— Кто здесь?

И в стоявшем на стуле хрупком привидении, одетом в длинную ночную рубашку, с распущенной толстой косой, она тут же узнала дочку.

— Это ты, Фелиси? Уж не заболела ли ты?.. Что ты здесь делаешь?

— Я ищу одну вещь.

— У меня в шифоньерке?

— Да, мама.

— Ступай лучше спать! Смотри, простудишься… Скажи хоть, что ты ищешь. Если шоколад, так он на средней полке, рядом с серебряной сахарницей.

Но Фелиси наткнулась наконец на пакет с карточками и теперь быстро его просматривала. Нетерпеливыми руками перебирала она фотографии: вот г-жа Дульс вся в кружевах; вот Фажет — нарядная, в ореоле светлых волос; Тони Мейер с близко поставленными глазами, с нависшим надо ртом носом; Прадель с холеной бородой; Трюбле — лысый и курносый; робкий г-н Бондуа с прямым носом и пышными усами… Хотя ей было сейчас совсем не до г-на Бондуа, она вое же бросила на него неприязненный взгляд и, словно невзначай, капнула ему на нос воском.

Госпожа Нантейль, окончательно пробудившаяся ото сна, ничего не могла понять:

— Фелиси, что тебе понадобилось у меня в шифоньерке, чего ты там роешься?

Фелиси, нашедшая наконец карточку, которую так долго искала, испустила в ответ радостный вопль и спрыгнула со стула, унося своего покойника, а вместе с ним прихватив по ошибке и г-на Бондуа.

В гостиной она присела на корточки перед камином, разожгла его бумагой и бросила в огонь все три карточки Шевалье. Она смотрела, как они горят, съеживаются, чернеют… и когда карточки улетели, когда от них не осталось ничего, ни формы, ни материи, Фелиси глубоко вздохнула. Она была уверена, что уничтожила ту субстанцию, которая давала ревнивому покойнику возможность являться ей, что теперь она освободится от наваждения.

Снова взяв в руки свечу, она увидела карточку г-на Бондуа, нос которого закрывал кружок белого воска. Не зная, куда ее деть, она с удовольствием бросила фотографию в еще пылавший камин.

Вернувшись к себе, Фелиси стала перед зеркалом и обтянула на теле рубашку, любуясь своим сложением. На этот раз она задержалась немножко дольше на мысли, которая и раньше приходила ей в голову. Она подумала: «Почему мы сотворены так, с головой, руками, ногами, грудью, животом? Почему так, а не как-нибудь по-другому? Смешно!»

В эту минуту образец, по которому был создан человек, представлялся ей чем-то произвольным, непонятным, странным. Но скоро ее недоумение прошло. Собственное тело доставляло ей живое и глубокое эстетическое удовольствие. Она спустила рубашку и осторожно взяла в ладони обе груди, с нежностью посмотрела на них в зеркало, словно это не она сама, а что-то постороннее, принадлежащее только ей, словно это два живых существа, словно это пара голубок.

Ласково улыбнувшись им, Фелиси снова легла. Она проснулась поздно утром и на какой-то миг почувствовала удивление, что лежит в постели одна. Иногда во сне сознание ее раздваивалось: она ощущала собственное тело, и ей снилось, будто ее ласкает другая женщина.

Генеральная репетиция «Решетки» была назначена на два часа. С часу дня доктор Трюбле уже сидел на своем обычном месте в уборной Нантейль.

Фелиси, отданная во власть г-жи Мишон, упрекала доктора за то, что он ничего ей не говорит, но на самом деле это она его не слушала, занятая, поглощенная своей ролью. Фелиси велела никого не пускать в уборную. Однако она обрадовалась Константену Марку, которому симпатизировала.

Он был очень взволнован и, чтобы скрыть свое беспокойство, завел разговор о родных лесах в Виварэ, принялся рассказывать истории про крестьян и всякие охотничьи небылицы.

— Я что-то робею, — сказала Нантейль. — А вы, господин Марк? Не щемит у вас под ложечкой?

Он стал уверять, что ничуть не волнуется. Она не унималась:

— Признайтесь, вам бы очень хотелось, чтобы все было уже позади.

— Ну, раз вы на этом настаиваете, может быть, я и предпочел бы, чтобы все было уже позади.

После этих слов доктор Сократ с невозмутимым спокойствием спросил самым простодушным тоном:

— А может быть, то, что должно свершиться, уже свершилось и спокон веков уже было свершено?

И, не дожидаясь ответа, прибавил:

— Если явления вселенной доходят до нашего сознания в известной последовательности, мы еще не вправе заключать, что и в действительности они последовательны, и еще меньше оснований у нас думать, что они совершаются именно в тот момент, когда мы их воспринимаем.

— Это совершенно ясно, — сказал Константен Марк, не слушавший его.

— Вселенная представляется нам несовершенной, — продолжал доктор, — и у нас создается иллюзия, будто все непрестанно кончается. Так. как мы воспринимаем все явления последовательно, нам и вправду представляется, что одни явления предшествуют другим. Те явления, которых мы уже не видим, мы считаем прошлыми, а те, которых мы еще не видим, — будущими. Но можно представить себе существа, которые одновременно воспринимают и то, что для нас является прошлым, и то, что для нас является будущим. Можно также представить себе существа, которые воспринимают явления в обратном порядке и. видят, как они развертываются от того, что мы считаем будущим, к тому, что мы считаем прошедшим. Живые существа, которые осваивали бы пространство не так, как мы, и могли бы, например, двигаться с большей скоростью, чем свет, составили бы себе совершенно иную, чем мы, картину всех явлений.

— Только бы Дюрвиль не приставал ко мне сегодня на сцене со всякой ерундой, — вздохнула Фелиси, которой г-жа Мишон натягивала под юбкой чулки.

Константен Марк заверил ее, что Дюрвиль и не помышляет ни о чем таком, и умолял ее не волноваться. А доктор Сократ продолжал развивать свою мысль:

— Мы сами, смотря ясной ночью на созвездие Девы, мерцающее над верхушкой тополя, видим одновременно и то, что было, и то, что есть. Можно с тем же основанием сказать, что мы видим и то, что есть, и то, что будет. Ибо если звезда, такая, как мы ее видим, — прошедшее по отношению к дереву, то дерево — будущее по отношению к звезде. Между тем небесное светило, крошечный огненный лик которого мы видим не таким, каков он теперь, но таким, каким он был в нашей юности, или даже в ту пору, когда нас еще не было на свете, и тополь, молодые листочки которого трепещут при свежем вечернем ветре, соединяются для нас во времени и присутствуют в нашем сознании оба сразу. Мы говорим о предмете, что он существует в настоящем, когда мы воспринимаем его совершенно отчетливо. Мы говорим, что он существовал в прошлом, когда у пас сохранилось о нем лишь смутное представление. Пусть некое действие совершилось миллионы лет тому назад; если у нас очень ясное представление об этом действии, оно уже для нас не прошлое: для нас оно настоящее. Нам не известна последовательность, с которой все проносится в безднах вселенной. Мы знаем только последовательность наших восприятий. Думать, что будущее не существует в настоящем, раз оно нам неизвестно, это все равно, что думать, будто книга не окончена, раз мы не дочитали ее до конца.

Тут доктор на минуту остановился. И в наступившей тишине Нантейль услышала биение собственного сердца. Она крикнула:

— Продолжайте, пожалуйста, продолжайте, миленький мой Сократ. Если бы вы знали, как хорошо на меня действует, когда вы говорите. Вы, конечно, не воображаете, что я вслушиваюсь в ваши слова. Но разговоры на такие отвлеченные темы успокаивают меня, убеждают, что есть еще что-то, кроме моего выхода; не дают мне погрузиться в беспросветный мрак… Рассказывайте, рассказывайте, все равно что, только не молчите…

Мудрый Сократ, который, по-видимому, ожидал, что его слова окажут на актрису благотворное влияние, снова заговорил:

— Вселенная строится по тем же непреложным законам, что и треугольник, сторона и два угла которого даны. Будущее предопределено. А тем самым завершено. Все равно, как если бы оно уже существовало. Да оно и существует уже сейчас. Оно настолько существует, что мы уже знаем какую-то его часть. И если эта часть незначительна по сравнению с необъятностью всего будущего, она вполне пропорциональна той части уже свершившегося, которая доступна нашему знанию. Мы можем сказать, что для нас будущее немногим темнее прошлого. Мы знаем, что поколение за поколением, сменяя друг друга, будут трудиться, радоваться и страдать. Я устремляю свой взгляд за пределы существования человеческого рода. Я вижу как небесные созвездия медленно изменяют свою конфигурацию, казавшуюся незыблемой; я вижу, как Возничий распрягает свою древнюю упряжку, как распадается Пояс Ориона, как гаснет Сириус. Мы знаем, что солнце взойдет завтра и долго еще будет всходить каждое утро, то в тяжелых тучах, то в легких облачках.