Жюльетта, Полина, Евфимия, Бержере.

Бержере (читает адрес на вскрытой бандероли).«Господину Бержере, профессору филологического факультета, город Бурж, Старая улица, 61. Отправитель: издательство Ашетта и компании, Париж». Гранки моего учебника латинской литературы. Надо выправить ошибки набора и мои собственные, — им нет числа. Работа длинная и нудная… Ну вот, с первого же взгляда вижу: три «козла» в одной строке. Ты, Полина, знаешь, что такое «козел»?

Полина.Ну да, папа, опечатка, от которой меняется слово. Это — очень неприятная опечатка.

Бержере.Так вот, здесь одна-единственная буква, а «козел» получился такой страшный, что поверг бы в ужас Амфитриту или Венеру Анадиомену, как сказал бы господин Ру, мой лучший ученик. Он поэт… Пять лет тому назад он имел удовольствие увидеть свои первые стихи напечатанными в журнале, таком же молодом, как и он сам. Но удовольствие было омрачено опечаткой наборщика. Ру описывал волшебницу Титанию, зачаровавшую лесных птиц, деревья, растения, цветы, — и вот в последнем четверостишии он говорит:

А наборщик сделал, конечно:

Господин Ру был огорчен до глубины души.

Полина.Бедный господин Ру! Солдатская форма ему не к лицу.

Бержере.Да, совсем не к лицу! Но скоро он снимет мундир. Кажется, завтра кончаются положенные двадцать восемь дней… Хороший был латинист.

Полина.Чем он теперь занят?

Бержере.Пишет в разных журналах и распространяет жирондские вина. (Распечатывает и читает письмо.)Издательство сообщает, что на следующей неделе мне опять пришлют гранки, — ну, теперь я потону в океане бумаги!

Полина.Бедный папа! Как ты работаешь!

Бержере.Работаю я много, но работаю нехорошо! Я слишком занят. Чтобы хорошо работать, надо быть свободным.

Полина.А кто свободен, тот не работает. Сколько гранок тебе надо прочитать?

Бержере.Шестьсот восемьдесят — петита!

Полина.Я не могу тебе помочь, папа?

Бержере.Ну, конечно, можешь.

Евфимия.Матерь божья! Теперь соль просыпалась. Это не к добру.

Бержере.Вы уверены, Евфимия?

Евфимия.Просыпать соль — всегда не к добру.

Бержере.А если я стану утверждать противное, вы мне поверите?

Евфимия (почтительно, но твердо, превозмогая смущение).Но барин… нет, не поверю!

Бержере.Вы мне не поверите? А ведь я же образованный, ученый.

Евфимия.Что и говорить, вы ученый! Да только учили-то вас по книгам, по писаному, а не тому, что в жизни бывает, не по-серьезному. Где уж вам разобраться, что к добру, а что к беде.

Полина.Видишь, папочка, у тебя, бедного, нет авторитета. Тебя не принимают всерьез. Твое мнение не имеет веса.

Бержере.Да, чаще всего… Но почему?

Полина.Знаешь, — может быть, то, что ты говоришь, слишком трудно для понимания… А потом ты очень добрый, очень ласковый, очень простой. А уж это, конечно, не способствует авторитету.

Жюльетта (рассматривая модный журнал).Полина, полосатые ситцы…

Полина (не слыша).Папа, я тебе скажу то, чего ты и не подозреваешь. Ты сейчас в столовой, и около тебя обе твои дочки. Признайся, ты этого не заметил!

Бержере.Я думаю, дочка, что нам с тобой обоим недостает авторитета… Кто-то идет. Это мать… Пойду повяжу что-нибудь на шею — без этого никак нельзя! (Уходит.)

Видно, как по саду идет г-жа Бержере.

Те же, г-жа Бержере.

Жюльетта.Полина, какой ширины этот ситец?

Полина.Восемьдесят сантиметров.

Жюльетта.Восемьдесят, ты уверена?

Полина.Да, уверена.

Жюльетта. Вот мама. Она сейчас скажет.

Г-жа Бержере (входя).Я боялась опоздать. Я от мадемуазель Розы, она задержала меня на целый час — показывала шляпы. Одна, для госпожи Годи, просто необыкновенная.

Слова ее повисают в воздухе.

Евфимия (входя с хлебом и яйцами).Кушать подано.

Г-жа Бержере (сияющая и утомленная).Отец, как обычно, запаздывает.

Полина.Он у себя в кабинете.

Г-жа Бержере.Евфимия, скажите барину, что завтрак подан.

Евфимия уходит.

Когда поздно завтракаешь, потом ничего не успеваешь сделать, день пропал.

Пауза.

(Решительно.)Ну, за стол, за стол!

Садятся за стол.

Жюльетта.Мама; после завтрака мы пойдем на бульвар?

Г-жа Бержере.Конечно… Скажи, Полина, ты все приготовила для прогулки? Не знаю, как это получается, но всегда тебе чего-нибудь не хватает.

Вынимают салфетки из колец.

Полина.Уверяю тебя, мама, я тут ни при чем.

Г-жа Бержере.Перчатки нет! Куда я девала перчатку?

Жюльетта.Вот, мама.

Г-жа Бержере.Нет, не та. Самое неприятное — это потерять перчатку.

Бержере (входит).Прошу прощения! (Садится за стол.)

Все едят.

Г-жа Бержере.Полина, о чем ты думаешь? Яйца всегда разбивают с тупого конца.

Полина.А — почему?

Г-жа Бержере.Так принято.

Бержере.Так установлено традицией, ритуалом. Надо строго соблюдать ритуал. В Персии фанатики как-то осмелились разбить яйцо с острого конца. Это вызвало кровавую революцию. В одном Исфахане погибло сто восемьдесят тысяч человек.

Полина.Это правда?

Бержере.Во всяком случае, это правдоподобно. Обычно люди избивают друг друга по причинам такого же рода.

Г-жа Бержере.Ваши шутки неуместны… Как я могу воспитывать дочерей, раз вы высмеиваете все мои наставления? Издевайтесь сколько вам угодно, но, как сидеть за столом, я знаю. Моя мать была очень строга по части того, как надо пить или есть. У моего дядюшки Пуйи были превосходные манеры.

Пауза.

Люсьен, что у вас на шее?

Бержере.Как будто… платок.

Г-жа Бержере.Что у вас за дурная привычка, — в двенадцать часов еще не одеты! Мой отец с утра надевал выходной костюм… А тетушка Пуйи говаривала: «У нас в семье шлепанцев и в заводе нет, мы даже не знаем, что такое шлепанцы… Вставая с кровати, уже надевают ботинки. Шлепанцы хороши для лентяев». Вот дядюшка Пуйи и сделал блестящую карьеру и составил свой большой латинский словарь.

Бержере.Ага, значит, дядюшка Пуйи, раньше чем писать, надевал ботинки? Весьма похвально! Скажите: а когда он работал над своим большим словарем, он шпор не нацеплял?

Полина смеется в стакан, захлебывается.

Г-жа Бержере (резко).Вы находите это остроумным?