—  Ого!

—  Клянусь всевышним, так будет лучше и мне и... вам.

—  Хорошо, — процедил сквозь зубы Пир Карам-шах.— Что вы думаете делать дальше?

Многозначительно поджав толстые губы, Молиар приблизил голову к уху Пир Карам-шаха и шепнул:

—  Пуговицы!

И он сделал страшные глаза, посмотрев вверх на дыру.

Пальцы его пробежали по борту камзола, застегнутого на це­лую вереницу матерчатых замызганных и неприметых на взгляд пуговиц.

—  Ого!

—  Заплатить царю выкуп и жизни не хватит. Но заплатить за лесенку и за то, чтобы стража заснула, когда нужно, хватит. Коней найти, нанять проводника до Ханабада хватит, а? Мы не скупимся. Скупец — лишь сторож на складе своего добра.

—  Бежать?

—  В Мастудже вам оставаться нельзя.

—  Не лишено смысла...

Размышления привели Пир Карам-шаха к выводу: ждать ско­рой помощи из Пе-шавера или Гильгита трудно. Во всяком случао на вмешательство департамента рассчитывать нельзя. Тем более если его догадка о мисс Гвендолен имеет под ногами почву. Он действовал слишком самостоятельно и никому не позволял вме­шиваться в свои дела. Не исключена возможность, что и департа­менту выгодно, чтобы Пир Карам-шах исчез, пока военные влас­ти в Пешавере узнают, пока пошлют отряд на выручку. Нет, вся Британская империя ему сейчас не поможет.

Неприятная дрожь в спине напомнила об опасности, совсем уж не шуточной.

Молиар! Его золотые пуговицы давали шанс. Монеты оказа­лись поистине чудодейственными. Старикашка появился порази­тельно поспешно, за ним спустился по лесенке гулям — слуга. Он тащил вниз весьма солидный узел.

С завидным аппетитом Молиар поглощал жареное мясо, сопел, урчал, шлепал губами, даже кряхтел от полноты удовольствия. Поджаренный на тополевом пруте козленок — отличный обед для голодного узника. И вождь вождей не побрезговал угощением, тем более что и обстановка в зиндане изменилась будто по мано­вению жезла английского волшебника Мерлина... Грязи и вони не осталось и в помине. Пол подмели и убрали. Узникам не надо было больше топтаться в липкой грязи. На свежей сухой соломе оказались постеленными добротные кошмы. Дастархан мог сойти за чистый, и даже потрескивающий и коптящий светильник в ка­кой-то мере придавал жилой вид сырой мрачной яме. Никогда они столько не ели. Они ели, ели и никак не могли утолить голод. Молиар чувствовал себя как дома. «Бальзам радости развевает печали». И он даже покрикивал в сторону отверстия: «Принеси то! Унеси это, господин Кхи-кхи!»

На сытый желудок и на теплой кошме спится крепко. Пир Карам-шах проснулся, когда робкий утренний- свет проник в дыру на своде.

«Ого, наконец выспался. Уже». Он сладко потянулся. Первое, что бросилось в глаза — масло в чираге выгорело до глиняного донышка и фитиль чуть-чуть дымился. Значит, ночь прошла. «Мир поднимает чадру, и лик его засветился»,— вспомнил он строки из арабского стихотворения, но тут же не мог удержаться от прокля­тия. Молнара в зиндане не оказалось.

Значит, монета перевесила всю Британскую империю. Монета открыла Молиару двери тюрьмы. Оставалось ругать и проклинать самого себя. Спесь не позволила Пир Карам-шаху вчера вечером посоветоваться с Молиаром. В глазах вождя вождей Молиар был и оставался низким существом, разговор с которым был уни­зительным... Снизойти до угощения, купленного Молиаром у сторо­жа, воспользоваться такими же купленными удобствами и чисто­той — это еще куда ни шло. Но искать в туземце участия, просить Молиара помочь... Нет, это невозможно. Иное дело, был бы Мо­лиар слугой, подчиненным, рабом. Тогда вождь вождей мог бы просто приказать ему или воспользоваться его услугами. Да и ту­земец обязан оказывать помощь господину. Так в древнем Риме рабы не из одного лишь страха спасали от гибели своего досто­почтенного, жестокого к ним господина. Они боялись его, но они были благодарны ему, потому что ели его хлеб, существовали благодаря ему. От раба и Пир Карам-шах принял бы помощь. Но презренный Молиар держался с ним как равный с равным. От ази­ата подобное стерпеть невозможно.

Вчера вечером Пир Карам-шах не нашел способа посовето­ваться с Молиаром. У Пир Карам-шаха в карманах не осталось и одной несчастной пайсы. Пока его, скрученного, ошеломленного, тащили с крыши в зиндан, ловкие руки обшарили его одежду и не оставили в карманах ничего.

Предаться ярости, размышлять о своей беспомощности — что еще оставалось делать вождю вождей?

                                                                Чтобы заткнуть пасть   собаке, брось кость.

                                                                                     Афгани

                                                                Каша из гороха выпроводит любого гостя.

                                                                    Пуштунская пословица

Ночами Пир Карам-шах чувствовал себя особенно скверно. Вообще он спал всегда очень мало. Способность мало спать он считал отличительной чертой избранных натур. Он рассказывал, что может скакать на коне без сна по двое суток, а то и больше. Знавшие Пир Карам-шаха в прошлом не могли похвастаться, что видели его когда-либо спящим.

Способность бодрствовать обернулась сейчас в зиндане не­счастьем. Бессонница изнуряла. Временами Пир Карам-шаху каза­лось, что он сходит с ума. С наступлением темноты и до рассвета кошмары наяву не оставляли его. И он изнемогал не столько от лишений, неудобств и плохой пищи, сколько от опустошенности ума, воли. «Ничтожные муравьи объели до костей вола». Вождь вождей покрылся грязью, оброс бородой, одичал. Раз он даже пы­тался напасть на господина Кхи-кхи и придушить его, но стари­кашка легко увернулся.

Господин Кхи-кхи пригрозил, что наденет на Пир Карам-шаха колодки. Тем и кончились попытки вождя вождей что-либо пред­принять для своего освобождения.

Одна из ночей тянулась особенно медленно. Сон не шёл. Пир Карам-шах вдруг встрепенулся. В отверстии наверху появился свет. Заскрипела, зашуршала спускаемая лестница. Затрещали ступеньки, и на землю тяжело шагнул... Сахиб Джелял. Вот уж кого Пир Карам-шах ждал меньше всего.

Сполз по ступенькам    с горящим факелом    господин Кхи-кхи.

—  Господин вождь вождей, — заговорил со своей обычной иро­нической улыбкой Сахиб Джелял, — здоровы ли вы?

—  Что вам надо? — пробормотал Пир Карам-шах. Ему на па­мять невольно пришли слова его назойливого тюремщика о висе­лице, всегда стоявшей наготове на площади Мастуджа. Резануло сердце острой болью.

—  Чего вам надо? — повторил он вопрос.

—  Велик    аллах, да вы совсем больны! — огорчился Сахиб Джелял.— Но ничего, сейчас мы вас вылечим. Мы предусмотри­тельны. С нами врач, великий доктор.

Эти слова сразу вселили в Пир Карам-шаха что-то вроде уве­ренности. Уже одно то, что величественный бородач сам спустил­ся по колченогой лесенке в мрачную отвратительную яму, говори­ло о многом. Но он не успел решить, чего ради Сахибу Джелялу понадобилось беспокоиться о нём, Пир Карам-шахе, который всегда относился к самаркандцу с явной подозрительностью и враждебностью.

Но безмерно удивился Пир Карам-шах, когда из-за спины господина Кхи-кхи выдвинулся доктор Бадма.

—  Можете ли вы встать? Не нуждаетесь ли в медицинской помощи?

—  Что вам нужно? И вы, господин Бадма, с ними?

Бадма сделал знак господину Кхи-кхи. Тот протянул сосуд из серебра и небольшую пиалушку.

—  Выпейте, — сказал    Бадма. — Глоток    бальзама    подкрепит вас. Вам предстоит длительное путешествие.

—  Это вам так не сойдет! — вспылил   Пир Карам-шах.— Я и без бальзама обойдусь. Я белый человек и не дрогну. Куда идти?

—   Вы меня  не поняли, — едва заметно подняв   свои белесые брови, сказал доктор   Бадма. — Мы пришли увезти  вас из, этого неподходящего места.

—  Радостные вести, сахиб! — захихикал тюремщик. — Оченй радостные, кхи-кхи! Не найдется ли на вашей одежде маленькой золотой пуговички?