите, в «Ша-Нуар» можно найти все идеи и все мечты нашего времени, вплоть до союза социализма с Церковью.

Это, думается мне, — начало поэтических и великосветских изысканностей социализма. Ибо никак нельзя назвать ни изысканными, ни великосветскими стихи Ж. Аллемана, Жюля Геда или даже песенки Ж.-Б. Клемана, как и некоторые огненные строфы Луизы Мишель.

Господин Аллеман, вождь «аллеманистов»[544], рабочий-печатник, сосланный после Коммуны на остров Ну, написал там гимн, несомненно подсказанный ему возвышенной и благожелательной мыслью:

Господин Жюль Гед обратился к Жозефену Пеладану с негодующими строфами, в которых весьма дурно отзывается о платонических героях Сара. Это, говорит он.

Жюль Гед, сын учителя, не чужд литературе. У него внешность поэта-южанина, и в частной беседе он, говорят, изъясняется отвлеченным и точным языком, отличающимся безупречной чистотой. Возможно. Но стихи его небезупречны. Те, что выходят из-под пера мадемуазель Луизы Мишель, немного лучше. В них есть порыв.

Не правда ли, эта строфа развевается, словно черное знамя? Но я не стану цитировать дальше, чтобы не повторять слова, дышащие ненавистью. Что же касается г-на Ж.-Б. Клемана, то он песенник, весьма популярный на рабочих банкетах. Я знаком лишь с небольшим числом его песенок, но, насколько могу судить, ему присущ мрачный и резкий стиль. Вот первый куплет из «Нищего»:

В этом духе писали еще старые рабочие поэты, например Эжезип Моро; возможно, что «Нищий» не хуже песенки «Господин Пайяр», которую некогда так охотно распевали в мастерских. Трудно судить о песне, когда спокойно читаешь ее за письменным столом.

В общем, пролетарская литература нашего времени, по-видимому, не отличается ни своеобразием, ни богатством. Но ничем не следует пренебрегать, и люди более проницательные, быть может, обнаружат в ней качества, которых мне не удалось уловить.

Как бы то ни было, на этой неделе социалистическая литература обогатилась новым произведением — «Прозрение Андре Савене». Заметим сразу же, что автор его — не пролетарий. Это человек, занимающийся гуманитарными науками, а также весьма почтенный писатель, известный своими литературными и философскими трудами, это превосходный биограф Вольтера, — словом, речь идет о г-не Жорже Ренаре. Каждый имеет возможность оценить проникновенную ясность и остроту его ума. Но только лично знакомые с ним знают, что не найти сердца более честного, более независимого, более надежного. И все-таки его социалистический роман не привел меня в восторг. Это роман написанный мыслителем. Мир его ограничен четырьмя стенами рабочего кабинета.

О, если бы для познания людей достаточно было одного ума — с какой легкостью проникал бы г-н Ре-нар в человеческие сердца и души! Но чтобы чувствовать жизнь, нужна особая интуиция, а даже самые умные не всегда ею одарены. В книге г-на Ренара изображается рабочее собрание. Это место написано, как и все остальное, очень умно и рассудительно, однако лишено выпуклости и движения. Куда предпочтительнее, по-моему, «Зал Граффара»[546] Жана Беро, где бушуют страсти, дымят трубки и коптят лампы! Сцена, конечно, не лишена комизма. Но как глубок, как правдив ее комизм! Какая в нем грусть! В этой поразительной картине есть образ, который дает более яркое представление о рабочем-социалисте, чем десятка два исторических пли теоретических сочинений. Это образ маленького плешивого человечка с большой головой и узенькими плечами, который сидит в президиуме, закутав шею кашне; он, несомненно, мастер и к тому же человек глубоко убежденный, болезненный и бесполый, он — пролетарский аскет, он — праведник, чтимый в своем кругу, целомудренный и фанатичный, как праведники первых веков христианской церкви. Сразу чувствуешь в нем апостола и при виде его понимаешь, что в народе зародилась новая религия.