Мадам Гуро уже никого не слушала: ни своего превосходитель­ного супруга, ни сэра Безиля, который хоть и рассчитывал на успех, представляя Монику французам, но не ждал подобных восторгов. Что поделать? Самое главное — эта мадам раструбит по всему свету о появлении бухарской принцессы, спасенной из рук больше­виков.

Мадам генеральша все говорила и слушала только себя, свои льющиеся ручьем слова и, естественно, пропустила мимо ушей воз­глас радости, который издала Мо-ника, увидев Сахиба Джеляла. Так может радоваться шестнадцатилетняя девочка, встретившись со старым, добрым знакомым. Не заметил или не счел нужным за­метить возглас и сам генерал Анри Гуро, все еще прогуливавший­ся с небрежной медлительностью по гостиной и увлекая под руку Монику и свою супругу.

Ничто так не подчеркивает аристократические манеры, как обыкновение прохаживаться в самых неподходящих для прогулок местах. Но именно это делал генерал Гуро надменно и важно. Он величественно жестикулировал и ораторствовал. Долетали до ушей слова: «Великая миссия Европы!», «Навсегда покончись с ни­ми!», «Внушительные маневры охладят горячие головы в Кремле!», «Красная Армия — помеха разоружения», «Пуанкаре и Бриан ви­дят единственное средство в войне», «Италия Муссолини не потер­пит большевизма», «Да, да, война! Только война!».

А Моника смотрела на бородатого вельможу, зажала рот ла­дошкой и хотела кричать, еще кричать... Но глаза вельможи заста­вили её подавить возглас. Глаза приказывали молчать.

Французы ничего не заметили. Английские дамы с порозовевши­ми лицами жадно глотали рассказы «этого удивительного тибетца, пронзительного человека и философа», как они тут же окрестили про себя доктора Бадму. Им импонировало, что он, рослый, крепко сложенный, с энергичным подбородком, вдребезги разбивает уста­новившиеся, избитые представления о буддийских тихих монахах-ла-мах, раскосых, желтоликих, хилых от вечных бдений и ритуаль­ных постов.

Лишь мистер Эбенезер Гипп приметил кое-что и озирался, слов­но бык, загнанный на бойню. Он сам сравнил себя с быком, но ниче­го не понял и тут же про себя поклялся ни слова не говорить сэру Безилю Томпсону.

Сэр Безнль ведет себя недостойно. Он посмел унизить его — мистера Эбенезера Гиппа, имперского чиновника, при исполнении служебных обязанностей, сделал замечание ему, англичанину, в присутствии туземки, азиатки. Сэр Безиль Томпсон нанес испод­тишка удар по уязвимому месту британца, по консервативной спе­си англосакса, по его вере в незыблемость установленного в Бри­танской империи порядка вещей.

В груди мистера Эбенезера вскипела ненависть к «либерализ­му», который царил здесь, в гостиной. Взять хотя бы фамильярное обращение с европейцами присутствующих здесь азиатского вель­можу и тибетского доктора. Мистер Эбенезер ощутил во рту непри­ятную сухость. Вдруг его обуял страх. Он перевел взгляд на ассиро-вавилоняпина, испугался еще больше: «Он буйный и хищный, один из тех неукротимых, кто, ступая по земле, выдавливает из неё кровь».

Мистер Эбенезер сжался и шептал про себя: «Не смотри! Не смей смотреть!»

Мистер Эбенезер страшно хотел остаться в стороне, в тени. Но бухарец все же посмотрел на него. Тогда холодно и равнодушно, весь какой-то неприметный, серенький, господин имперский чинов­ник удостоил Сахиба Джеляла кивком. Он не видел, что при этом Моника вспыхнула и сделалась пунцовой. Она не издавала больше неуместных возгласов, а неумело, но зато весьма светски, именно так, как учила её мисс Гвендолен, цепляясь за локоть генерала, пыталась вслушаться в его рассказ о том, какие грозные, с участи­ем всех родов войск, пройдут военные учения в Северо-Западной Индии.

—  Участвуют целых пять дивизий. Грандиозно! Интересно! На­стоящий бронированный кулак. На подмогу прибывают еще диви­зии — одна из Кветты и еще одна из...

Господин генерал целиком был поглощен предстоящими манев­рами и совсем забыл, что собеседницей его является молоденькая пансионерка, которую меньше всего могут интересовать номера во­инских соединений и откуда они. Но генерал больше ни о чем гово­рить не мог.

—  Настоящая инсценировка войны против СССР! Шесть эскад­рилий бомбардировщиков! Танки! Грандиозно! Да что там, я вас беру с собой, и вы увидите все собственными глазами.

Мадам генеральша поправила супруга:

—  Мы, то есть я и вы, мой генерал... пригласим с собой её вы­сочество.

Генерал ответил несколько досадливо:

—  Но, дорогая, при вашем здоровье. Вам ехать?    Столько до­рожных неудобств...

—  О, у меня здоровья   достаточно, чтобы    показать принцессе маневры! — отрезала генеральша.

Втянулся в разговор сэр Безиль. Он не терял времени. Он ду­мал, что господина генерала и представителей эмира, прибывших в Пешавер по делам особой важности, интересует состояние дел в Бухаре. Он говорил сухо и официально:

—  Британия вынуждена держать под ударом все пути из Север­ной Индии к нашим среднеазиатским границам — я имею з виду границы Афганистана    по Аму-Дарье   с большевистской Россией. Пять дивизий расположены на направлении Пешавер — Кабул. По последним сообщениям военного министра в Палате Общин, в рай­он переброшено еще две дивизии.   А военные учения покажут, насколько мы, англичане, усвоили   уроки хостского   восстания этих пуштунских разбойников.

Многое терял сэр Безиль, пренебрегая таким человеком, как мистер Эбенезер Гипп, принадлежавший к тому типу английских колонизаторов, которые хоть и отличались полной неспособностью понимать туземцев, но сумели сделаться хозяевами стран Востока. Возможно, сэр Безиль и справедливо считался непревзойденным мастером британской разведки, но его новые либеральные методы претили мистеру Эбенезеру. Все в душе у него вставало на дыбы. Он обиделся на сэра Безиля и твердо решил иметь дело с ним толь­ко в рамках параграфов, инструкций, полученных с Даунинг-стрит в отношении туземной девицы Моники.

Мистер Эбенезер Гипп кривил душой. Странный, почти дикар­ский возглас Мо-ники, изданный ею при виде этого разряженного в шелка и бархат азиатского набоба Сахиба Джеляла, имел пря­мое отношение к параграфу инструкции: «На поступки, противоре­чащие результатам обработки в светском стиле, обращать особое внимание и немедленно докладывать по инстанции ответственному лицу». Сэр Безиль Томпсон более чем ответственное лицо. Он—на­чальник.

Обида — дело серьезное.

Сэр Безиль Томпсон так и не обратил внимания на возглас де­вицы. Он не заметил, что между девицей и вельможей Сахибом Джелялом на мгновение возник странный контакт.

Вечером, оставшись наедине с мисс Гвендолен-экономкой, мис­тер Эбенезер не забудет предупредить ее: «Бородач просто опа­сен». — «А что делал на приеме в департаменте новый гость Пешавера—тибетский врач Бадма?» — многозначительно поинтересу­ется мисс Гвендолен. «Что? Да ничего!» — удивится мистер Эбенезер Гипп, и светлые брови его полезут на лоб.

Действительно, он совсем не запомнил, что говорил в гостиной и как вел себя тибетский доктор Бадма. Почтенный тибетец обла­дал удивительной способностью оставаться незаметным в любом обществе, он как бы сливался со всей массой гостей. Мистер Эбе­незер даже корил себя за невнимательность. На доктора он возла­гал большие надежды. Печень все чаще давала о себе знать. Одна эта бухарская принцесса могла вызывать приступы желчных колик. А ведь именно тибетская медицина располагала могучими целеб­ными средствами.

Вся деятельность мистера Эбенезера-чиновиика имела, так ска­зать, двойное дно. На втором донышке его круглого черепа покоил­ся еще один параграф инструкции: «В случае, если обработка воз­действия не возымеет, или если особа окажется зараженной коммунистическим духом, или в ее поступках проявится нечто непонятное, не останавливаться перед крайними мерами».

Девица Моника повела себя непонятно. Придется допросить ее пристрастно, обстоятельно и принять решение. А решения, которые принимал в своей длительной служебной практике мистер Эбенезep, порой выглядели тупыми, жестокими. Для них трудно было подыскать моральное оправдание. Они доставляли людям много страданий. И тем не менее они беспощадно, безжалостно осущест­влялись. На то и служит мистер Эбенезер Гипп в таком ведомстве, где нравственные принципы сводятся на нет голым расчетом, где цель оправдывает средства.