– Но ведь не вы же написали «Петлю желания». Зачем ему было нападать на вас?

– Ваша статья в газете стала тому причиной. Он прочитал ее и даже процитировал мне.

– В ней о нем не сказано ничего оскорбительного.

– Нет, но…

– Он знает, что вы могли.

Руп ничего не ответил. Лишь состроил физиономию, которая как бы намекала на то, что ван Дарбин угадал его мысль. Затем для пущей выразительности прикоснулся к заклеенному пластырем носу.

– Думаю, что это – прекрасное свидетельство того, как Муди меня боится. Боится, что я когда-нибудь обнародую нелицеприятные для него факты. Возможно, даже предам огласке его темные делишки, – добавил Кольер, доверительно понизив голос.

Ван Дарбин задумчиво прикусил ластик на конце карандаша, мысленно взвешивая возможный исход этого разговора, после чего вытащил из заднего кармана брюк свернутый в несколько раз листок. Развернув бумажный квадратик, он бросил его на стол перед хозяином дома.

– Узнаете эту парочку?

Это была зернистая, черно-белая фотография Беллами Прайс на балконе.

Облокотившись на перила, она смотрела вниз, явно чем-то недовольная. За ее спиной, голый по пояс, стоял Дентон Картер.

– Где это вы их сфотографировали? Когда?

– Возле дома, в котором живет Картер. Позавчера вечером.

– Между ними что-то есть?

– Хотелось бы знать, – ответил журналист. – Если мне не изменяет зрение, у него на талии намотан бинт. И еще гляньте на его лицо. Смотрится оно получше вашего, но и ему точно пришлось несладко.

Руп Кольер недоуменно выгнул брови, но ван Дарбин лишь пожал плечами.

– Я не знаю, кто, за что, когда, где и почему, – ответил он и недовольно нахмурился: – У меня не было возможности задать ему эти вопросы. Зато он натравил на меня и моего фотографа полицию.

Ван Дарбин рассказал Рупу, как это произошло, и тот, несмотря на боль и синяки, рассмеялся.

– Сейчас это и впрямь звучит смешно. Тогда мне было не до смеха, – обиженно отозвался репортер. – Нас задержали, и я был вынужден несколько часов ждать звонка моего главного редактора, который объяснил полицейским, что никакие мы не извращенцы. А все потому, что Дентон Картер с кем-то круто схлестнулся.

– Думаете, с Муди?

– Ну а вы как думаете? – вопросом на вопрос парировал ван Дарбин.

Хозяин дома с задумчивым видом откинулся на спинку кресла.

– Не знаю. Если у кого и сохранилась застарелая неприязнь, то, пожалуй, у Дента Картера. В свое время Муди обошелся с ним сурово, и если бы не алиби, Картеру наверняка светил бы срок…

– Погодите! – перебил его ван Дарбин. – Вы хотите сказать, что все могло быть иначе?

Что осудить могли не Стрикленда, а Картера?

Кольер не ответил, давая журналисту возможность самостоятельно сделать выводы. Он очень надеялся, что ван Дарбин поймет ровно столько, сколько нужно, и не догадается о том, о чем не положено знать, а именно, что Руп им искусно манипулирует.

– Разве это до известной степени не противоречит тому, что вы сказали ранее о сомнениях по поводу вины Алана Стрикленда? – спросил ван Дарбин, понизив голос до доверительного шепота.

– Я сказал, что судьба Алана Стрикленда находилась в руках присяжных.

– Но ведь их вердикт основывался на том, что им рассказали вы, мистер Кольер, а вы сказали им, что он виновен.

– Мои доводы основывались на результатах расследования, которое провел Дейл Муди.

Имелись ли у него веские доказательства? В то время я принял их как должное.

– Наверное, так и было.

– Получается, что так.

– Но вы не уверены на сто процентов?

– На Дейла Муди тогда сильно давило начальство, требовало поскорее найти убийцу девушки. У него уже имелся один подозреваемый, которого, однако, пришлось признать невиновным. Дейлу дали понять, что он выставит себя полным дураком, если у него ничего не выгорит с Аланом Стриклендом. И тогда Муди решил сделать все, чтобы Стрикленда осудили.

– Для чего все средства были хороши, я правильно понял?

Руп Кольер в очередной раз уклонился от прямого ответа.

– Я лишь хочу сказать, что на Дейла Муди давили – и мэрия, и полицейское начальство, и всемогущие Листоны, да и общественное мнение тоже.

– И ему пришлось нарушить закон, лишь бы представить суду виновника смерти Сьюзен Листон?

– Я этого не говорил.

– Но если ему нечего скрывать, почему тогда он напал на вас?

Кольер состроил болезненную гримасу.

– Вот и я тоже так подумал. Разве поведет себя так человек, который ни в чем не виноват? Дейл пригрозил мне, сказал, чтобы я никому не рассказывал о нашей «теплой» встрече. Предполагалось, что я стану молчать и никому ничего не скажу – ни вам, ни всем остальным. Но молчать – значит попустительствовать неправедному делу. Пойти на это мне не позволит совесть.

Ван Дарбин дернул носом:

– То есть Дейл Муди отправил под суд невиновного человека, и этот молодой человек умер мучительной смертью в тюрьме, – с пафосом произнес он, как будто уже придумывал вступительное предложение для будущей скандальной статейки.

– Вы только что произнесли слова, которые я не говорил, мистер ван Дарбин. Если вы их напечатаете, я потребую сатисфакции и подам в суд на вашу газету. Уповаю на Господа нашего и надеюсь, что правосудие все же свершилось. Однако…

– Опять ваше «однако»… У меня от него возникает эрекция.

– Если хотите услышать от меня эксклюзивную цитату, то слушайте. По этому поводу я бы сказал следующее: клянусь жизнью моей прекрасной жены и бесценных моих детей, что я исполнял долг прокурорского работника добросовестно. Я был неподкупен, движим желанием увидеть тот день, когда убийца Сьюзен ответит по закону за свое злодеяние. О мотивах действий или о поступках бывшего детектива Дейла Муди мне ничего не известно.

– Вы были бы разочарованы.

Дент оглянулся на Беллами. Та сидела справа от него на сиденье второго пилота.

Большую часть полета она хранила молчание, и Дент решил не отвлекать ее, дать возможность погрузиться в собственные мысли. Было ясно: ей не дает покоя резкое ухудшение здоровья отца, и она думает о его неотвратимой кончине.

Впрочем, похоже, что в ее мыслях присутствовал и он. И эти мысли явно не давали ей покоя, коль она надела наушники, чтобы поделиться ими с ним.

– Разочарован?

– Если бы мы довели все до конца прошлой ночью, уверяю вас, вы были бы разочарованы.

– Я и так был разочарован.

– Разумеется. Но не так, как если бы мы продолжили наше занятие. – Взгляд Беллами был устремлен вперед, но Дент мог поклясться, что мысли ее сейчас далеко. – Когда я рассказала вам о своем браке, вы тогда сказали, какой он был скучный.

– Это я для красного словца.

– Не сомневаюсь, но при этом вы были правы. За исключением одной вещи. Мой муж здесь ни при чем. Все дело во мне. Не его вина в том, что я быстро ему наскучила.

– Хорошо, принимаю ваши слова. И почему же вы ему наскучили?

– У меня есть проблемы с интимом.

– С сексом?

– Это всего лишь один аспект, – смущенно ответила Беллами.

– Каковы же тогда другие?

Она не ответила, отчего Дент пришел к выводу, что никаких других аспектов не имелось. Но даже если они и были, только этот единственный аспект и разрушил их брак.

Именно это, и ничто другое, и заставило ее так отреагировать прошлой ночью на его ласки.

И Денту захотелось узнать, в чем дело.

– Так какие же проблемы? – спросил он. – Иные, кроме самого этого слова? Вам оно не нравится. Многие люди находят его оскорбительным. Но они этим все равно занимаются.

Так что же оттолкнуло вас от меня прошлой ночью? Чего вы испугались? У меня плохо пахло изо рта? Или от ног воняло?

– Проблема не в том, что вы сделали или не сделали. Во всем виновата я. И только я.

Давайте больше не будем об этом.

– Нет, будем.

– Я не хочу обсуждать эту тему.

– Тогда почему вы сами затеяли этот разговор?

– Чтобы признаться вам в том, что я сожалею, что все так вышло.